на юг. К Тибету. Если все пойдет так, как идет, то это позволит среди них реализовать еще тысяч сто мушкетов. Может быть что и по пушкам сговорим. Тут надо посмотреть.
— А нашей торговле в Кяхте это не повредит?
— Земли, на которые претендуют джунгары, в общем-то бедные и малонаселенные. А в Кяхту китайцы возят товары едва ли не с побережья. Верст за пятьсот[2] и далее.
— Цинцы же узнают, что мы продали джунгарам оружие.
— Так мы предложим купить и им. — пожал плечами царевич. — Нам то что? Все равно грядет перевооружение и эти мушкеты в общем-то устаревшая модель. На мой взгляд китайцы могут вполне благоприятно к этому предложению отнестись. А вот они в состоянии переваривать и двести тысяч мушкетов, и пятьсот тысяч. Плюс пистолеты, карабины и прочее. Армия у них огромная и разбросана по очень большой территории, да и денег хватает.
— Разве это не предательство джунгар?
— Это торговля, отец. Мы с ними воюем? Нет. Продаем им то, что им нужно? Да. То, что мы это продаем кому-то еще… так мы что, сговаривались так не поступать?
— Я бы не был таким оптимистичным, — вяло произнес Василий Голицын.
— Отчего же?
— Джунгары себе на уме и весьма агрессивны ко всем, кто не держится их верований. То есть, мы для них такие же враги, что и люди улуса, и цинцы. Так что рассчитывать на их верность своим словам я бы не стал. Особенно после того, как мы начнем продавать оружие Цин.
— Их верность, Василий Васильевич, — улыбнулся Алексей, — как раз и будет обеспечиваться нашими поставками оружия цинцам. В отличие от улуса, который откровенно сходил с ума, занимаясь самоуничтожением, джунгары перед лицом сильного врага будут искать надежные тылы. И устраивать себе войну на два-три фронта не станут. И чем тяжелее им будет воевать, тем сильнее дружба.
— Нам припомнят эту торговлю. Не джунгары, так Цин.
— Да, пожалуйста. — фыркнул Алексей. — Цин — новая династия Китая. Прошло едва ли тридцать лет с того время, как они окончательно подавили сопротивления сторонников предыдущей династии Мин.
— И к чему ты клонишь?
— Они сумели победить в очень тяжелой гражданской войне, которая длилась более четверти века. И только благодаря тому, что сумели перебить всех законных наследников. Ибо Китай очень неохотно принимал власть этих маньчжура. Насколько я понимаю, у них и сейчас положение очень шаткое.
— У тебя ошибочные сведения, — возразил Василий Голицын. — Их государь ныне силен как никогда.
— И поэтому вынужден постоянно вкладывать огромные деньги и силы в, по сути, покупку лояльности собственно китайской аристократии? — лукаво улыбнулся Алексей. — Как я смог узнать, через тех, кто возит нам товары в Кяхту, ситуация у них там очень непростая. Маньчжуры ведут себя как завоеватели, каковыми они и являются. Словно поляки у нас во времена Смуты. Это вызывает сильное раздражение у местных, но любое восстание лишено смысла, ибо нет легитимного лидера. Им не за кем идти. Иначе бы Гражданская война продолжалась бы… и продолжалась… Так что, Василий Васильевич, я не стал бы так превозносить их величие. Оно во многом кажущееся. Оттого и стремятся к всецелой изоляции.
— Может быть… может быть… — чуть подумав ответил тот. — Но ни джунгары, ни цинцы совершенно точно не обрадуются тому, что мы продаем оружие их противникам.
— Слушай, мы же не заставляем их покупать. Не нравится, пускай не берут.
— Но союз…
— Так не нужно влезать в союзы, которые будут нам вредить. К тому же, если продавать оружие только одной стороне в этом конфликте, то она слишком быстро выиграет. Это не в наших интересах.
— Джунгары — ладно, — произнес царь. — Степняки. Я понимаю твое отношение к этим всем степным народам после попытки похищения. Да и сам, признаться, настороженно их воспринимаю.
— Джунгары слишком агрессивны, — вставил Василий Голицын. — Их так воспринимают все вокруг.
— Да-да, — покивал Петр Алексеевич. — Но чем тебе цинцы то насолили? Ты ведь явно ведешь к тому, чтобы создать им большие проблемы.
— Пиратские нападения на наши корабли.
— Разве пиратов контролирует их правитель? — удивился Василий Голицын.
— А кто? Или ты думаешь, что все эти пиратские флоты смогли бы базироваться в Китае без санкций из Запретного города? Это, считай, их не официальный флот, который позволяет делать то, что нельзя официальному.
— И зачем они на нас напали? — хмуро спросил царь.
— В Китае есть одна особенность — клановость. Эти кланы — считай аристократические дома с родственниками — контролируют провинции. Каждый — свою. Иногда распространяя свое влияние на другие, иногда деля провинцию с другими кланами. В Кяхте мы торгуем с одними кланами. Торговлю морем контролируют другие кланы. И с ними нам пока не удалось договориться. Как несложно догадаться — нападения пиратов это их рук дело.
— А их государь куда смотрит? — еще сильнее нахмурился Петр Алексеевич.
— Он смотрит на красных карпов в пруду, — оскалился царевич. — Как я уже говорил, его положение очень непрочно, несмотря на показное благополучие. Потому что он вынужден вести до крайности осторожную политику. С одной стороны, пытаться удержать в хоть какой-то узде маньчжуров, на военной силе которых зиждется его власть. С другой стороны, постараться не спровоцировать масштабные бунты кланов. Он там как эквилибрист на канате. Любой неосторожный шаг — и новая Смута.
— А почему эти кланы так Цин не любят?
— А за что им их любить? При поздних Мин они были едва ли не независимыми правителями, которые лишь номинально признавали власть Запретного города и платили ему символическую дань в виде небольшой доли налогов. Цин же стремятся к централизации и единству. Как видите — никакого сходства интересов.
— И ты, поддержав джунгар, хочешь им насолить? — подвел итог отец.
— А ты хочешь им простить пиратские нападения? — повел бровью царевич. — Они нам напакостили? Мы напакостим в ответ. А потом заработаем на этом. Ведь военные успехи джунгар пошатнут власть цинцев. И им придется предпринимать лихорадочные попытки укрепить свое положение.
— Ты же сам говоришь, что их государь не контролирует эти кланы, — произнес Голицын.
— В этом вопросе контролирует. Ведь нападение на иностранные корабли может означать войну. И если
