– На днях, – продолжила она, – вы дали мне богатую пищу для размышлений, и я именно этим и занималась – размышляла, совершенно так, как вы, вероятно, желали. Мне кажется, – она улыбнулась, – меня будет очень легко лечить, раз вы уже принесли мне столько пользы.
Единственным препятствием к обмену равно дружелюбными репликами было то, что он уже заранее выглядел столь близко знакомым с любыми возможностями, что вы лишались удовольствия реально улучшить ситуацию.
– О нет! Лечить вас крайне трудно. Уверяю вас, с вами мне приходится напрягать все мои умственные силы.
– Ну, я хотела сказать, ведь я послушно следую вашим советам. – Однако Милли ни на йоту не поверила его словам в стойком убеждении, что, если бы ему было действительно трудно, он никогда бы ей этого не сказал. – Я делаю все, – сказала она, – что мне нравится.
– Это как раз то, что нравится и мне. Но вам совершенно необходимо, хотя этот месяц у нас оказался вполне приличным, немедленно уехать из Лондона.
В согласии с этим Милли тотчас ответила, что ее отъезд уже намечен на четырнадцатое число – сначала в Тироль, а затем – в Венецию, что сэр Люк воспринял с явным удовольствием.
– В Венецию? Прекрасно! Мы там встретимся. Я мечтаю оказаться там в октябре, когда рассчитываю устроить себе трехнедельный отдых. В эти три недели – если я сумею их освободить – моя племянница, которая имеет надо мной ничем не ограниченную власть, собирается повезти меня, куда ей заблагорассудится. Только вчера она сообщила мне, что ей, возможно, заблагорассудится повезти меня в Венецию.
– Тогда – прелестно! Я буду вас там ждать. И все, что я заранее могу для вас сделать…!
– О, благодарю вас! Моя племянница, как мне кажется, все для меня делает с избытком. Но будет великолепно вас там застать.
– Мне представляется, это должно дать вам почувствовать, – произнесла Милли минуту спустя, – что меня все-таки нетрудно лечить.
Но он снова покачал головой: он никак не хотел согласиться с этим.
– Вы не достигли этого уровня – пока еще.
– Разве для этого нужно чувствовать себя так уж плохо?
– Кажется, мне никогда не удавалось воспользоваться чем-то подобным – то есть «легкостью» лечения. Сомневаюсь, чтобы такое вообще было возможно. А если возможно, значит мне не встречались настолько больные пациенты. Видите ли, «легкость» лечения – это для вас.
– Я понимаю… Понимаю.
После этого меж ними воцарилось странное, дружелюбное и лишенное какой-либо неловкости молчание; затем сэр Люк спросил:
– А та умнейшая дама – она едет с вами?
– Миссис Стрингем? О, разумеется, да! Она, надеюсь, останется со мной до конца.
Его лицо выразило веселое недоумение.
– До конца чего?
– Ну… До конца всего.
– Что же, тогда вам повезло! – рассмеялся он. – Конец всего очень далек. Я, знаете ли, очень надеюсь, – произнес сэр Люк, – что все это – только начало. – И следующий вопрос, на который он отважился, был, вероятно, частичкой этой надежды. – Только вы и она – вдвоем?
– Нет, еще двое друзей – две дамы, с которыми мы в Лондоне виделись чаще, чем с другими знакомыми: они для нас самые приятные люди.
Он на миг задумался.
– Тогда вас будет четверо. Четыре женщины?
– Ах, – ответила Милли. – Мы все – вдовы и сироты. Но я думаю, – продолжала она, будто стремясь высказать то, что может его успокоить, – что мы, путешествуя, не станем слишком непривлекательны для джентльменов. Когда вы говорите о «жизни», мне кажется, вы в основном имеете в виду джентльменов.
– Когда я говорю о «жизни», – отвечал сэр Люк после некоторого молчания, во время которого он, видимо, оценивал колоритность языка своей пациентки, – мне думается, я более всего имею в виду прекрасный спектакль жизни во всей ее новизне и свежести, осуществляемый юными людьми вашего возраста. Так что продолжайте жить, как живете. Я все яснее и яснее вижу, как вы живете. Вы делаете это, – добавил он, как бы для большей приятности, – как нельзя лучше.
Милли приняла его слова, старательно демонстрируя спокойствие.
– Одной из наших компаньонок будет мисс Крой – она приходила со мною в мой первый визит к вам. Это в ней жизнь великолепна, и часть этого великолепия в том, что мисс Крой предана мне. Но прежде всего она прекрасна сама по себе. Так что, если вы захотите повидать ее… – решительно выпалила она.
– О, я непременно захочу увидеть каждого из тех, кто вам предан: ведь ясно, что мне будет полезно «включиться» в ситуацию. Значит, если она будет в Венеции, я ее повидаю?
– Нам надо это устроить – я не забуду. Более того, у нее есть друг, который, возможно, тоже приедет туда, – я так думаю, потому что он всюду следует за ней.
Сэр Люк уточнил:
– Вы полагаете, они любят друг друга?
– Он – любит. – Милли улыбнулась. – А вот она – нет. Он ей не нравится.
– Что же с ним такое? – заинтересовался сэр Люк.
