Доставлять потребителю можно только зеленые, аккуратно подсушенные, зерна, обжаривая и перемалывая их на месте. После обжарки, кофе сохраняет вкус буквально несколько дней, а если его еще и помолоть — то несколько часов. Этот нюанс слегка снижал стоимость «товара» для поставщика, но оставлял некоторое пространство для маневров со вкусом зерен. Например, можно возить зерна в бочках из-под вина, меда, или прочих пахучих веществ, добиваясь оригинальных привкусов к напитку.
Можно еще растворимый кофе выпустить, из зерен не прошедших основной отбор. Делов-то — заварить кофе, и полученный, фильтрованный, отвар выкипятить до порошка. Нюансы есть и тут — выпаривать надо не перегревая жидкость, чтоб не испортить окончательно и так не самый насыщенный вкус растворимого кофе, а значит, вакуумом или распылением в потоке сухого воздуха.
В любом случае, проверить все наши придумки пока не представлялось возможным. Деревца плантаций едва переросли высоту колена и обещали не скоро дать материал для экспериментов. Пока все кофейные изыски сводились к нескольким пробным посадкам саженцев на различных почвах и местах в округе. К одному деревцу пришлось даже несколько часов добираться, поднимаясь на гору и прорубая заросшую тропинку. Выглядел саженец забавно — в солидной загородке, около которой стояли две хижины «сторожей», оберегающих тоненький «прутик» c десятком листьев. Хорошо, что рабочая сила нам тут дешево обходится.
Посетили плантацию еще одной перспективной для местного климата культуры — какао. Тут дела шли еще хуже, чем с кофе. Семена мы привезли пересушенные, и взошли только четыре деревца из полусотни. Да и взошедшие выглядели хило — с них даже опасались отстригать веточки на расплод. При плантации какао стояли привычные две хижины, и аборигены, чтоб не тратить зря время, ковырялись на большом поле батата, вскопанном ниже по склону от загородки какао. Судя по ковру лиан, сопутствующему вызреванию сладкого картофеля — батата будет много, а вот какао увидим нескоро.
С сахарным тростником дела обстояли значительно лучше. Рос он бурно, но долго. По методике мальтийцев уборку тростника следовало начинать, когда он переставал расти ввысь. Обычно это занимало менее года. Но на Гаваях процесс растянулся, и рост культуры все никак не мог остановиться. С одной стороны — больше вырастет, больше сока из него выжмем. С другой — хотелось быстрее получить результат.
Пока тростник тянулся к солнцу, посадки расширяли, отстригая от растущих кустиков молодые плети, и пересаживая их на расчищенные площадки. Тут-то и пригодились выменянные на лезвия аборигены. Гавайцы, в отличие от индейцев, работали на полях довольно охотно. Большая часть полевых работ лежала на женщинах, согласно местным укладам, но расчищать поля от леса считалось мужской работой. Словом, трудились все, и довольно бодро.
Не дожидаясь окончательного созревания, срезали несколько самых толстых стеблей тростника, для проверки технологии переработки. Попробовали маленький давильный пресс, который имелся в комплекте форта, но результат вышел весьма средний. Гораздо лучше дела пошли, когда использовали элемент прачечной — двухвальную отжималку для белья. Пропуская стебли через нее несколько раз, отжимали много зеленоватого сока с пенкой. Жидкость можно было пить сразу — она напоминала сладкий березовый сок. Но по технологии ее следовало выпарить, добавив золы для осаждения органических соединений. Некоторые сложности образовались с выпариванием — жидкость густела и начинала пригорать к котлу. Пометил у себя в «заказах» необходимость поставки на Гаваи вакуумного выпаривателя. Точнее, некоторого подобия этого устройства. Оно и для производства растворимого кофе пригодиться. Заодно разрисовали с хозяйственником все оборудование для переработки тростника, кофе и какао, дав поправку на ожидаемые объемы. Предпочтение отдали нескольким небольшим заводикам рядом с плантациями, планируя постепенно распространить экспортные культуры на все острова.
Пока спорили о технологиях «светлого завтра» — сахар получили доморощенными средствами — сушкой загустевшей жидкости на солнце. Процесс долгий и требует много места и парочки детей, отгоняющих насекомых. Конечный продукт вышел коричневым, и не таким сладким, как мне помнилось — но хозяйственник форта успокоил, что так и должно быть.
