На территории, контролирующейся большевиками, еще весной 1918 года одна за другой начали возникать подпольные организации, готовящиеся к свержению большевистского режима («Союз возрождения России», «Союз защиты Родины и свободы» и т. п.). Резко усиливаются антибольшевистские настроения среди рабочих. Левые эсеры, перешедшие от умеренного фрондирования к активной критике большевистской политики, как в отношении Брестского мира, так и в отношении антикрестьянской по своей сути «продовольственной диктатуры», получают шанс прийти к власти и без организации убийства Мирбаха и, тем более, театрализованного мятежа, а просто на гребне массового недовольства, повторив ленинский сценарий 1917 года. Но терпения, логики и выдержки им явно не хватило.
В этой ситуации поведение большевиков вполне логично — им ничего другого не остается, как пойти на самые радикальные меры, противоречащие на первый (но только на первый!) взгляд не только недавним октябрьским лозунгам, но и апрельским (1918 года) декларациям Ленина. Гражданская война потянула за собой и чрезвычайную экономическую политику, названную впоследствии политикой «военного коммунизма». Но парадокс в том, что никакого противоречия курсу Ленина на госкапитализм (разумеется, в его собственной трактовке) здесь не было. Об этом уже писали некоторые исследователи. В частности, историк С.Л. Павлюченков уверен в том, что «…военный коммунизм был оригинальной российской моделью немецкого военного социализма, или госкапитализма»[368]. И это действительно так. Это был госкапитализм, осуществлявшийся в условиях гражданской войны и прикрытый флером революционной пропаганды.
Прежде всего, речь идет о государственном принуждении в области экономических отношений. Если за первые пять месяцев Советской власти по всей России было национализировано всего 836 предприятий, то с марта по конец июня — уже 1222[369]. Но в первые месяцы Советской власти фабрики и заводы передавались под контроль фаб- завкомов, и худо-бедно власть пыталась наладить рабочий контроль. С лета 1918 года, особенно после принятия декрета о национализации промышленности от 28 июня 1918 года, управление промышленностью (вернее, ее остатками) все более и более централизуется, и все большую власть получает фабричная или заводская администрация, включающая в себя т. н. «старых специалистов», т. е. инженеров. Кроме того, надо отметить, что указанный декрет так и не был до конца реализован. Значительное число предприятий осталось за частными владельцами, которых также включали в состав администрации или просто назначали директорами. Разные исследователи приводят разные данные о количестве национализированных предприятий. Например, С.В. Леонов сообщает, что в европейской части России было национализировано 3338 заводов и фабрик, что составило примерно 35 % всех учтенных предприятий Центральной России[370].
Не стоит забывать о том, что большевикам в этот период приходилось оглядываться на Германию и заигрывать с союзниками. Весной 1918 года, например, орган ВЦИК газета «Известия» писала: «Признание Советской власти союзниками позволило бы быстро установить тесный контакт с Англией, Соединенными Штатами и Францией, позволило бы экипировать Красную Армию, предоставить России капиталы, признание нанесло бы прямой удар по немецким империалистам и некоторым русским политическим группировкам, придерживающимся прогерманской ориентации»[371]. Однако, как известно, усиление власти большевиков в планы союзников не входило даже в контексте нанесения ущерба Германии.
Против централизации управления экономикой, против заигрывания с союзниками, против ослабления влияния Советов и переноса центра тяжести в государственном управлении на партийные комитеты выступили «левые коммунисты». Они сочли, что эволюция в сторону государственного капитализма противоречит принципу самодеятельности масс, организованных в государство- коммуну. Ленин ответил им работой «О «левом» ребячестве и о мелкобуржуазности» (май 1918), в которой назвал самой главной опасностью социализма мелкобуржуазную стихию. Ленин утверждал, что мелкая буржуазия плюс частнохозяйственный капитализм суть противники и социализма, и государственного капитализма, так как мелкая буржуазия сопротивляется любому учету и контролю: и государственно-капиталистическому, и государственно-социалистическому. Политический подтекст этого тезиса явно был направлен против левых эсеров. Отсюда следовал вывод, что госкапитализм явился бы шагом вперед по сравнению с переживаемым кризисом и что в нем (госкапитализме) для Советской власти нет ничего страшного, «ибо Советское государство есть государство, в котором обеспечена власть рабочих и бедноты»[372]. Далее Ленин ссылается на свою работу «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», написанную еще в сентябре 1917 года, подчеркивая тем самым, что его нынешние идеи есть логическое развитие идей кануна Октябрьского переворота: «Государственно-монополистический капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет»[373].
