В истории Израиля существует понятие «Сезон» — так называется время, когда ХАГАНА, считая, что экстремистские действия ЛЕХИ и ЭЦЕЛа ставят под угрозу достижение цели (а цель у них, между прочим, была одна), отлавливала бойцов этих организаций и передавала их англичанам. А может, он — поэт все-таки — осознанно шел навстречу своей судьбе, считая недостойным уклоняться от встречи? Он был молод, красив, умен. И наверное, как и все (даже немолодые, некрасивые и неумные), хотел, очень хотел жить. Его жена, которую он обожал со всей страстностью своей пылкой натуры, была беременна их первым (и единственным) ребенком. Последний раз они видели друг друга на жаркой тель-авивской улице.
Порой нам представляется, что время не исчезает, оно просто истончается, становится невидимым глазу, но продолжает существовать, длится долгие годы, не считаясь с придуманным людьми календарным счетом. Порой, проходя по улице, кишащей разноцветной толпой, одетой в футболки, мини-юбки, шорты и майки, оглушенные гудками японских «тойот» и немецких «ауди», мы останавливаемся, ибо сквозь шум и суету сегодняшнего дня проступает та давнишняя улица, по проезжей части которой волочит лошадь телегу со льдом, фырчит черный «форд», не спеша проходят по тротуарам люди в рубашках с коротким рукавом и белых кепках. Светит солнце. Пахнет морем. И клеем из мастерской, где ремонтируют мебель. На подоконниках белых домов — горшки с голубыми гортензиями, фиолетовыми анютиными глазками, красной геранью. Тень платана обнимает юную женщину в белом платье чуть ниже колена. А рядом с ней молодой человек в светлом костюме, в галстуке — он всегда был одет достойно, элегантно даже, — и соломенной шляпе на красивой, чеканной лепки голове с породистым тонким носом и чувственным ртом. Пахнет морем и клеем. Легко подрагивает листва дерева. Тень от полей шляпы делит лицо пополам. Женщина смотрит в его глаза — два темных облака любви и печали. Она знает — это последний раз. А может, это потом она уговорила себя, что знала, а тогда еще не верила — надеялась? А о чем думал он, в последний раз глядя в лицо своей любимой? Может, о том, что не суждено ему видеть своего первенца, своего сына? О той недолгой счастливой жизни, которую скупо отмерила им судьба, или о той, которая могла быть, но не будет? А может, ни о чем он не думал, а просто вбирал, впитывал в себя нежность кожи, глубину зрачков, доверчивую приоткрытость губ?
Его арестовали через несколько дней. На втором этаже дома 8 по улице Мизрахи Бет (ныне улица Штерна) в квартале Флорентин. Руководивший арестом инспектор Мортон приказал полицейским выйти и подождать внизу. Через несколько мгновений раздался выстрел. Открылась дверь. «Попытка к бегству, — пожал плечами англичанин, пряча пистолет в кобуру. — Забирайте тело». Полицейские отвели глаза. Это был солнечный тель-авивский день. Они там почти все такие, и сегодня тоже.
Мы не вполне уверены, что читателю, особенно иностранному, интересны подробные перипетии событий, происходивших в те годы. В конце концов, уж если он решил навестить эту страну, то, скорее всего, по причинам, связанным либо с отдыхом, либо с любопытством к событиям и местам, имеющим отношение к истории мирового значения, а не местного. Поэтому и излагаем мы их более чем пунктирно, дабы читатель не утомлялся лишней информацией о чужой истории, чужих бедах, чужих героях. Ему и собственных, как правило, больше чем достаточно.
Однако вполне возможно, что есть люди, которых, подобно нам, любопытство может завести в места, куда иностранный турист, как правило, не забредает. Так, для примера, в дивном месте Фонтэн-де-Воклюз, где в роскошном ущелье среди заросших сиренью гор, в виду изумительной красоты водопада страдал в ссылке Петрарка, мы, насладившись всем этим великолепием и отдав должное весьма недурной сталактитовой пещере, зашли в местный маленький Музей Сопротивления и долго разглядывали лица людей, нам лично не знакомых. Они, эти люди (среди них на удивление было немного французов, а все больше русские, испанцы, армяне, евреи), сильно пострадали, ввязавшись, мягко говоря, в конфликт с немецкой армией. А могли бы жить и жить, как другие, которые не ввязались.
