Увидев этих отборных воинов с ружьями в руках, Зверобой испытал отрадное чувство страдальца, долго томившегося в предсмертных муках и наконец почувствовавшего приближение смерти. Здесь малейший промах неизбежно грозил смертью, потому что мишенью для стрельбы была незаметная точка возле головы: один или два дюйма отклонения должны были решить вопрос жизни и смерти.
При этих упражнениях в стрельбе, производившихся весьма часто между американскими туземцами, опытный стрелок позволял себе отклонение от цели никак не больше, чем на ширину одного волоса. Случалось, что пуля, пущенная торопливою рукою, попадала пленнику в лоб или висок. Случалось и то, что стрелок, рассерженный негодованием и ругательствами, с намерением прекращал его жизнь. Зверобой слышал обо всех этих подробностях от делаваров, которые рассказывали ему свои бесконечные истории в длинные зимние вечера. Теперь он твердо был уверен, что его час настал, и его радовала мысль, что ему суждено погибнуть от любимого оружия. Между тем последовал маленький и совсем неожиданный перерыв.
Гэтти видела все, что происходило, и сначала слабый ум ее был совершенно парализован страшной сценой. Мало-по-малу, однако, она освободилась от своего почти летаргического состояния и выразила громкое негодование против индейцев, мучителей ее друга. Робкая от природы, как молодая лань, она всегда смело возвышала голос за дело правды, презирая всякую личную опасность. На этот раз, пробившись сквозь густую толпу, она смело вступила в кружок старшин и начала свою оживленную речь:
— Красные люди, зачем вы с таким зверством мучаете бедного Зверобоя? Что он вам сделал, и кто дал вам право осудить его на смерть? Вообразите, что один из ваших томагавков раскроит ему череп. Кто из вас в состоянии залечить подобную рану? Опомнитесь, неразумные люди! Желая погубить Зверобоя, вы погубите собственного своего друга. Когда покойный мой отец и Генрих Марч выступили на охоту за вашими волосами, Зверобой отказался их сопровождать и один остался в лодке. Повторяю вам, гуроны, вы мучаете собственного друга!
Гуроны выслушали с вниманием молодую девушку, и один из них, знавший по-английски, перевел ее речь. Поняв, в чем дело, Райвенук отвечал на ирокезском языке, и тот же переводчик перевел его слова:
— Дочь моя явилась очень кстати в совет старшин, и мы приветствуем ее радушно от всего нашего сердца. Гуроны с восторгом внимают голосу слабоумной девушки, так как знают, что сам Маниту говорит ее устами. Но на это раз благодушная дочь моя неясно рассмотрела то, что происходит вокруг нее. Зверобой отказался вступить на охоту за нашими волосами, это правда, но зачем он отказался? Кто его просил об этом? Мы сами зажгли факел войны и не прятали своих волос. Почему же он не охотился за нами, если он действительно храбрый воин? Ирокезы не наказывают таких охотников и с удовольствием прощают другому то, на что каждый из них готов решиться при первом удобном случае. Но пусть моя дочь откроет шире свои глаза и сосчитает моих храбрых воинов. Если бы было у меня столько рук, как у четырех воинов, взятых вместе, я не досчитался бы многих пальцев, как гуроны не досчитываются многих собратий. Целой руки недостает у меня. Где же пальцы этой руки? Бледнолицый их срезал, вот почему воины мои хотят видеть собственными глазами, был ли он храбр, как воин, или только хитер, как лисица.
— Но ты сам знаешь, гурон, каким образом пал один из твоих воинов. Все вы это видели так же, как и я, хотя мне страшно было смотреть на кровавое зрелище. Зверобой не виноват. Красный воин покушался на его жизнь, белый воин защищался — вот и все. Тот из вас был бы трусом, кто поступил бы иначе на его месте. Вы желаете знать, кто здесь лучший стрелок? Хорошо. Дайте ружье Зверобою, и вы увидите, что он один стреляет лучше всех вас, взятых вместе.
Забавно было видеть, с какою важностью дикари выслушали это странное предложение. Никто не позволил себе ни малейшей насмешки над слабоумной девушкой. Напротив, сам великий вождь, представитель племени, принял на себя труд ответить ей с должным уважением.
— Дочь моя не всегда говорит разумно перед советом вождей, — сказал Райвенук, — иначе не пришло бы ей в голову такое предложение. Двое моих воинов уже пали под ударами пленника, и могила их слишком тесна для третьего покойника. Гуроны не имеют намерения стеснять своих мертвецов. Иди с миром, дочь моя, и займи свое место возле Сумахи. Пусть краснокожие еще раз покажут перед зрителями свою ловкость, и пусть белый человек на опыте докажет, что он не боится их пуль.
Гэтти не возражала. Привыкнув повиноваться старшим, она склонила голову, вышла из круга вождей и безмолвно уселась возле Сумахи на обрубке дерева.
После того воины опять заняли места и приготовились показать свое искусство. Они расположились недалеко от жертвы, и, следовательно, им было довольно удобно стрелять так, чтобы пуля не коснулась пленника. Однако, если, с одной стороны, близость расстояния уменьшала опасность для Зверобоя, то, с другой, нервы его подвергались самому тяжкому испытанию, потому что глаза его были прямо обращены на ружейное дуло. Хитрые гуроны рассчитывали на это обстоятельство и были почти уверены, что пленник непременно струсит. Для этого каждый из них, делая более или менее страшные движения, старался, чтобы пуля не коснулась головы. Выстрелы следовали за выстрелами, а Зверобой не получил еще ни одной раны. Никто, однако, при всей внимательности, не мог заметить в нем ни дрожания мускулов, ни даже малейшего колебания ресниц. Эта удивительная твердость превосходила все, что до сих пор при подобных обстоятельствах видели гуроны. После того, как пять или шесть гуронов всадили свои пули в разные точки на дереве, Зверобой решился высказать свое откровенное мнение о ничтожестве их искусства.
— Это ли, минги, называется у вас искусною стрельбою? — сказал он почти презрительным тоном. — Так, уверяю вас, стреляет почти всякая делаварка, и я даже видел на берегах Могаука молодых голландок, которые стреляют гораздо лучше. Развяжите меня и дайте карабин в мои руки: я берусь на расстоянии сотни ярдов пригвоздить к любому дереву самый малейший клочок волос, да не один раз, а двадцать, тридцать, сотню раз сряду, если только карабин будет исправен.
Глухой и грозный ропот раздался вслед за этим холодным сарказмом, и все молодые люди пришли в бешенство при этом упреке из уст человека, который до того презирал их искусство, что даже ни разу не моргнул глазами, между тем как их выстрелы буквально могли опалить его лицо. Райвенук понял опасность и, не теряя ни минуты, поспешил своим вмешательством предупредить свирепую расправу, которая теперь готовилась для пленника. Он подошел к раздраженным воинам, и его красноречие обуздало их лютость.
