Загрузка, наконец, закончилась, и судно отвалило от погрузочного терминала, взяв курс в открытый космос для начала разгонных процедур. Разгон требовался для того, чтобы покинуть точку разрыва обычного пространства при входе или выходе из субпотоков. Чем больше был корабль ласьенов, тем большая скорость требовалась ему для перехода в субпотоки. Судно, на которое попала Луара, считалась умеренным середнячком, но из-за преклонного возраста команда не перегружала конструкции корабля, взяв небольшое ускорение для плавного разгона.
Во время погружения грузового корабля в субпоток всем живым существам предписывалось занять противоперегрузочные устройства. Для пилотов и инженера предусматривались кресла со специальными органами управления, требующими минимальных усилий для использования. Пассажиры имели на этот случай специальные устройства, фиксирующие «человека» в лежачем положении. Судно имело оборудование для контроля гравитации, но при входе или выходе из субпотоков часто случались различного рода неожиданности, включая и скачки той самой гравитации.
Но Луаре в том путешествии реально посчастливилось. Она получила пустующее место в ходовой рубке. Случилось это, понятно, не без участия Валана. Он элементарно наврал капитану, что Луара собирается пойти на военную службу пилотом-навигатором, и ей хотелось бы посмотреть на специалистов за работой. Грузовое судно претерпело за свою долгую карьеру несколько модернизаций, из-за чего его экипаж сократился. Но на радость Луары в ходовой рубке остались два пустующих кресла. Одно располагалось у панели пилотов и одно — в инженерной панели. Пилотское кресло после некоторых аргументов и было предоставлено нашей героине. Некоторую жалость вызвал лишь тот факт, что разъемы для подключения в систему интегратора нашлись исключительно старого ласьенского образца, которые использовались еще до объединения в союз с Содружеством — для контактной группы КСС они совершенно не годились. И хоть мне куда познавательней стало бы наблюдать управление кораблем через включение в систему, Луара явно выигрывала от обычного созерцания полета с роли пассажирки.
Полетом к первой путевой точке руководил второй помощник с ручного управления, капитан остался на контроле через включение в систему, а старпом находился на мостике, наверное, на экстренный случай. В общем-то, я оказался не совсем прав, даже наблюдая за действиями со стороны, имелась возможность сложить некоторые алгоритмы управления судном.
Маршрут полета шел через две контрольные точки, третья предназначалась для захода на строящийся объект в недавно открывшемся месторождении, затем шли три прыжка до интересующей нас точки.
Второй помощник по достижению судном предписанной скорости активировал систему сдвига пространства. Судно несильно тряхнуло, в соседнем отсеке прокатилась волна гула. Инженер тут же отрапортовал, что корабль в порядке. На отведенном под карту субпотоков месте начали проявляться пересекающиеся разноцветные разводы. Через десяток секунд манипуляций органами управления в углу выхода появилась сильно размытая фигура, напоминающая крутящуюся восьмерку с неравными петельками. После этого Валан, судя по всему, принялся перебирать возможные слои субпотоков. При этом система вычисляла приблизительное время в пути, а фигура, как-то связанная с точкой назначения, меняла форму, то расширяясь в вытянутый эллипс, то сжимаясь в кляксу с вытянутыми краями-каплями.
Как галантно пояснил старпом, от того, насколько плотной оказывалась зафиксированная фигура, зависела точность выхода в точку. И если для контрольной точки это могло оказаться чревато всего лишь некоторой потерей времени, необходимой для пересчета новых координат выхода системами судна, то в случае финальной точки — довольно большим расстоянием, которое пришлось бы идти на двигателях реала, теряя время и топливо. Так что в случае промежуточных точек, критерием выбора становился наиболее скоростной слой, а в случае финальной точки — наиболее точный выход. В идеале же фигура выглядела, как точка или окружность малого диаметра.
Пока шла лекция, второй помощник выбрал одну из размытых траекторий и дал команду на погружение. Освещение на несколько минут перешло в какой-то другой режим, а когда вернулось в норму, второй помощник дал «добро» покинуть противоперегрузочные устройства. Кораблю предстояли почти двадцать часов хода до первой точки пути. Экипаж, кроме второго помощника, покинул ходовую рубку. А через несколько минут освещение потухло, оставив на палубе лишь цепочки светящихся блеклым голубым светом кружков. Еще при погружении для определения пути экраны внешнего обзора потухли, так что во время движения через субпотоки рубка представляла собой исключительно аскетическое зрелище. Темно-синюю мглу неактивных экранов нарушала лишь маршрутная карта потока, да развертка судна, дающая индикацию состояния систем корабля. Активирован оставался лишь пульт дежурного пилота. В отличие от военного флота, в гражданском вахтенный пилот мог заниматься любыми доступными делами. Ему лишь надлежало постоянно находиться в пилотском кресле с включенной противоперегрузочной системой.