– Ничего, кроме того, что он ей не нравится.
Однако сэр Люк продолжал расспросы:
– Но у него все в порядке?
– Он очень мил. На самом деле – замечательно приятен.
– И он собирается приехать в Венецию?
– Кейт сказала, что опасается этого. Потому что, если он окажется там, он станет постоянно находиться где-нибудь рядом с ней.
– А она будет постоянно находиться где-нибудь рядом с вами?
– Мы ведь с нею очень близкие подруги, так что – да!
– Ну что же, тогда вы не будете четырьмя одинокими женщинами! – заключил сэр Люк.
– Конечно нет, я вполне признаю возможности мужчин. Но, видите ли, – продолжала объяснять Милли, – он ведь приедет не ради меня.
– Да, я понимаю. Но не удастся ли вам ему помочь?
– А вам удастся? – чуть погодя задала ему необычный вопрос Милли. Потом, как бы продлевая шутку, объяснила: – Это я ввожу вас в курс отношений в моем окружении.
И возможно, в тот момент, тоже ради шутки, ее знаменитый друг «включился» в ситуацию:
– Но если этот джентльмен не из вашего «окружения»? Я хочу сказать – если он из – как, вы говорите, ее зовут? – из окружения мисс Крой? Если только вы тоже не питаете к нему интереса.
– Ах, конечно, он мне интересен.
– Значит, вы полагаете, у него может быть какой-то шанс?
– Он мне нравится, – ответила Милли, – настолько, что я могу на это надеяться.
– Тогда все хорошо. Но что мне-то, ради всего святого, придется с ним делать?
– Ничего! – отвечала Милли. – Просто, раз вы собираетесь быть там и, возможно, он тоже будет, мы в этом случае уже не будем четырьмя мрачными, одинокими женщинами.
Сэр Люк воззрился на нее так, словно в этом пункте она слишком упорно испытывала его терпение:
– Вы – наименее «мрачная» женщина из всех, когда-либо в жизни встреченных мною. Когда-либо в жизни – ясно вам? Нет никаких причин, почему вам не вести самую прекрасную жизнь – на самом деле!
– Мне так все говорят, – сразу откликнулась она.
– Это убеждение, сильное уже после вашего первого визита, укрепилось еще больше после того, как я повидал вашу приятельницу. Сомнений здесь быть не может. Перед вами открывается целый мир.
– Что же сказала вам моя приятельница? – спросила Милли.
– Ничего такого, что могло бы вызвать ваше неудовольствие. Мы говорили о вас – совершенно свободно – не стану этого отрицать. Но это показало мне, что я не требую от вас невозможного.
Милли уже поднялась на ноги.
– Мне кажется, я понимаю, чего вы от меня требуете.
– Для вас нет ничего невозможного, – повторил он. – Так что – продолжайте. – И сэр Люк снова повторил, желая, чтобы она почувствовала, что сегодня он это увидел: – С вами все в порядке.
– Прекрасно, – улыбнулась она. – В таком порядке меня и удерживайте!
– Но вы же от меня уедете!
– А вы удерживайте меня, удерживайте! – очень просто произнесла она, не спуская с него своих кротких глаз.
Прощаясь, Милли подала ему руку, и сэр Люк на миг и правда удержал ее. Он подумал, что ведь было что-то еще, и действительно, ему припомнилось это «еще», хотя тут вряд ли можно было многое сделать.
– Конечно, если я могу что-то сделать для вашего друга: я говорю о джентльмене, о котором вы рассказывали, – то…?
Коротко говоря, он дал понять, что готов.
– О, о мистере Деншере? – Это прозвучало так, будто она забыла.
– Мистер Деншер? Так его зовут?
– Да. Но его случай не такой ужасный.
Ей понадобилось меньше минуты, чтобы отойти от этой темы.
– Не сомневаюсь, если это окажется вам интересно…
Милли отошла, однако он, похоже, разгадал по ее взгляду, который тоже вроде бы отошел в сторону, причину, чтобы вернуть девушку назад.
– Все-таки если есть что-то, чему я смогу помочь…?
Она смотрела на врача, задумчиво улыбаясь:
– Боюсь, что на самом деле никто ничему помочь не сможет.
III
До наступления этого утра Милли еще никогда не охватывало такое чувство полного обладания; она благодарно радовалась тому, что тепло южного лета заполняет высокие, богато изукрашенные комнаты – дворцовые палаты, где прохладные мраморные полы с легкостью ловят отражения в своей извечной полировке, где солнце, с колеблющейся поверхности моря, посылает вверх, сквозь раскрытые окна, яркие блики и играет на живописных «сюжетах» великолепного потолка – на пурпурных с коричневым медальонах такого замечательного старинного меланхолического оттенка, на медалях как бы из старого червонного золота, украшенных рельефами и лентами, в патине времени, в цветах и фестонах и позолоте, вставленных в особое огромное, с множеством фигур углубление – гнездо белых херувимов, дружественных созданий Небес; восхищенному восприятию всего этого способствует второй ряд более мелких источников света, открывающихся прямо на фасад, который, наравне с путеводителем Бедекера и фотографиями членов окружения Милли, устрашающе бросающимися в глаза, довершает превращение этого места в парадные покои.
