ее лицо казалось непроницаемым.
— Правда, не знаю, зачем…
— Зато я знаю… — оборвал ее Матье.
Он запретил себе взять Тесс за руку или за талию и проследовал за ней в подсобку, а потом во двор. Слишком сдержанное поведение Тесс не оставляло ему особых надежд, но ведь такого препятствия, как Бенуа, больше не существовало, и он вполне мог попытать счастья, каким бы призрачным оно ни казалось.
Пока ехали в машине, они не обменялись даже несколькими словами. Тесс по-прежнему была очень напряжена. Устроившись на террасе бара «На краю света», почти под утесами, в самой дальней точке пляжа Сент-Адресса, они заказали белого вина. Приставив руку козырьком к лицу, чтобы не били в глаза последние лучи заходящего за горизонт солнца, Тесс наблюдала за грузовыми судами, входившими в бухту.
— Нужно поговорить, — произнес Матье. — Или, по меньшей мере, нужно, чтобы я тебе кое-что сказал. Мне тяжело сознавать, что мы с тобой расстались из-за недоразумения. Предложение вернуть тебе свободу было глупостью, причем наглой. Мне не нужно было предлагать тебе свободу, поскольку ты и так свободна. И, уж конечно, вопреки тому, что ты могла решить, я не имел в виду, что ты повернешься ко мне спиной и найдешь кого-то другого. Но знала бы ты, как же мне было плохо в тот момент! Я чувствовал себя совершенно бессильным и не хотел, чтобы ты это заметила. У меня исчезли все желания на свете, не хотелось ни поднять руку, ни есть, ни пить — ничего. Никаких планов на будущее, никаких честолюбивых замыслов, в полном смысле слова — ничего, кроме черной пустоты и отчаяния, которых я и не понимал, и стыдился. Я словно… постепенно таял, превращаясь в ничто. И когда ты вспылила в «Гриньо», я не смог никак отреагировать. Мне следовало побежать за тобой, догнать и сказать, как сильно я тебя люблю. Но я был на это не способен. Ну а потом я чувствовал себя до крайности несчастным и ревновал тебя, зная, что ты теперь в объятиях другого мужчины.
— Вряд ли ты был несчастнее меня.
По крайней мере, Тесс только что произнесла свою первую фразу, это означало, что она готова к разговору.
— Ты что-то сломал во мне, Матье, — сказала она устало. — Я знала, что ты не в своем обычном состоянии, и была готова ждать тебя столько, сколько бы понадобилось. Даже видя, что ты оказался на дне пропасти, я не потеряла веры в наше будущее. Я была убеждена, что все кончится, обязательно кончится, если мы любим друг друга. Ты же меня оттолкнул, отбросил подальше, унизил… Верь мне, я сорвалась вниз с такой огромной высоты, чувствовала себя настолько несчастной, что мне понадобился кто-нибудь, кто бы меня утешил. Бенуа был рядом, ему только этого и требовалось. «В объятиях другого мужчины»? Не забывай, что ты сам толкнул меня в них. По какому праву ты должен был меня ревновать?
— Не сердись. Ревновал бы я тебя, если бы так сильно не любил? А ведь я никогда не переставал любить тебя.
№Знать, что он может дать тебе то, что отныне я был бессилен предложить, было для меня невообразимой мукой. Сегодня, сейчас, я…
— Прекрати. Не заходи слишком далеко. Пожалуйста.
Тесс отвернулась и стала разглядывать волны, бьющиеся о гальку. Ее лицо вновь стало отчужденным. В течение нескольких минут он не тревожил ее молчание, а затем прошептал:
— Что я сломал в тебе, Тесс?
— Не во мне. В нас двоих. То чудесное, что было между нами. Доверие. Радость.
Она внимательно посмотрела на него.
— Мы уже не те, что полгода назад. Ни ты, ни я. Твоя дочь ненавидит меня. Я нежеланный гость даже на тротуаре возле твоего книжного магазина. В ее глазах я — стерва, которая меньше чем через два месяца бросила тебя, не выдержав твоей болезни, и поспешила в объятия другого. Прекрасный портрет!
— Анж вовсе тебя не ненавидит!
— Не лги! Она очень хорошо дала мне это понять, и мне было больно, потому что я считала нас с ней близкими людьми. Конечно, я тоже чувствую себя виноватой, я тоже готова признать, что все это случилось по моей вине, но все наши mea culpa[33] ничего не изменят, вспять невозможно обратить то, что уже сделано. Ты избавился от меня, а я утешилась с Бенуа, твоим психиатром. Такова реальность. Она не слишком красива, но стереть ее невозможно.
У Матье оставалось очень узкое поле для маневра, он понимал, что Тесс высказалась до конца, что она вот-вот встанет и уйдет.
— А зачем стирать? — прошептал он. — Все это произошло — да, это так, и что? Нет ничего необратимого, чего нельзя было бы простить. Начнем все заново, начнем заново нашу любовную историю, Тесс!
Солнце ушло, но воздух оставался теплым. Отлив начал постепенно обнажать под галькой полоску песка.
— В книжном магазине у нас произошли большие перемены, — проговорил он более непринужденным тоном. — Мне бы очень хотелось тебе их показать! И еще: я стал постепенно приводить в порядок свой дом. Уверен, теперь тебе там бы понравилось. И знаешь еще что? Я и сам тоже изменился. Больше никогда на свете я не стану отдавать все свои силы работе, и в то же время я рад, что мне удалось сохранить прежнюю страсть к книгам. У меня в голове роятся тысячи планов, но, несмотря на их обилие, я оставлю время и для личной жизни. Представляешь, я даже вернулся к занятиям дзюдо!
Отвлекающим маневром Матье снова привлек ее внимание и поспешил этим воспользоваться.
— Но, несмотря на все это, мне недостает главного. Тебя. Никто в моей жизни не может тебя заменить, это настолько очевидно, что я и не пытался искать что-то другое. Слушай, давай еще выпьем, а потом пойдем побродим по пляжу. Нам придется лишь немного пройтись по берегу моря до причала и спуститься к центру, чтобы поесть жареных мидий в кафе «Пайетт». Машина пусть останется, такая чудесная погода создана для пеших прогулок. Что скажешь? Надеюсь, ты согласишься, в противном случае я буду донимать тебя этим вопросом ежедневно. До того дня, когда ты наконец согласишься, и я смогу вернуть тебе
