Он вдруг замолчал и стал молча смотреть перед собой.
– Чего не пойму – так зачем вам все это рассказываю? – продолжил он, наконец. – Все равно уже поздно. Даже если бы Глеб Борисович сидел вон в той палатке… не успеть. У них слишком большая фора. А с другой стороны – может быть, я паникую. Может, ничего не происходит, а у профессора проснулась внезапная любовь к живописно сошедшей с ума даме. Чего не бывает на белом свете, не так ли?
– Вы хотите сказать, что профессор устремился к этому… рычагу управления миром?
– Именно это я и хочу сказать.
– А зачем ему Олив?
– Потому что только она одна может увидеть этот рычаг.
– Интересно…
– Уж куда более. Но самое интересное – это то, что никто по-настоящему не знает, что произойдет в результате. Никто, понимаете? И наш друг вот этим местом, – Кирилл Асгатович постучал себя по лбу, – тоже не знает. Но он по-настоящему боится прикасаться к рычагу…
– Пожалуй, да, – медленно сказал Алик. – Мне он тоже говорил нечто подобное.
– Вот видите. А Иконников, похоже, ни черта не боится. Потому что этим местом, – опять стук по лбу, – он знает кое-что, но далеко не все, а внутреннего сторожа у него нет…
– Но почему именно Олив? – зачем-то спросил Алик.
– Потому что имела несчастье полюбить нашего героя… Вы не заметили разве: все, с кем он имеет дело, оказываются отмечены судьбой, или роком, или как еще сказать?.. У всех Мариных есть такая родовая черта. Их любимые женщины поражаются безумием. Их друзья обретают искру Божию. Те, кто имел неосторожность причинить им вред, караются или смертью, или болезнью. Меня вы видите…
– Подождите. Глеб не такой. Он…
– Он даже не подозревает об этом. И уж тем более – не управляет этим. Все делается само… А их дети обрекаются на одну и ту же судьбу – по кругу, по кругу…
– Это невозможно.
– Конечно. Тем не менее это так. Невозможно – а есть.
– Кто же он тогда? Замаскированный Бог?
– Да. Вы хорошо сказали. Замаскированный Бог.
– Не ведающий, что творит?
– Трудно сказать. Хотя, пожалуй, да. Его человеческая часть, разумеется, не подозревает о том, что творит часть трансцендентная. А той, в свою очередь, не слишком много дела до человека по имени Глеб Борисович…
– А вы-то откуда все это знаете?
– Работа такая… Давайте искать его вместе, а? Он должен быть где-то поблизости.
– И что мы ему скажем? Отечество в опасности?
– Не знаю. Я стараюсь не загадывать наперед, что я скажу человеку.
– Ну, хорошо. Вот нашли мы его. Сказали: Глеб, профессор Иконников украл твою жену. И что? Чего мы вообще от него ждем? чтобы он сотворил чудо?
– Чудо. Да.
– Вы же сами говорите, что поздно. Что не успеть.
– Поздно. Не успеть. А что делать? Сидеть и ждать, когда безумец попытается перехватить в свои руки управление этим миром и творить все по своему разумению? Творить то, от чего всеми силами стремится уйти наш Глеб Борисович?
– Вы уверены, что… что все обстоит именно так? Так скверно?
– Разумеется, нет. Но у меня есть проклятая моя способность чувствовать наперед плохие исходы дела. И вот она мне говорит: Кирилл, дела плохи настолько, что можно ложиться, выбирать удобную позу и помирать. А с другой стороны, мое татарское упрямство велит мне помереть, брыкаясь…
– Как странно, – сказал Алик, озираясь, – я вот ничего не чувствую…
11
– Солдат… ты меня слышишь?
– Слышу. Только ты лучше не говори ничего, ладно?
– Нельзя… Ты же русский?
– Русский.
– Вот. А они в форму русскую одеты… а между собой по-английски, понимаешь?
– Кто?
– Которые меня… которые нас… Понимаешь, они в русскую форму… черные бушлаты… машину захватили… Наши решат, что это… морпехи. А на самом деле…
– Я понял, – голос у Льва стал совсем другой. – Я все понял. Теперь молчи. Мне надо подумать.
– Предупреди… понял?
– Конечно.
Светлана прижала Билли к груди. Она тоже все поняла.
– Лев… Левушка… Это Дабби, да?
– Скорее всего. Ах, не стоило мне уезжать…
– Они бы убили тебя…
– Ну, это довольно трудно. А помешать я мог, ох, как мог… Теперь поздно.
– Надо ехать туда, к этим… все рассказать.
– Я поеду один. До фермы уже недалеко, я вас оставлю и поеду. Светочка, пойми, я не могу позволить тебе с ребенком лезть под пули. Там уже наверняка стреляют. Ах, какие же сволочи…
Хозяйка встретила их, удивленно подняв брови.
