— Прекрасная роза полей может начать свою речь, — отвечал вождь, выслушав обращение. — Если слова ее столько же приятны, как ее взоры, они никогда не выйдут из моих ушей, и я еще буду слышать их долго после того, как зима убьет в Канаде все цветы.
Всякая дань удивления перед ее красотой была приятна Юдифи и льстила ее тщеславию. Улыбнувшись едва заметно при этом комплименте старого вождя, она снова приняла спокойный, несколько суровый вид и продолжала таким образом:
— Теперь, гурон, ты должен выслушать меня внимательно. Ты, конечно, понял с первого взгляда, что я не совсем обыкновенная женщина; но ты ошибся, если принял меня за королеву этой страны. Королева живет далеко, за океаном, и я удостоена от нее одною из тех высших почестей, которыми пользуются только близкие к престолу. Не считаю нужным объяснять, в чем, собственно, состоит мое звание: этого ты не поймешь, но уже собственные твои глаза, конечно, сказали, с кем ты имеешь дело. Слушай гурон: я могу быть твоим другом или недругом, смотря по тому, какой получу прием от тебя и от твоего народа.
Она говорила смелым и решительным тоном, которому нельзя было не удивляться, зная ее положение. Перевод ее речи на индейский язык был выслушан с почтением, близким к благоговению. Юдифь ожидала ответа с беспокойством и надеждой. Райвенук, как опытный дипломат, счел своею обязанностью углубиться в размышления, соответствующие случаю. Это значило, что он слишком уважает особу, с которой имеет дело, и взвешивает в своем уме каждое ее слово, чтобы придумать достойный ответ.
— Дочь моя прекраснее всех диких роз Онтарио, и голос ее приятнее для слуха, чем песня соловья, — отвечал этот осторожный и хитрый вождь, который один только из всех гуронов не был ослеплен ее великолепной красотою. — Колибри по своему объему никак не больше пчелы, однако, и ее перья блистают почти так же, как павлиний хвост. Великий Маниту в премудрости своей покрывает иногда блестящим платьем самых маленьких животных, тогда как лось получил от него грубую шерсть. Все эти вещи превышают разумение бедных индейцев, которые понимают только то, что видят и слышат. Дочь моя, без сомнения, имеет где-нибудь великую палату недалеко от этого озера, но гуроны в невежестве своем не заметили ее.
— Я уже сказала, что бесполезно объяснять подробности моего сана, потому что ты, гурон, ничего здесь не поймешь. Обратись опять к своим глазам, и они сколько нужно объяснят тебе значение моей особы. Мое платье, конечно, не похоже на тряпки ваших жен, и весь мой наряд со всеми его драгоценными мелочами может принадлежать не иначе, как такой особе, которая занимает одно из первых мест после королевы. Теперь, гурон, выслушай меня: я намерена объявить, зачем и по какому поводу я внезапно явилась среди вашего лагеря. Есть у англичан молодые воины так же, как у гуронов, и ты, может-быть, догадываешься, как велико их число.
— Англичане многочисленны, как листья на деревьях в этом лесу. Гуронам это известно.
— Понимаю тебя, вождь. Пойми же и ты, от каких хлопот я тебя избавила, что не привела с собой людей. Молодые мои воины так же, как твои гуроны, не могут рассчитывать на дружелюбную встречу, особенно, если англичане увидят, что для этого бледнолицего пленника вы готовите пытку. Известно им так же, как и мне, что это великий охотник, прославившийся повсюду своим необыкновенным искусством. Они вступятся за него, и след ирокезов обагрен будет кровью на возвратном пути в Канаду.
— Много видели мы крови, дочь моя, и гуроны скорбят, что это все кровь их воинов.
— Значит, я прекрасно сделала, что не окружила себя бледнолицыми, иначе кровь гуронов полилась бы опять обильным потоком. Я слышала о Райвенуке и заблагорассудила позволить ему возвратиться с миром в свою деревню для успокоения женщин и детей. Если потом он изъявит желание выступить на охоту за нашими волосами, мы встретим его, как прилично англичанам. Райвенук, говорили мне, любит слонов и маленькие ружья. Смотри, вот и те, и другие, назначенные в подарок для знаменитого вождя, если только сам он захочет быть моим другом. Пусть он присоединит эти драгоценности к своему имуществу и благополучно воротится в свою деревню до прибытия моих воинов. Он покажет канадским ирокезам великие сокровища, приобретенные в то самое время, как могущественные отцы наши, пребывающие за морями, отправили друг к другу военные секиры. Но этот великий охотник пойдет со мною. Нужен он мне для того, чтобы дворец мой не оставался без дичи.
Юдифь, хорошо знакомая с формами красноречия индейцев, старалась подражать им в замысловатом образе выражений и, сверх ожидания, успела в этом как нельзя лучше. Зверобой переводил ее слова с буквальною точностью тем охотнее, что она воздерживалась положительно от всякой лжи, как свойства, не достойного белого человека. Предложение богато изукрашенного пистолета и слоновых башен из шахматной игры вызвало величайший восторг и общий говор у индейцев, но Райвенук принял их холодно и умел подавить в себе волнение при взгляде на животное о двух хвостах. Он решился даже совсем отвергнуть этот подарок, как не достойный великого племени гуронов.
— Пусть дочь моя, — сказал он, — удержит при себе этих двухвостых свиней и скушает их, когда не будет у нее дичи. Это маленькое ружье может также оставаться в ее владении. Гуроны не имеют недостатка в дичи, и есть у них длинные ружья, чтобы сражаться с неприятелями. Этот охотник не может теперь расстаться с моими молодыми воинами. Он хвастается своею храбростью, и они желают знать, точно ли он храбр.
— Неправда, гурон! — вскричал Зверобой с живостью. — Ты говоришь против совести и здравого смысла! Никогда я не хвастался ни перед кем и не буду хвастаться, если даже вы сдерете с меня кожу и будете жарить на медленном огне. Вы можете меня унизить, истерзать, потому что я ваш пленник, но никакая сила не заставит меня хвастаться.
— Бледнолицый друг мой хвалится тем, что он никогда не хвастается, — сказал Райвенук с иронической улыбкой. — Это мы увидим. Но я слышал прелестную песню незнакомой птички, и весь мой народ любовался ее перьями. Нам стыдно будет показать глаза нашим канадским братьям, если мы возвратим нашего пленника потому только, что загляделись на прекрасную птичку и заслушались ее голоса. Мы не знаем даже, как ее зовут, и мои воины не могут сказать, королек или райская птичка распевала перед их глазами. Стыдно им будет своих канадских братьев, и вперед они принуждены будут брать на охоту своих матерей, чтобы узнать от них имена различных птиц.
— Пленник, если угодно, скажет тебе, как меня зовут. Имя мое — Юдифь. Ты назвал меня птицей с прекрасными перьями. Пойми же, что имя мое еще прекраснее.
