пустяках, тем самым отдаляясь от всего, что и свело нас вместе.
София первой растопила лед.
– А что будет с угонщиками?
– Они сядут в тюрьму, – твердо ответил я.
– Их нужно посадить в самолет и сказать, что он разобьется, чтобы они перепугались так же, как вы. А потом запереть в жутком холодном подвале и поджечь дом, да посмотреть, как им это понравится.
После этой небольшой тирады воцарилось молчание. Я не знал, то ли мне аплодировать чувству справедливости своей дочери, то ли переживать, что воспитываю психопатку. Но когда я взглянул на Майну, та засмеялась.
– Не могу не согласиться. – Она подняла бокал. – За Софию!
– За Софию! – отозвались мы.
– Может, тебе стать судьей, когда вырастешь? – предложил Роуэн, но дочь покачала головой.
– Я буду офицером полиции, – улыбнулась она мне, а потом взглянула на Майну. – И пилотом.
– Многогранная дама, – заметил Дерек.
– А еще защитницей окружной… – София запнулась. – То есть окружающей среды.
С таким же успехом она могла бы сказать «сыграю Макбета» в компании актеров. Дерек вздрогнул, Франческа закрыла глаза, а у Роуэна, обычно невозмутимого, брови взлетели под самую челку.
– Они это в школе проходят, – объяснила Майна извиняющимся тоном. – Ледяные полярные шапки, одноразовый пластик…
– Я в школе главная по переработке отходов.
– И она уговорила торгующее молочными коктейлями заведение перейти на биологически разлагаемые соломинки.
Три пары глаз пристально посмотрели на Софию. Мы к этому привыкли. Даже гордились, словно именно наши гены наградили дочь интеллектуальными способностями, по которым она вдвое превосходила сверстников. А если взгляды были скорее настороженными, нежели восхищенными? Для нас это тоже не беда. Мы любили Софию за ее неординарность, а не за обыденность.
– Ну что ж, – вдруг произнес Роуэн, тихо стукнув кулаком по столу, будто добавляя восклицательный знак. – Лично я считаю, что это просто замечательно. – Он взглянул на Франческу и Дерека, чье удивление понемногу сменялось воодушевлением. – Пять лет…
– Почти шесть, – поправила София.
– Почти шесть лет, а уже реально меняет мир.
– Браво, София! – воскликнул Дерек. – За будущего пилота, офицера полиции и защитницу окружающей среды!
Мы во второй раз за вечер подняли бокалы, прежде чем дочь отправили чистить зубы.
– Ты почитаешь мне сказку?
Майна с готовностью поставила бокал на стол.
– Папа!
Я не смог скрыть охватившей меня радости и пристально вглядывался в лицо Майны, ища там малейший намек на ревность, пока София желала гостям спокойной ночи. Понял, что все-таки значит играть вторую скрипку. Но это ничего. Шла неделя за неделей, и я осознавал, что неверно вел себя с самого начала. Ждал от дочери некой справедливости – равной доли любви, внимания, даже одинакового статуса. Думал о том, что мне надо от нее, а не о том, что ей нужно от меня. От нас обоих. Порой София хочет, чтобы я почитал ей на ночь, иногда – чтобы Майна. Она берет меня за руку, а бывает, что и отстраняется, чтобы находиться подальше. Нарушение привязанности не лечится сразу, но мы уже на пути к успеху.
Первый ужин уступил место регулярным встречам раз в месяц, а к следующему лету превратился в спонтанную игру по жребию, кто принимает, или в обеды в пабе на свежем воздухе. Посторонним сложно понять и десятую долю того, через что нам пришлось пройти; гораздо легче, когда не нужно об этом говорить. К тому же для Софии было полезно узнать, как мы это пережили и что у взрослых тоже случаются неудачи. Мне нравилось смотреть, как дочь увлеченно разговаривала с Франческой или Роуэном, и наблюдать, как она весело смеется, когда серьезное превращалось в абсурд. Я понял, что это хорошо для всех нас.
Теперь мы медленно идем от здания Центрального уголовного суда, толкая друг друга на узеньком тротуаре, после чего забираем телефоны в турагентстве, выступающем в роли своеобразной «камеры хранения» при суде. София болтает с Франческой, показывая на плакаты в витрине.
– Афины. Это в Греции. Рим в Италии. Барбадос… в Африке?
– На Карибских островах.
София хмурится.
– Способная у вас дочь, – замечает Роуэн.
– Уже меня за пояс затыкает, – улыбаюсь я. – Майна вам не рассказывала, что София месяц назад написала письмо нашему парламентарию? И все сама. Получила ответ.
– Невероятно. Бьюсь об заклад, что она пойдет в политику, как вы считаете?
Взгляд у Роуэна открытый, но, тем не менее, я внутренне напрягаюсь.
– Нет, я не игрок, – отвечаю я.
Не знаю, говорила ли Майна остальным о моей игровой зависимости. Да и знать не желаю. Я по-прежнему хожу на консультации, и кроме маленького срыва, когда мы узнали размер ущерба от пожара, за три года я ни разу не играл. Шансы нас троих остаться в живых были почти нулевыми, и больше испытывать судьбу я не собираюсь.
Мы расстаемся на углу. Франческа спешит на электричку, у Дерека встреча с редактором. София прекращает серьезный разговор с Роуэном и вытаскивает из рюкзачка бумажный пакет:
– Это вам.
Роуэн заглядывает внутрь:
– Печенье? Вот спасибо.
– Она все выходные у плиты простояла, – объясняет Майна. – Если честно, то я скоро растолстею так, что в дверь пролезать не смогу.
Я собираюсь сказать Майне, что выглядит она просто фантастически, когда Роуэн возражает на ее шутку.
– Вы просто красавица, – произносит он, и я натянуто улыбаюсь. Что-нибудь сказанное сейчас прозвучит как запоздалое дополнение.
– Ну, пока, – говорю я Роуэну.
Майна недоуменно вздергивает брови, однако Роуэн жмет мне руку и не выказывает обиды от моего внезапного прощания. Интересно, куда он сейчас отправится, с кем поделится судебным вердиктом? Несмотря на его тесную дружбу с Майной и, соответственно, с Софией, я не узнал о нем больше того, что знал три года назад. Не могу точно сказать, кто из нас сохранял дистанцию, Роуэн или я. Мы с ним держались настороженно по отношению друг к другу, словно соперники, а не приятели.
Снова рукопожатия и похлопывания по спине, и Роуэн легонько обнимает Майну. Когда он ее отпускает, его рука задерживается у нее на талии, и я с трудом подавляю желание по-хозяйски взять ее за плечи. Все было бы проще и легче, будь Роуэн человеком необаятельным. Самонадеянным, узколобым или раздражающе заискивающим. Но ничего такого у него в характере нет. Мне и без психолога ясно, что моя настороженность – порождение чувства собственной неполноценности, а не действий Роуэна. Он находился в самой гуще событий, а я – нет. Когда я лежал в подвале, прикованный наручниками к трубе, вверив свою судьбу пятилетней дочери, он вместе с моей женой буквально брал штурмом кабину пилотов. Сразу после всего я поддерживал Майну по видеосвязи, Роуэн же позвал ее на ужин в сиднейской гостинице и держал за руку, когда она рыдала по дороге домой.
Майна честно и откровенно рассказала мне о времени, проведенном с Роуэном.
– Не знаю, что
