бета- и гамма-излучения, а также быстрых и медленных нейтронов. На обреченный город обрушились только ударная волна и световое излучение. А дальше произошло то, о чем каперанг Никольский на борту «Быстрого» рассказывал иностранным гостям. Те ньюйоркцы, что прямо под открытым небом попали под удар взорвавшейся над головами кометы, умерли сразу и без мучений. Как тот японец на ступенях католического собора в Хиросиме: раз – и уже перед Святым Петром. Гораздо хуже было тем, кто оказался под завалами рухнувших зданий: тем же банковским клеркам – не всех из них прибило насмерть обломками стен и перекрытий, и вот теперь этим людям, раненым и беспомощным, предстояло сгореть заживо, как каким-нибудь средневековым еретикам.
Взрыв кометы накрыл Нью-Йорк, как коровья лепешка лягушку. В зоне, объятой пожарами и разрушениями, оказались все районы мегаполиса, кроме самой северной части Бронкса и южной оконечности Ричмонда; радиус сплошного поражения захватил и лежащий на правом берегу реки Гудзон город Джерси-сити (не столица одноименного штата). Пламя взметнулось к небесам над руинами домов, причем в местности, застроенной одноэтажными сельскими домиками, тоже получилось нехорошо. Обычное для Америки дело, когда дом, выглядящий как каменная усадьба восемнадцатого века, оказывается построен из реек, фанеры, картона и черт знает какого утеплителя. Ударная волна разметала этот хлам, а световое излучение вызвало множество пожаров. Лето, июнь, жара, сушь – и тепловой удар с небес, поджигающий все, что может гореть. Правда, в отличие от каменных джунглей с их поголовной смертностью в пекле огненного шторма, в сельской местности чуть в стороне от эпицентра выжила примерно четверть населения. Уцелели те, кто не был убит наповал при взрыве, не сгорел заживо в руинах рухнувшего дома и не получил ожогов второй-третьей степени большей части тела из-за внезапно вспыхнувшей одежды. И чем дальше от эпицентра, тем больше выживших, кто отделался ранениями различной степени тяжести – от легких царапин до тяжелых травм. Там, где все звуки не заглушал рев пожара, к небесам взметнулись плач, мольбы и просьбы о помощи.
Тогда же, округ Колумбия, Вашингтон, Белый дом, второй[46] этаж, президентская столовая.
Когда случилась катастрофа, президент Теодор Рузвельт завтракал. Предупреждение Эдуарда Пикеринга он получил, но по чисто американской самонадеянности считал, что речь идет о метеорите, способном разрушить максимум пару кварталов. И вообще, ловкий политический манипулятор, он всех остальных также оценивал по своей мерке. Он ни за что не стал бы предупреждать своего оппонента о грозящих тому неприятностях, если бы это предупреждение не повлекло еще больших дивидендов. Сторонник разрыва с идеологией изоляционизма, именно он ввел в оборот термины «политика канонерок» и «мировой полицейский». Последним шагом Рузвельта в этом направлении была отправка в кругосветное плавание шестнадцати американских броненосцев-додредноутов – с той целью, чтобы их команды продемонстрировали американскую мощь по всему свету. Именно эта демонстрация, встревожившая британский истеблишмент, позволила королю Эдуарду своевременно переместить вектор противостояния с Германии на Североамериканские Соединенные Штаты.
И комету Рузвельт тоже воспринимал как большой подвох. Случится паника – и набегут русские германские и британские маклеры скупать то, что подешевело. Появилось в русской политике в последнее время нечто акулье – стремительная атака, смертельный укус – и, прежде чем все прочие успели что-то понять, русские уже приступили к перевариванию проглоченной индюшки[47].
Поэтому, когда за окнами столовой, выходящими на север в сторону Нью-Йорка, полыхнула вспышка взрыва, свет которой пробился даже через плотные шторы, у мистера Рузвельта из раскрывшегося рта выпала недоеденная булочка. Повинуясь его жесту, слуга-кубинец дернул за шнур, раздвигая в стороны преграду из плотной ткани и открывая президенту обзор. А там, на самом горизонте, в том направлении, где практически в одну линию выстроились города Балтимор, Филадельфия, Джерси-сити и Нью-Йорк, в небо медленно всплывал огненный шар размером только чуть самую малость меньше[48] нормального солнечного диска. По мере подъема этот шар, утрачивая яркость, подергивался туманной дымкой, превращаясь в некое подобие призрачной облачной медузы[49], почти незаметно[50] для глаза дрейфующей по ветру.
– О майн Гот… – только и смог произнести великий политический комбинатор, вскакивая из-за стола, чтобы кинуться в западное крыло Белого дома, где размещался президентский административный аппарат и вершилась политика.
Но беги не беги – все равно никуда не прибежишь. Помощники президента, заметившие сие явление, самостоятельно пытались связаться по телефону[51] с городами, лежащими в направлении места Катастрофы, но не смогли дозвониться дальше Трентона, столицы штата Нью-Джерси, находящейся в восьмидесяти километрах от Нью-Йорка, то есть, в масштабах случившегося явления, почти вплотную. Оттуда видимый угловой размер огненного шара в три раза превышал солнечный диск, а поднимающийся к небесам облачный купол, по выражению потрясенных очевидцев, и вовсе «занимал полнеба». При этом подошедший к телефону губернатор штата Джон Франклин Форт сказал, что над Нью-Йорком поднимаются густые клубы черного дыма, снизу подсвеченные багровым пламенем многочисленных пожаров. Он самостоятельно пытался связаться с Джерси-сити, Ньюарком и другими населенными пунктами по соседству с Нью-Йорком, но ни в малейшей степени не преуспел в этом начинании. Очевидно, ближе к эпицентру взрывная волна повалила столбы и порвала провода, но и без дополнительных сообщений с мест ясно, что Нью-Йорк и его окрестности уничтожены ужасающей катастрофой.
Первый принцип политики: когда не знаешь, что делать, делай хоть что-нибудь, а еще лучше назначь на это дело кого-нибудь, и пусть голова болит уже у него. На свою беду, на глаза Рузвельту попался его вице-президент Чарльз Фэрбэнкс. Эти двое, надо сказать, с самой избирательной кампании 1904 года невзлюбили друг друга и всячески демонстрировали взаимную неприязнь. На выборах, которые должны были состояться осенью этого года, Рузвельт готовил в свои сменщики не вице-президента Фэрбенкса, а военного министра Уильяма Тафта. Впрочем, он разругается и с ним, да только это будет в отдаленном будущем, а пока под рукой есть хороший кандидат на то, чтобы свалить на него неприятное дело и забыть о нем как о кошмарном сне.
– Чарльз, – обратился Рузвельт к своему вице-президенту, – возьмите молодого Гарфилда[52] и поезжайте в Нью-Йорк. С нетерпением буду ждать вашего доклада. И скажите Джону Уилки[53], что я распорядился выделить вам нескольких агентов для сопровождения. Если понадобится, то можете привлекать для своей поддержки полицейских, воинские части и всех, кого придется. По всей видимости, нас постигла величайшая катастрофа в истории человечества…
30 июня 1908 года, утро. Нью-Йорк.
То, что прежде было Нью-Йорком, горело два дня и две ночи. Впрочем, на окраинах пожары прекратились намного раньше, и с той стороны в город первыми вошли…
