— Но, не гневайся, я всё-таки доложу князю.
Бьярки сделал безразличное движение головой, и Воила тут же направился в сторону терема. Всё внимание юноши теперь занимала лишь отпирающаяся дверь. Петли мерзко скрипнули, пустив по челюсти волну оскомины, и на него дохнуло сыростью, гниющими досками и мышами. Безуй, остановившийся на пороге, поднял светоч вверх, разгоняя кромешную темень клети.
Бьярки медленно зашёл внутрь. В детстве они с Иваром часто играли, мечтая забраться в холодную. Представляли себя заточёнными мятежниками или пленёнными князьями. Старались хоть одним глазком заглянуть в таинственный мрачный сруб без окон. Он будоражил их воображение и представлялся таким заманчивым.
Мальчишки. Что они тогда знали.
Бьярки огляделся. Клеть выглядела совершенно мёртвой. Здесь не пахло жизнью. Слишком тихо и безнадёжно. Он обернулся на Безуя и заметил в подрагивающем свете, как сквозь щели, мох в которых давным-давно истлел, влетают мелкие снежинки и оседают на полу тонкой серебристой пылью.
Взгляд юноши зацепился за кучу тряпья на лавке. Настолько крохотную и неподвижную, что Бьярки потребовалось несколько мгновений на осознание того, что это Гнеда. Ему хватило одного шага, чтобы добраться до неё. Боярин промешкал самую малость, не решаясь дотронуться до девушки, словно боясь, что от прикосновения она рассыплется в прах.
Бьярки осторожно раздвинул ворох ткани и нашёл Гнеду. Она лежала, свернувшись клубком, и даже в слабом свете неверного пламени юноша видел, каким белым было её лицо. На месте глаз виднелись синие провалы. Обкусанные, потрескавшиеся губы превратились в чёрную черту. И холод. Отчего-то Бьярки ожидал, что она будет такая же горячая, как в тот, прошлый раз, но кожа Гнеды оказалась ледяной. На мгновение ему почудилось, что девушка и правда мертва, и боярин быстро нагнулся к её лицу, но она дышала, прерывисто и неглубоко.
Отбросив лохмотья, Бьярки бережно поднял Гнеду и обернул её в свой плащ.
Однажды в детстве он нашёл в лесу птенца. Тот был худой, почти без перьев, обтянутый розовато-прозрачной кожей, через которую просвечивали хрупкие кости, и Бьярки даже не смог понять, что это за птица. Птенец был отвратителен и беспомощен, но ему было ужасно жаль его. Бьярки так и не смог его выходить.
Какого лешего он вспомнил проклятого птенца?
Голова Гнеды запрокинулась под тяжестью свесившейся косы, и Бьярки нагнулся, чтобы достать её волосы. Девушка вдруг пошевелилась и издала что-то среднее между стоном и хрипом. Юноша замер, и она открыла глаза.
— Бьярки, — прошептала Гнеда, приподнимая голову и глядя неожиданно ясными очами, и он почувствовал, как дрожь прошибла тело от звука собственного имени из её уст. Того самого, что боярин однажды запретил ей произносить.
И совсем без удивления, словно подтверждая загодя известную ей истину:
— Ты пришёл.
Она слабо улыбнулась и снова закрыла глаза, возвращаясь на его грудь так, будто это самое надёжное место в мире.
Бьярки застыл, страшась, что, если он сделает хоть одно движение, что-то случится. Гнеда очнётся ото сна или станет отталкивать, как тогда. Но она спокойно лежала в его объятиях, пока Бьярки тихонько баюкал её, и истончившиеся руки девушки, провалившиеся ему за пазуху, начинали потихоньку теплеть.
Она сказала — Бьярки. Она понимала, кто он. Она ждала его.
Наверное, это было неправильно, но, сидя в затхлой тёмной клети, посреди клочьев паутины и въевшегося в стены отчаяния, держа на коленях истощённую, больную девушку, Бьярки чувствовал себя наполненным до краёв счастьем.
— Что же ты наделала, — прошептал юноша, поглаживая Гнеду по голове и легонько покачивая, пока она лежала неподвижно, доверчиво прижавшись к нему всем телом, впитывая его тепло, — моя маленькая, глупая пташка, что же ты наделала.
— Он убил их, — тихо произнесла девушка.
Бьярки промолчал, продолжая ласково гладить её, словно бредящего ребёнка.
— Но я не хотела навредить Стойгневу. Не хотела и никогда бы не смогла, — почти задыхаясь, выговорила Гнеда, и Бьярки почувствовал, как холод змеёй прополз по животу. — Ты веришь мне?
— Да. Я верю, — глухо сказал юноша, и его нутро стиснула железная лапа ревности.
— Мне так зябко, — пробормотала Гнеда после некоторого молчания, и голос её был далёким.
— Я согрею тебя, — поспешил успокоить девушку Бьярки, ощущая неясную тревогу. — Отнесу в баню и не выпущу, пока ты не станешь горячей и мягкой. Я расчешу твои волосы. Напою огненным мёдом. Одену в шёлк и аксамит и заверну во все меха, что найдутся в доме. Ты заснёшь, а я буду рядом, стеречь твой сон.
Они не заметили, как пламя стало ярче, и Бьярки крепче обнял Гнеду, когда та вздрогнула, услышав за спиной голос:
— Господин, отпусти её. Именем князя.
Боярин рывком обернулся и увидел давешнего стражника и ещё троих воинов подле него. Безуй стоял совсем рядом, и языки пламени плясали в испуганных щурящихся глазах Гнеды.
— Князь велит тебе явиться к нему.
Наверное, что-то в очах Бьярки заставило гридня добавить почти умоляюще:
— Прошу тебя, оставь её и отправляйся добром.
— Иди, — тихо выдохнула Гнеда ему в ключицу, но Бьярки лишь сильнее прижал девушку к себе.
Отчаяние быстро и неуправляемо поднималось вверх, точно пивная шапка. Четверо здесь и ещё неизвестно, сколько снаружи. Он мог бы попытаться. Но Гнеда? Бьярки не смел устроить потасовку здесь, возле неё. Даже если он каким-то чудом в одиночку раскидает этих, как им выбираться дальше? Едва ли она может хотя бы идти.
— Пожалуйста, ступай, — повторила девушка ещё тише, и, взглянув на Гнеду, боярин увидел, как гаснут её глаза.
— Она слишком слаба, — со злостью проговорил Бьярки в нахмуренное лицо воя. Он был бессилен и ненавидел за это человека, стоящего напротив. — Она умрёт, если её оставить здесь!
— Господин, я не хочу, чтобы пролилась кровь, — просто ответил кметь.
Немного помедлив, Бьярки поднялся и, плотно укутав Гнеду, присел перед ней на корточки.
— Я вернусь за тобой, слышишь? — Юноша взял её лицо в ладони, обжигаясь о холодную кожу. – Я вытащу тебя отсюда, обещаю.
***
Отец был прав. С Иваром творилось неладное. Бьярки сразу понял это, едва войдя в княжеские покои. Всё здесь было в беспорядке. Смятая одежда, разрозненные предметы — каждый не на своём месте, — книги, пятна, то ли от пролитых чернил, то ли от вина. Это было совсем не похоже на нрав Ивара. Когда в последний раз здесь убирались? Неужели он не доверял даже
