повязку. В глаза впился свет.
Нина сквозь выступившие слёзы едва разглядела вытянутый овал лица и седой искристый бобрик волос.
— Нина Тараканова, как же ты так, а? — спросил мужчина. Бросил кому-то за спиной. — Убавь свет!
Слепящий круг под потолком сделался тусклым, превратился в люстру, какие бывают в операционных. От её вида у Нины ещё больше заныло внизу живота.
Мужчина взял её за подбородок, заставил смотреть себе в лицо.
Она охнула, узнав Владислава Николаевича, начальника службы безопасности концерна.
— Ну, как я вижу, уже начала соображать. Рассказывай, деточка.
— Я ничего не знаю.
Владислав Николаевич укоризненно покачал головой.
— Это я ничего не знаю, девочка. Пока. — Не оглядываясь, бросил:
— Наташа, покажи нам клиента.
Слева донеслось дуновение воздуха, хлопнула закрывшаяся дверь. В операционную вполз скрипучий звук.
Владислав Николаевич отступил, встал, положив руку на плечо Нины.
Она увидела в метре от себя человека, раскоряченного на стальной конструкции на колёсах. Нина сообразив, что сидит так же и на таком же идиотском сиденье из гнутых стальных трубок, задохнулась от стыда.
— Узнаёшь?
Кто-то в салатного цвета одеждах, стоявший за спинкой кресла, за волосы поднял голову человека. Подставил распухшее лицо под свет.
Нина с трудом узнала Вовчика. Не столько по чертам лица, они были смазаны и словно накачаны воском. Вовчик по последней моде брил волосы полукругом над лбом и заплетал локоны в десяток мелких косичек. И одежда была его, армейские штаны и клетчатая рубашка навыпуск, под ней оранжевая футболка с чёрным штрих-кодом во всю грудь.
Вовчик не подавал признаков жизни. Под узкими отёчными веками тусклой слюдой светились расширенные зрачки. По расплющенным губам стекала красная слюна.
— Как ты догадалась, я уже знаю, что Вовчик скачивал для тебя файлы с нашего сервера. — Голос Владислава Николаевича звучал сверху, давил на темя, как тяжёлая ладонь. — Пока я не знаю, кому ты их передавала. И с кем ты встречалась сегодня. Вова рассказал нам всё. Теперь твоя очередь.
Очевидно, по его сигналу, кресло с Вовчиком отъехало в сторону.
Владислав Николаевич встал напротив, ощупал взглядом её лицо. Прикосновение его студёных глаз жгло кожу не меньше, чем сталь подлокотников.
— Что-то в тебе есть. Не красавица, но что-то есть, — задумчиво произнёс Владислав Николаевич. — Оказывается, он любил тебя, Ниночка. Но всё равно рассказал нам всё. И ты всё расскажешь. Даже если очень любишь Дмитрия. Ты же его любишь, девочка моя?
— Я не знаю никакого Дмитрия, — севшим голосом ответила Нина.
Глубокая, как шрам, морщинка у носа Владислава Николаевича дрогнула.
— Жаль, девочка. Жаль, что у меня мало времени. Я бы с удовольствием дал тебе поиграть в благородство. Но, извини, у меня просто нет на это времени. Зачем ты передала флэшку Дмитрию?
— Я не знаю никакого Дмитрия. Я ничего не передавала. Я шла домой. На меня напали.
Владислав Николаевич покачал головой.
— Зря ты так… Наташа, ты готова?
— Да, — раздался женский голос.
Салатного цвета пятно подплыло ближе. Пахнуло дезинфекцией и синтетикой.
— «Лёд» или «огонь»? — спросила женщина в хирургической робе.
— Дай подумать, Наташенька. — Владислав Николаевич протянул руку и тёплыми пальцами коснулся щеки Нины. — Дай подумать… Ты же у нас мерзлючка, Ниночка, да? Я угадал?
Нина, насколько позволял налобный ремень, отодвинула голову. Пальцы захватили кожу на щеке, больно сжали. До слёз.
— Мерзлюшка, я угадал.
— Значит, «лёд»?
— Попробуем «лёд».
Женщина скальпелем вспорола рукав кофточки Нины. От манжета до плеча. Раздвинула разрез. Пальцы у неё были резиново липкими. Не живыми.
Владислав Николаевич испытывающе смотрел в лицо Нине.
— Сейчас мы введём тебе препарат. Сначала ты почувствуешь слабый озноб, как при начале простуды. Будешь ждать приступа жара, но его не последует. Тебя начнёт трясти. Холод будет проникать в каждую клеточку тела. Ты почувствуешь каждую косточку. И покажется, что они покрыты инеем. А колотун будет нарастать и нарастать. Всё тело будет ходить ходуном. Для этого, кстати, мы и сделали такие крепкие кресла. Ты будешь трястись от холода. Мышцы сделаются, как твёрдая резина. Станет трудно дышать. Сухожилия и связки тоже промёрзнут и станут пластмассовыми. И каждое движение будет причинять жуткую боль. Особенно будет больно в позвоночнике. Знаешь, каково это, когда между позвонками хрустит лёд?
Он сжал губы, следя за её реакцией. Чуть дрогнул уголками губ.
— Хорошо, девочка моя, не веришь на слово, проверь всё на себе.
Его зрачки прыгнули вправо и вверх. И снова впились ей в глаза.
Нина почувствовала резиновые пальцы на своём локте.
Иголка проткнула кожу.
— Ещё не поздно, Нина. Ты уже сейчас плачешь от страха. Представь, что будет дальше!
Его лицо стало таять в прозрачной, жгучей мути, заливающей глаза.
— Я ничего не знаю. Правда. Отпустите меня, пожалуйста! Вы же хороший, Владислав Николаевич… Я, я хочу к маме!
— Поедешь к маме, я обещаю. Только скажи, когда тебя завербовал Дмитрий.
— Ну я же не знаю никакого Дмитрия!!
Пятно его лица пропало. Остался только мутно-белый свет.
Откуда-то сверху, как булыжники на голову, упали слова.
— Она твоя, Наташа. Как только расколешь, доложи.
А в венах, действительно, журчал жидкий лёд….
Преторианцы
Водитель Дмитрию не понравился с первого взгляда. Но выбора не было. Бежать к Хорошовке — гарантированно засветиться. А в переулках накануне комендантского часа машин было — раз два и обчёлся.
Старенький «бычок» недовольно урчал мотором, пытаясь переварить ту бензиносодержащую жидкость, что залил в бак его хозяин. Качественный бензин полагался только государственному транспорту. «Бычок» в привилегированное стадо стальных коней явно не входил.
Водитель тоже был не из знати. Даже на придворного извозчика не тянул. Типичный водила со стажем.
И всё же доверия не внушал.
Дмитрий на секунду отвлёкся.
«Жаль, что Владислав лично не присутствовал на захвате. Вот кого руки чесались завалить,