– Леди, сэр, а я уже собиралась отряжать за вами погоню. Не умеете ли вы врачевать раны? Сегодня не вполне обычный день, у меня в доме лежит раненый джентльмен, а еще двое не ранены, но совершенно больны. И я просто не знаю, чем им помочь.
– Мне приходилось перевязывать раны, – сказала Светлана. – Как видите, мы привезли вам еще одного. Вы не откажете принять его?
– Как можно так говорить, леди? Робинсон, отнеси раненого джентльмена в комнату. Ах, что делают люди! Что они делают!
Светлана передала Билли хозяйке, сама пошла вместе с работником, который легко, как ребенка, поднял раненого чужака на руки и понес. В большой комнате на двух кроватях лежали три человека и мертво спали. Светлана окинула их взглядом, принялась помогать Робинсону укладывать раненого. Потом вдруг, внутренне холодея, распрямилась и еще раз посмотрела на спящих. Один из них, черноволосый, с клиновидным лицом, был незнаком. Но рядом с ним лежал изможденный полковник Вильямс. А на другой кровати, запрокинув голову и тяжело дыша, спал Глеб…
Наверное, она вскрикнула, потому что в дверях возник встревоженный Лев.
– Что…
Она приложила ладонь к губам и глазами показала на спящих.
– Это… Вильямс? – шепотом спросил Лев.
Она кивнула.
– Видел его еще до войны. Приезжал в Питер.
– Может быть. А вон тот – Глеб.
– Марин?
– Да. Глеб Марин.
– Боже мой… – Лев увлек ее в прихожую. – Слушай, неужели… Ему же лет сорок.
– Значит, столько же и мне.
Лев печально улыбнулся.
– Я уезжаю, – сказал он. – Теперь у тебя есть защита. А дело по-настоящему серьезное. Не знаю, как все обернется… Я просто хотел сказать, Светлана Борисовна, что благодарен вам безмерно, что в любой момент вы можете на меня рассчитывать… и что я вас люблю.
Я ничего не прошу у вас, просто позвольте мне вас любить… издалека, вблизи… может быть, письма? И еще я хочу сказать… – он задохнулся и замолчал.
– Левушка, – она положила ему руки на плечи, – можно, я тебя поцелую? Ты хороший, ты, может быть, самый лучший… и ты все понимаешь, да?
– Я ничего не понимаю…
Она пригнула его голову к себе и осторожно, боясь причинить боль, стала целовать потрескавшиеся твердые губы.
Так вот оно и начинается… так вот оно и начинается… так и начинается… Тряпка, обозвал себя Туров, тебе только на бумажках воевать. Он ударил здоровой рукой по ступеньке, на которой сидел. Потом еще раз. Тупая боль лениво растеклась по кисти. Ничто не поможет…
Теперь он понял, чего всю жизнь боялся. Он боялся неуправляемой толпы – и потому обожал парады.
Он вдруг почувствовал себя таким, каким был на самом деле: пожилым, маленьким и слабым. Могущество оказалось мнимым.
Кто-то из танкистов, размахивая шлемом, орал с башни. Ему вторили снизу.
В прошлом году Туров был в Никарагуа – улаживал возникшие внезапно проблемы с кокаином-сырцом. Там точно так же хоронили солдат-сандинистов. Автоматы над головами. Спите спокойно, ребята, племя готово отомстить за вас…
Племя. Уже не спецгруппа, не армия – племя.
Железный поток.
Командиры – другие. Его, если повезет, просто не пристрелят. Именно – если повезет.
Пустяковая рана, а так расклеился… И все равно – не было ни малейших сил идти туда, к могиле, забираться на танк, говорить слова, вести за собой. Сами придете и попросите: Сусанин, миленький, выведи…
Куда ты завел нас, проклятый старик? Идите вы на хер, я сам заблудился…
Ну и пусть в сердце грусть. Хрусть-хрусть-хрусть.
Кто у них там главный, с деланно-ленивым любопытством подумал он. Неужто ж Адлерберг? Вот делатель дорог…
А там, у танков, все уже решили.
Лев скакал без седла, охлюпкой. Боль плескалась в боку, туманя взгляд. Револьверы полковника норовили выпасть из-под ремня, он поправлял их левым локтем. Успеть бы… ах, как надо успеть, пока…
– …отправили его одного? Ну, что вам стоило разбудить меня?
Полковник метался по комнате, и Глеб вспомнил его конспиративное имя: Белый Тигр.
– Полковник, – сказал он, – да погодите же. Нам ничего не изменить. Скоро Робинсон пригонит лошадей, и тогда… Светлана.
– Да, – отозвалась она.
– Я… так рад…
Она кивнула.
Чужак застонал. Приоткрыл глаза.
– Пить…
Хозяйка провела ему влажной салфеткой по губам.
– Мы не дождемся, – шепнула она. Ей сказали, что Лев поехал за доктором.
И сами ничего не сделаем, подумал мрачно Глеб. Хотя…