Или вот в Праге, любимом нашем городе, есть собор Святого Мефодия. Так себе собор. В Праге, слава тебе господи, есть что смотреть и помимо собора Святого Мефодия. Собору Святого Витта он так и в подметки не годится. А еще есть музей и чудесная вилла Душеков, где гостил Моцарт, и единственный сохранившийся с его времени неперестроенный оперный театр, очаровательный итальянский театрик, где впервые явился миру «Дон Джованни», и еще один оперный театр, и Латерна Магика, и роскошные готические церкви, а какое барокко, а какой ар-нуво, а какое пиво, а Швейк, а кнедлики!!! Ну, если честно, больше одного кнедлика в нас не влезло, но какая свинячья нога, какая утка! А еще джаз, и Карлов мост! А ведь еще еврейская Прага, и Кафка, и Вышеград, и… — однако занесло нас в собор Святого Мефодия, да еще в самый первый визит в дивный этот город!
…Долго стояли мы в крипте, где после покушения на гауляйтера Чехии Гейдриха скрывалась группа отважных, не знакомых нам лично людей, и вообще чехов из ненашей истории. Мы смотрели на низкий потолок и на фотографии, висящие на стенах. На лица этих людей. Их выдали. Немцы окружили собор, даже танки пригнали — это против нескольких всего человек. И эти люди приняли бой. Те, кто уцелел, пытались уйти через канализацию, но не вышло, и тогда здесь, в этом крипте, они покончили с собой. Мы затрудняемся объяснить, почему до сегодняшнего дня время, проведенное в крипте ничем не примечательного собора Святого Мефодия, оказалось для нас значимо гораздо больше, чем те чудеса, ради которых паломничает в Прагу просвещенная публика.
Так вот, если среди наших читателей найдутся люди, готовые тратить свое время на объекты, не обозначенные в туристических справочниках тремя звездочками, то мы рекомендуем им при случае заглянуть в Музей ЭЦЕЛа в Тель-Авиве, на набережной по дороге в Яффо, Музей ЛЕХИ на улице Штерна в Тель-Авиве, Музей Бегина в Иерусалиме, и там же, на Русском подворье, — Музей узников подполья, бывшая британская тюрьма, и Музей героизма в Акко, в цитадели Старого города. В Акко на эшафот взошли четырнадцать человек. В Иерусалиме двое, чтобы избежать петли, взорвали себя гранатой. И может быть, поди знай, лица этих молодых незнакомых людей, глядящие на вас со старых фотографий, скажут вам нечто не менее важное, чем древние развалины и библейские пейзажи.
Расчеты англичан на арабскую дружбу не оправдались. Если в чем и сходились евреи с арабами, так это в общем желании отделаться от англичан. Муфтий создал аж целый Арабский легион, который под началом вермахта воевал на Русском фронте на Кавказе. Но, как известно, Гитлеру даже это не помогло.
Вторая мировая война закончилась, и, как только это произошло, в Палестине вспыхнула война, где арабы, англичане и евреи вовсю воевали друг против друга. Меж тем многие тысячи человек, уцелевшие в нацистских лагерях, чудом выжившие за годы войны, пытались на нелегальных кораблях добраться до Эрец-Исраэль, но англичане, полностью перекрывшие эмиграцию евреев в Палестину, отправляли их в лагеря на Кипре, возвращали назад в Европу. Надо сказать, что это не очень хорошо влияло на образ Британской империи в глазах мирового сообщества, которое как раз в эти годы после известий об Освенциме и Треблинке склонно было скорее сочувствовать евреям, чем наоборот. А тут у Британии начались еще проблемы с Индией, которая тоже зашевелилась, и правительство Ее Величества, припомнив известные строки своего национального гения — «Чума на оба ваши дома», приняло разумное решение оставить Палестину евреям и арабам, а самим с достоинством удалиться на манер герцога из той известной трагедии. Вопрос о Палестине был передан в ООН, и на заседании Генеральной Ассамблеи был представлен проект решения о разделе Палестины на два государства — еврейское и арабское.
Этот проект с возмущением был принят арабами. Евреи тоже не были в восторге, ведь Декларация Бальфура обещала им все и даже больше — во всяком случае, именно так они думали.
Двадцать девятого ноября 1947 года все население Палестины замерло у радиоприемников. Для того чтобы предложение о разделе Палестины на два государства было утверждено, оно должно было набрать не менее двух третей голосов. И арабы, и евреи предпринимали отчаянные попытки лоббировать правительства стран — участниц Генеральной Ассамблеи. Немалой удачей для евреев было решение Сталина проголосовать за раздел — похоже, в тот момент евреи виделись ему борцами с английским империализмом. И вот, когда президент Ассамблеи, представитель Бразилии Освальдо Араиха огласил результаты: 33 — за, 13 — против, 10 — воздержались, то в городах, поселках, киббуцах вознесся к небесам крик счастья такой силы, такого пронзительного восторга, которого никогда не слышала эта земля. Люди танцевали на улицах и площадях, лилось вино…
