- Ну, как вы тут? Устроились нормально? Занятия небось полным ходом идут?
Я опять по форме:
- Так точно, товарищ маршал! Все нормально. Занятия проходят ежедневно. Однако, видя, что маршал не слишком склонен к разговору в официальном тоне, добавил: - Я думаю, товарищ маршал, вам будет интересно посмотреть, как идет подготовка. Может быть, выберете время...
- Как же! - оживленно и радостно подхватил Конев. - Конечно, интересно. Обязательно выберу время и приеду. Да вот прямо сегодня, дела кой-какие сделаю да и приеду.
В назначенное время маршал Конев приехал к нам в казармы, внимательно, не спеша посмотрел тренировку, всем остался доволен и сказал участникам подготовки несколько теплых, ободряющих слов, еще раз сформулировал цель и задачи тренировки, подчеркнул значимость Парада Победы.
Подготовка к параду продолжалась.
И вот 24 июня 1945 года. Полк выстроен на внутреннем дворе казарм. Я произношу слова последнего напутствия, раздается команда, открываются ворота, и колонны одетых в парадную форму гвардейцев заполняют улицу.
Полк уже печатает шаг по Ново-Басманной, а я вдруг отрываюсь от него и направляюсь на тротуар: на углу улицы, у Басманного переулка, стоит группа старых знакомых, соседей по дому и улице, а среди них, опираясь на палочку, Алексей Николаевич Петропавловский, человек, оставивший огромный след в жизни ребят нашего двора, друг и учитель, мнением которого дорожили бесконечно, а любого неодобрения боялись невероятно
Теперь, обнимая Алексея Николаевича на мостовой родной Басманной, я снова чувствовал себя одним из его учеников, выдержавшим страшный экзамен войны и гордящимся тем одобрением, той любовью и гордостью, которыми светились глаза дорогого мне учителя...
Улицы, перекрестки, площади. Гремят оркестры. Их много на московских улицах. Плывут в воздухе победные, торжествующие мелодии. Веселые, радостные лица в окнах домов, на тротуарах вдоль улиц. Приветствия, смех, цветы...
А у самых Кировских ворот, в глубине тротуара, у стены желтого дома мелькает взволнованное, растерянное, бесконечно дорогое лицо матери. Она тянется через чужие головы и плечи, ищет "окошко", чтобы увидеть, рассмотреть, до последнего своего дня запомнить сына, идущего во главе полка героев войны.
Не знаю, может быть, я вторично нарушил дисциплину, неожиданно для самого себя и, наверное, для других опять отойдя от полка к матери, на тротуар, но по-другому я не мог.
- Глеб! Глеб! - шепчет мать, тронутая моим порывом, и обнимает мою шею сухими, сморщенными руками.
Как в тумане после этой встречи дошел я с полком до площади Дзержинского, где мы должны были немного задержаться. Я был так взволнован, что ничего, кроме этого волнения, не ощущал. Волнение же, наверное, особенно возросло еще и потому, что, приближаясь к Красной площади (мы проходили тогда улицу Куйбышева), я во всех подробностях вспомнил свой первый парад, парад 1933 года, когда мы, бойцы Московской Пролетарской стрелковой дивизии, принимали здесь присягу...
Это было совпадение, которое показалось мне просто фантастическим: наш сводный полк 1-го Украинского фронта занял на Красной площади то самое место, которое обычно занимала на довоенных парадах Московская Пролетарская стрелковая дивизия - почти напротив Мавзолея. Несколько минут прошли в абсолютной тишине. Затем на трибуне показались руководители партии и правительства. Парад пошел своим обычным порядком.
На площади показывается командующий парадом маршал К. К. Рокоссовский. Его блестящая посадка выдает бывшего кавалериста. Он держится на коне строго и в то же время абсолютно естественно. Умное животное подчиняется всаднику так безупречно, что создается впечатление, будто великолепный верховой и красавец конь составляют одно целое. Маршал Рокоссовский подъезжает к своему месту и останавливается
Раздается бой Кремлевских курантов Один... два... пять... десять! От Спасской башни к Мавзолею направляется еще один всадник. Это принимающий парад заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Г. К. Жуков. Снежно-белый конь под ним как символ мира, мира, добытого нами. А в цокоте копыт по брусчатке Красной площади мне слышится: "Мы по-бе-ди-ли, по-бе-ди-ли, по-бе-ди-ли!.."
В застывшей тишине четко разносятся слова рапорта. О чем говорит Рокоссовский? О том, что войска построены и готовы к параду? Нет, не только об этом. Даже совсем не об этом. В уставной формуле рапорта все стоящие на площади слышат другое, слышат отчет о том, что перед великой Кремлевской стеной, перед мрамором Мавзолея выстроены те, кому партия и правительство четыре года назад вручили судьбу страны, те, кто проливал кровь за свой народ, кто каждый день рисковал жизнью ради свободы и счастья своей Родины.
Сколько нас, стоящих здесь, на площади? Пятнадцать, двадцать тысяч? Нет, вместе с нами здесь стоят все солдаты и офицеры, с которыми мы плечо к плечу четыре года шли к своей победе. Здесь стоят те миллионы, которые остались на полях сражений в Белоруссии и Карелии, на Украине и у стен Сталинграда, в Одессе и в Севастополе, на Курской дуге, в Праге, Берлине, Дрездене - везде, где насмерть сражался с фашизмом советский солдат.
Принявший рапорт К. К. Рокоссовского маршал Г. К. Жуков объезжает выстроенные войска и приветствует их. Такие привычные, такие обыкновенные слова приветствия произносит маршал Жуков, а я слышу в них гордость и боль. Гордость за сынов Страны Советов, мужественных и сильных, преданных и стойких, победивших коричневую чуму. И безмерную горечь за тех, кто никогда не пройдет по улицам столицы, кто никогда не увидит родных и близких, кто не празднует сегодня с нами победу, но кому мы обязаны ею. И еще я слышу веру. Огромную, глубокую веру в то, что не напрасно принесены жертвы, что вечно будут жить в благодарной памяти потомков бессмертные подвиги героев войны, что вечным памятником им будет построенное советским народом светлое здание коммунизма.
Порядок прохождения сводных полков был установлен такой, что перед трибунами как бы перемещалась вся огромная линия фронта, от Северного моря до южных границ страны: Карельский, Ленинградский фронты, затем Прибалтийский, Белорусский, Украинские фронты и т. д. Завершала парадное прохождение колонна с трофейными знаменами.
Не знаю как и почему, но только у нашего фронта оказалось самое большое количество знамен, захваченных у противника. Отчасти поэтому, а отчасти потому, что мы захватили с собой достаточный резерв личного состава полка, мне пришлось готовить и эту группу. Правда, дней за пять до парада мы передали ее 1-му Белорусскому фронту.
Колонна, несущая трофейные знамена, замыкала парад фронтов. Поравнявшись с Мавзолеем, шеренги одна за другой делают поворот направо, солдаты поочередно бросают знамена к подножию мраморных ступеней и возвращаются на, свои места. Над площадью стоит абсолютная тишина. Только гремят барабаны. Сквозь их четкую дробь слышно, как глухо и негромко ударяются друг о друга и о камни мостовой древки вражеских знамен Эта торжественная и грозная процедура исполнена глубокою исторического смысла: "Поднявший меч от меча и погибнет".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