Может и хорошо, что с уборкой урожая не торопимся — не готовы мы пока стать солидными экспортерами сахара, кофе и шоколада. Курам на смех все эти котлы, сушильные противни, соскребание коричневой массы и подгорелый вкус. Рано на все это безобразие ставить наш знак качества.
Да и знака еще нет. Пару раз про него заходил разговор, но дело увязло в спорах. Зато некоторые рисунки, помню, тогда искренне порадовали — особенно три цветных пера в круге вызвали у меня забытые воспоминания. Пришлось выкручиваться, объясняя свое неуместное хихиканье над солидным знаком качества, отражающим колорит вице-империи. Лично мне понравился вариант двуглавого орла в индейском исполнении, чем-то похожий по виду на одноголового орла, много позже появившегося в петлицах вермахта. Но Алексей пока не высказал свое мнение, знак не утвердили, и вице империя могла гнать брак.
Возвращаясь к сельскому хозяйству островов, с которым ознакомился весьма подробно, растили тут и много экзотики для внутренних нужд. Но довезти фрукты до внешнего потребителя возможности не имелось — корабли рефрижераторы в планах постройки даже не стояли.
Зато рядом с фортом заложили помещения адмиралтейства. Мероприятие не столько нужное, сколько знаковое. Работать на вервях все равно пока некому, и оборудования нет — но свободные аборигены простаивать не должны, вот мы и размахнулись, согласно армейским традициям «от забора и до обеда».
Кроме работы насмотрелся на развлечения гавайцев — тут тебе и ритуальный мордобой, с натурально выбитыми зубами, и катание на долбленых досках как по волнам, так и по траве с горок. Хорошо, что самые уважаемые жрецы отдали идолам душу, передав эстафетную палочку нашему батюшке — иначе пришлось бы и в жертвоприношениях поучаствовать. И еще неизвестно, в качестве кого.
Первая половина июня прошла незаметно. Канонерка так и не вернулась, а инспектировать больше было нечего. Пришлось изъять из запасников форта рулон парусины и пошить два небольших, бермудских, паруса, под размеры которых потом подбирали рангоут и размеры каноэ, ставших гондолами парусных катамаранов. Парус пошил на скорую руку, собирая «пузо» по месту выточками, и пришивая к передней шкаторине карман под мачту. В мозгу слышалось возмущенное ворчание моих наставников. Согласен, не парус, а простыня — зато пошили всего за трое суток.
Не скажу, что два гоночных парусника вызвали бурю ажиотажа — но покататься захотели многие, и достаточно быстро развлечение стало популярным. Пришлось учить.
За седмицу «вспомнил молодость», пропитался водой и положительными эмоциями, набросал схему впадающих в бухту ручьев, и, соответственно, земель пригодных для плантаций. Даже с аборигенами погонялся — но пока они мне не соперники, на оверштагах зависают, шкоты перетягивают, на один поплавок вставать боятся после нескольких оверкилей. Скукота.
Зато аборигены отыгрались на мне белозубыми ухмылками в процессе освоения доски для волн. Так уж сложилось, что в мое время не увлекался серфингом и виндсерфингом. Теперь, пытаясь под веселый гогот окружающих ловить равновесие на узкой доске, совершенно не жалел об этом, потирая отбитый пах. Надо бы им доски пошире делать. А то наступаешь на край, она немедленно поворачивается в воде ребром, ты «проваливаешься» в воду и, получаешь доской между ног. Или у гавайцев это специальный инструмент по регулированию рождаемости?
Сколотил для себя катамаран из двух узких досок. Совсем другое дело! Теперь можно на него парус ставить, когда начнем выпускать ненамокающую ткань. Вариант из парусины, который мы сварганили для доски из обрезков — ниже всякой критики. Одно падение в воду и парус не поднять. Аборигены начали плести новый парус из травы, но к этой идее охладел — пускай ее гавайцы сами развивают.
Плести аборигены умели неплохо, по крайней мере, для меня сплели аналог шезлонга, напоминающий многоножку — легкий и прочный. Сложнее было объяснить, зачем нужно это извращение, когда кругом чистый песок, не знавший промышленности. Пояснил, что надоело поливать песок водой, дабы не прижарить нечто ценное, ложась на него. Видимо стал в глазах аборигенов настоящим «белым человеком» — то есть, с необъяснимой придурью.
В остальном отдых проходил как положено — солнце, песок, зелено-голубая вода лагун, фрукты… Можно считать, что государь предоставил мне отпуск на курорте. Вот только никогда не любил сутками загорать на пляже без дела.
