же обождать!
Еще раз я проснулся, вновь услышав голоса постояльцев у печи.
— Вы везде, хозяин, поглядели?
— Весь двор обошел, — ответил дедушка. — Нигде его нету.
— А за воротами?
— И там глядел.
Постояльцы отвернулись от дедушки.
— Вероятно, ушел все же…
— Идем спать. Я едва держусь на ногах.
А утром пришли те два офицера, что, рассорившись с усатым, первыми покинули наш дом. Закрыв двери горницы, они недолго и негромко поговорили с постояльцами, которые только что поднялись с постелей. Потом офицеры позвали к себе дедушку, и он досадливо поморщился — решил, что опять будут посылать за самосидкой для опохмелки.
— Да нет его на дворе, господа офицеры! — говорил он шумливо, возвращаясь через минуту на кухню. — Я утресь еще везде поглядел. Ушел он куда-то…
Но офицеры, выходя за ним следом, попросили:
— Пойдемте все же, хозяин, поищем…
— Вот беда-то! Да теперь он уж вскочил бы: за ночь-то небось выбило хмель из головы. Сегодня морозно было.
Дедушка и офицеры осмотрели весь двор, все закоулки, все сараи и хлевушки. Заглянули даже в колодец, что был среди двора. Потом взволнованные офицеры, не завтракая, куда-то ушли. И больше не вернулись. А в полдень все беляки покинули наш край.
— Так и не нашелся горластый, — сказал дедушка.
— Но куда ж он все ж таки подевался? Не провалился же сквозь землю!
V
Вторую ночь я спал на печи — лечился от простуды. Спал очень крепко, но, кажется, мгновенно почувствовал, что меня касается чья-то рука. Ее осторожное, ласковое касание было мне чем-то очень знакомым, памятным, и, еще не успев открыть глаза, я с изумлением догадался, что меня будит отец. Откуда он взялся? Да и он ли? Но меня действительно будил отец. Стоя на голбце, он тянулся ко мне рукой и говорил:
— Проснись, сынок, встань.
— Измучился вчерась, — пояснил дедушка. — Всю ночь тут шумели.
— Оставь ты его, — послышался слезный голос матери.
— И правда, зятюшка, оставил бы, — подхватила бабушка.
Все они в растерянности стояли среди плохо освещенной кухни, и я понял, что, до того как дотронуться до меня рукой, отец разговаривал со всей семьей о чем-то важном, касающемся меня, но, не получив согласия, теперь действовал наперекор семье.
— Я уже сказал, что не оставлю, — обернувшись ко всем, ответил отец тихо и твердо. — Вы еще не знаете, что они делают с партизанскими семьями, а я знаю. Не милуют и грудных детей.
— Да ведь они ушли, — сказала мать.
— Эти ушли, другие могут прийти, — не повышая голоса, ответил отец. — Тут, в Почкалке, всего жди. Всем надо отсюда бежать.
— И не думай, — отрезала мать. — Куда я с малыми?
— Ну хоть старшего, да я спасу.
Он взял меня на руки, Собираясь спустить на пол. Только тут я заметил на его плечах офицерские погоны. Это меня сильно озадачило, и я спросил:
— А зачем у тебя погоны?
— Да так, сынок, под беляка вырядился, чтобы при случае за своего приняли. — Отец коротко посмеялся, что было не ко времени, и, смутившись, пояснил серьезно: — Мы часто так делаем, когда надо.
— И с тремя звездочками, как у горластого.
— Был у нас вчера такой, — пояснил дедушка.
— А они его и есть!
— Да что ты, Семен? Неужто?
— Так вышло, — словно извиняясь, ответил отец и опустил меня на пол. — Собирайся, сынок. Поедем отсюда.
— Как же вышло-то? — не терпелось дедушке.
— Верь не верь, а вот как было дело, — начал рассказывать отец. — Я от здешних подводчиков узнал, что мать с детьми сюда приехала. Вот начудила, так начудила! Ну да ладно об этом… И только я это узнал — беляки заняли село. Меня так и обожгло! Тут как раз приезжает в полк главком и приказывает послать за бор разведку, в три места. Я сразу же и напросился в Почкалку. Думаю, и разведаю, и хотя бы Мишу заберу с собой. Ну, пробрались мы с товарищем ко двору, а Найда молчит. Что такое? Должно быть, думаю, хозяина послали с подводой, с ним и убежала. Заходим во двор. Смотрим, ставни закрыты, в доме свет и пьяные голоса, крики. Стало быть, беляки гуляют.
— До полуночи лакали и грызлись! — с негодованием воскликнул дед.
— Ну, думаю, все пропало, — продолжал отец, но с веселым видом, что заставило меня еще более навострить уши. — Про беляков-то мы успели кое-что разузнать, а вот как, соображаю, с Мишей быть? Тут вдруг выходит этот самый поручик. Мы за угол дома, поближе к воротам. Ждем. Вот он увидел нас и спрашивает: «Это вы, господа?» За кого-то принял нас, думаю…
— До него двое из дома вышли, — пояснил дед.
— И нас двое, он и принял за своих. — Воспоминание развеселило отца, он весь сиял, что заметно было даже при слабом свете коптилки. — Ну, мы пока молчим. «Что ж вы молчите, господа?» — кричит он нам и идет к воротам. Что делать? Я возьми и пробурчи вот так: «Ну мы…» — «А что вы стоите тут?» — «Тебя поджидаем». — «Ага, осознали, что болтали ересь? Пан-нимаю, господа, пан-нимаю…» У нас и в мыслях не было брать его, но он уже валится мне на грудь! Как быть? Пришлось подхватить его да в калитку. «А куда, господа?» — «Домой». И мы повели его прямо улицей. Тут он и разошелся, и давай во все горло. «Вы, господа, — кричит, — сами еще не понимаете, что заражены большевистской заразой. Где ваша вера в Россию? В успех нашей борьбы?» И пошел, и пошел! Говорун! И только уж на кромке бора спохватился, почуял что-то и спрашивает: «Куда же вы меня ведете, господа?» — «В гости, — отвечаю. — К Мамонтову». Рванулся было, а пистолета уже нет. Ну маленько поспорил, а пришлось идти. Теперь он далеко, в Малышевом Логу.
— Вот так история! — восхитился дед. — Там его опохмелят!
— Или там, или на том свете. Зловредный, видать, гад, от такого не жди пощады. Думаю, если таких здесь много, не миновать беды. И еще больше заныло сердце. Вот и решил еще раз пробраться сюда.
— А тут с ног сбились, — сказал дедушка. — Как скрозь землю! Мне и в башку не стукнуло…
— Тебе не стукнуло, а им стукнуло, — сказал отец. — Они поняли, кто его уволок. Вот у них и поднялась паника. А мы, когда отправлялись сюда, были уверены, что так и будет. Но на всякий случай зашли к одним на Подборной. Там и узнали, что их уже нет в здешнем краю. Да, вот еще что, в подводы не назначали?
— На послезавтра, — ответил дедушка.
— Значит, только послезавтра думают двигаться?