Немного поболтав с Валаном, Луара покинула рубку. Обстановка на корабле явно не дышала весельем, и экипаж вместе с пассажирами через небольшое время неосознанно стянулся к кают-компании. Поначалу все чувствовали себя довольно натянуто, но постепенно в ход пошли легкие напитки — что-то по действию вроде земного пива — после которых большая часть народа села играть в какую-то мудреную игру. Если в разговорах я кое-как находил интерес, то правила игры мне совершенно не давались. Я никак не мог понять логику ходов и действий участников. Луара сначала попыталась объяснить мне эти премудрости, но вскоре я понял, что толку от объяснений не добавляется, а мои вопросы лишь отвлекали девушку, заставляя делать неверные ходы. Слушать окружающих в то время, как Луара занималась игрой, оказалось чертовски неудобно. В азарте девушка упускала контроль над своими эмоциями, и они захлестывали меня с головой. Кроме того, расфокусированное внимание теряло куски фраз, и смысл уловить порой становилось совершенно невозможно. Волей неволей пришлось наблюдать за игрой.
И вот, когда я уже подумал, что смысл игры стал до меня доходить, очередная комбинация снова нарушила выстроенную мной логику, перевернув все с ног на голову. Не знаю, может, это оказалось каким-то оговоренным исключением из правил или двоякой ситуацией, но мое терпение на этом окончательно лопнуло. Плюнув на все, я ушел на задний план, прервав общение с миром. Особенно сильные волны азарта доставали меня и там, но казались уже сущими мелочами.
От нечего делать, а скорее по привычке, я отключился, погрузившись в какое-то подвешенное состояние, похожее на сон. Первые дни, находясь в чужом теле, я испытывал самую настоящую потребность во сне. Потом эта бытность нарушилась, и я понял, что сон в моем случае скорее дань привычке. С тех пор я пользовался им лишь в случаях, требующих некоторой временной прокрутки.
Я вынырнул в большой мир, когда тело хозяйки находилось в состоянии сна. Больше того, противоперегрузочная система кровати оказалась активирована. Скорее всего, корабль проходил контрольную точку. Ожидание затянулось значительно дольше, чем в прошлый старт, видимо, экипаж решил не выпускать пассажиров, пока не будет осуществлено следующее погружение в субпотоки. Хоть я и хотел посмотреть методику выхода кораблей ласьенов из многомерности, повода к расстройству не нашел. Этот выход вовсе не грозил стать последним. Следующие двадцать шесть часов перехода мы с Луарой попеременно делили тело. Она, как на работу, отправлялась в кают-компанию, я же в свободное от оговоренного для тела отдыха время сидел в скромной судовой инфотеке, познавая все, что хоть как-то отличалось от осточертевших азартных игр.
Во время второго выхода из субпотока Лу снова присутствовала в ходовой рубке. Процесс выхода оказался максимально автоматизирован. В отличие от Содружества тут больше полагались на точность и скорость вычислительной системы, нежели на живую интуицию. На вахтенном помощнике оставалась, пожалуй, единственная ответственная вещь — убедиться, что судно находится в материнском измерении и дать подтверждение выключению защитного поля разрыва. Старпом даже как-то показал мне личную запись выхода из субпотока ласьенского космолета, сделанную со стороны.
В космосе разгоралась фиолетовая зарница, из тусклой точки переходя в пылающий крест. Затем из центра креста начинал выпячиваться фиолетовый пузырь, отгибая лепестки в стороны. Этот пузырь вытягивался вместе с прибывающим кораблем, пока не выключалось поле разрыва. После этого космолет как бы выныривал в реальное пространство, а перетянутые лохмотья пузыря, как ошметки резины, летели к точке прорыва. Колыхнувшись туда-сюда, они опадали, позволяя лепесткам закрыться. Из-за того как быстро навигатор определялся и выключал поле зависела сила обратного выброса. А именно: скачки гравитации, излучения и всяких сюрпризов, связанных с открытым в субпоток «окном». В таком выходе имелись свои плюсы и минусы. Космолет мог в определенных пределах скорректировать свою траекторию, оставаясь какое-то время как бы просто визуальной проекцией в материнском мире. Но в случае сильной задержки могла случиться и неприятность. Перетянутая пленка пузыря не рвалась сама по себе, а в какой-то момент останавливала космолет и начинала обратный ход, втягивая скитальца в прореху между пространствами. При таком раскладе вещей имелся некоторый риск вывалиться обратно в открытый субпоток. В таком случае самым безопасным становилось обратное путешествие в точку изначального входа. Если же вычислительной системе не успевали вовремя отдать команду на инверсную стабилизацию пути, все могло закончиться различной степенью трагичности. И в самом легком варианте космолет могло забросить в чужие пределы без возможности ориентации. В таком случае страдалец почти всегда терялся.
