то, что юноша видит её такой и, конечно, радуется, что избежал позорной женитьбы. Наверняка по прошествию времени он понял, как заблуждался, и уже испытывал облегчение от её глупого бегства.
Но ведь она не искала его расположения! Почему же сейчас под его прямым взглядом Гнеда ощущала себя голой и беззащитной? Почему ей было жаль его потерянной любви?
Неожиданно Бьярки сделал два резких шага вперёд. Гнеда в изумлении воззрилась на него, но взгляд юноши был прикован к рубашке, лежавшей у девушки на коленях.
— Это моё. Кто позволил тебе касаться моей вещи? — Его голос был сухим, и девушка почувствовала, как по спине расползается холод.
Гнеда открыла рот, но сказать в своё оправдание ей было нечего. В тот же миг Бьярки потянулся и резко выхватил ткань из её рук. Игла воткнулась в его ладонь, но он даже не заметил этого.
— Кто ты такая, чтобы зашивать мою рубашку? Мать? Сестра? Может быть, невеста, или жена?
Каждое его слово вылетало резко и страшно, словно удар хлыста.
— Я… я хотела бы иметь такого брата, — дрожащими губами произнесла Гнеда.
Лицо Бьярки пошло розовыми пятнами.
— Брата? — переспросил он ломким шёпотом. — К лешему брата! — вдруг выкрикнул юноша и одним движением разорвал сорочку. — К лешему!
Он изодрал оставшиеся полотнища и швырнул их к ногам Гнеды, которая была едва жива от испуга и неожиданности, и вылетел из горницы.
Трясущимися руками девушка подняла лоскуты. Больше не имея нужды крепиться, она заплакала, и её слёзы падали на растерзанное сукно, туда, где багровели три крошечных пятна крови Бьярки.
***
Закончив чистить Пламеня, Гнеда достала из-за пазухи душистое яблоко, которое хитрец уже давно почувствовал и бессовестно выпрашивал всю прогулку. Это был новый урожай, и девушка поймала себя на мысли, что снова задерживается. Твёрдо решив уехать в конце лета, она дала Славуте уговорить себя дождаться её возвращения от родителей, где боярыня с мужем и детьми гостила с начала осени. Их возвращения ждали со дня на день, и у Гнеды всё было готово к отъезду. Тем более, что Судимир отбыл на Север по торговым делам, и можно было не бояться его недовольства или новых проволочек.
Гнеда только недавно почувствовала себя достаточно окрепшей, чтобы возобновить прогулки верхом, и очень уставала после них, но тело постепенно возвращало силу, чему девушка была несказанно рада.
Она уже собиралась закрывать денник, как заслышала голос ключника.
— Да вон она, вон! — приговаривал Жук, и Гнеда насторожилась, узнавая угодливость в его речах. Заперев засов, девушка развернулась, чтобы направиться к двери, но путь ей преградили.
Жук тыкал в Гнеду грязным пальцем, а за ним высились два рослых молодца в подбитых мехом шапках и с вышитым вепрем на свитах. У каждого на поясе висело по короткому мечу и топору. Княжеские слуги.
— Вот она, — снова залебезил ключник, хватая Гнеду за руку, словно предотвращая её бегство, хотя девушка и без того стояла не шелохнувшись.
— Нам велено доставить тебя в княжеский терем, госпожа, — густым голосом проговорил один из мужей, — добром или силой.
Гнеда смотрела в его ясные голубовато-серые глаза и недоумевала собственному спокойствию.
— Я пойду добром, — ответила девушка и, не глядя, сбросила с себя пятерню Жука. — Прощай, Пламень, — прошептала она и двинулась к выходу.
Гнеду ввели в тёмный чертог, освещённый лишь огнём очага, и она не сразу увидела Стойгнева, сидевшего в глубоком кресле.
— Оставьте нас, — коротко приказал он слугам, и дверь бесшумно затворилась.
Поленья уютно потрескивали, обманчиво настраивая на мирный лад. Девушка медленно обвела взглядом покои. Стены и пол устилали узорчатые ковры, на столе лежали свитки, тут же стоял золочёный кувшин и кубки. Было жарко, тяжело пахло мёдом и вином.
Князь, облачённый в золотисто-чёрные одежды, молча смотрел на девушку, держа в одной руке чашу, и глаза его поблёскивали в полумраке.
Если у Гнеды и оставались какие-то сомнения, то нынче стало ясно. Он знал.
— Бьярки видел тебя насквозь, — наконец, произнёс Стойгнев, словно продолжая начатый ранее разговор. — Он всегда чувствовал, что с тобой дело нечисто, а теперь я уверился в том, что ты не та, за кого себя выдаёшь.
Девушка хотела сглотнуть, но во рту пересохло.
— Каково твоё настоящее имя?
— Я Гнеда, сирота из Перебродов, — выговорила она.
— Сирота, — согласился Стойгнев, — но кем были твои родители?
— Я росла, ничего о них не зная, — начала было девушка, но князь перебил её:
— Хватит изворачиваться! Я был ребёнком, но хорошо запомнил твоего отца. И мать, — добавил он с отвращением. — Говори!
Отрицать было бессмысленно, да Гнеда никогда и не собиралась врать ему.
— Я узнала, кем были мои родители, не так давно, — негромко проговорила Гнеда. — Меня разыскал родич матери. Я воспитывалась в его доме с тем, чтобы со временем вернуться в страну сидов, но…
— Но в итоге оказалась здесь, — усмехнулся Стойгнев. — Да ещё под чужой личиной.
Гнеда нахмурилась и помотала головой.
— Я всю жизнь прожила под этим именем и не имела другого. Не называй его чужой личиной.
Стойгнев слегка подался вперёд, внимательно изучая её лицо.
— Если я спрошу, зачем ты явилась сюда, тоже станешь отпираться?
— Мне больше нечего скрывать. Я приехала в Стародуб, чтобы отомстить Войгневу за смерть своих родителей, — ответила Гнеда, глядя в злые зелёные глаза.
— Отец не был причастен к их смерти, — резко вымолвил князь.
— Неправда! — смело возразила Гнеда, и на челе Стойгнева промелькнуло удивление.
— В ту пору Судимир уже посадил меня на коня, и я жил на мужской половине. Я был с ними в день убийства князя и видел лицо отца, когда ему принесли весть, — отчеканил Стойгнев, упрямо выставив вперёд подбородок. — Он был его побратимом! Он назвал первенца в честь Ингвара!
— Это не помешало твоему отцу отнять и сгубить его жену, — перебила Гнеда, и Стойгнев поморщился, словно от оскомины.
— Мой отец волочился за княгиней, это правда, но уж если кто и погубил её, так собственный муж. Отец не был хорошим человеком, но он не был убийцей. Вся его вина в том, что он плохо выбирал женщин. Хоть в чём-то мы похожи, — горько улыбнулся Стойгнев. — Если не