Левые коммунисты пытались организовать полемику, возлагая большие надежды на Пятый съезд Советов, но события 6 июля 1918 года (убийство немецкого посла Мирбаха и разгром партии левых эсеров) сыграли против них, вынудив поспешно отмежеваться от бывших союзников, а вслед за этим и провести ревизию идеологического багажа, тем более, что в новой ситуации и Ленин не исключал возможность вооруженного конфликта с Германией. Риск возобновления военных действий был очень велик, но именно Ленин выиграл больше всего в этой ситуации. Именно Мирбах был сторонником жесткого давления на большевиков, именно вокруг Мирбаха группировалась монархическая реакция. Убийство Мирбаха освобождало большевиков от жесткой опеки.
Что касается оппозиции, то сама логика развития событий (прежде всего — разрастание гражданской войны и все большая политическая изоляция большевиков) вынудили «левых коммунистов» уже к августу 1918 года свернуть критику «верхов» и подчиниться партийной дисциплине. Один из лидеров «левых коммунистов», Н.И. Бухарин, становится присяжным поверенным политики «военного коммунизма», одним из главных ее идеологов. Однако многие из его бывших сторонников в партии сохранили верность идеалу государства-коммуны, рассматривая его как единственно возможную модель реализации социалистической идеи. В это же время, во второй половине 1918 года, происходит и дальнейшая интеграция государственных и партийных структур, функции партийного и государственного аппарата практически совмещаются. Опытные партийные функционеры с дореволюционным стажем уходят на советскую (в губисполкомы), на военную и на профсоюзную работу. Кое-кто уходит и в ВЧК. Если верить данным, приведенным в выступлении Зиновьева на VIII съезде РКП(б), с октября 1917 по март 1919 года на государственную работу, в профсоюзы, армию и ЧК перешло примерно 200 ООО членов партии. Внутрипартийная жизнь сводится теперь к редким собраниям комячеек. В то же время число этих ячеек, как и количество членов партии, неуклонно растет. К концу 1918 года РКП(б) насчитывала примерно 8000 парторганизаций, в которые входило около 300 000 человек. Численность крестьян в партии большевиков достигла 55 ООО человек, объединенных в 2304 комячейки. В основном это были те, кто проявил себя на работе в комбедах, т. е. представители деревенского люмпен-пролетариата. Впрочем, большинство тех, кто вливался в большевистскую партию через ячейки РККА, также были вчерашними крестьянами, Численный рост РКП(б) в годы гражданской войны был обеспечен не столько за счет рабочих, сколько за счет солдат и командиров Красной Армии (многие из них были крестьянского происхождения), а также за счет сов- служащих (самого пестрого социального происхождения). Это была категория т. н. «мартовских большевиков», слабо знакомых с идеологическими постулатами и историей партии, но активно претендующих на свое место в новой вертикали власти. Однако надо отметить, что руководство большевистской партии испытывало известное недоверие к армейским кадрам, набранным через призыв или мобилизации, поэтому к концу 1918 года число членов партии в РККА не превысило 35 ООО человек (около 4,5 % личного состава). Во второй половине 1919 года, во время наступления армии Деникина на Москву, все барьеры были сняты, что способствовало быстрому росту численности большевистской партии во время т. н. Всероссийских партийных недель. Мотивы, которыми руководствовались красноармейцы из крестьян, вступая в РКП, лежали на поверхности — страх перед реставрацией буржуазно-поме- щичьего строя, под какой бы вывеской его ни предлагали, а также желание присоединиться к правящей партии, что сулило в дальнейшем карьерный рост. Какие-либо идеологические мотивы, как, например, желание строить социализм или вера в коммунистическое будущее, надо полагать, у этих людей были на последнем месте. Но в 1918 году ситуация была другая, и руководство РКП еще пыталось сохранить «пролетарский» характер партии.
