Если даже не совсем так, все равно Сафо живет в какой-то выдуманной жизни. На эту неправду толкает и Тражука.
Но, может быть, и не совсем правильно утверждать, что в Сафо «все ложно». Ничего удивительного нет в том, что дочь городского мещанина живет в выдуманной ею самой жизни. Подлинная жизнь — в среде народной. Такие женщины, как Сафо, до революции не понимали народ, а во время революции стали его бояться.
Если говорить о Сафо, «простого люда» она не боялась. С детства привыкла и к городским извозчикам, и к деревенским мужикам — и к русским, и к чувашам. И все же, обучаясь в гимназии, читая Блока, возомнила о себе слишком много. Одно время она мечтала выйти замуж за сына богатого купца… Но Половинкин обманул ее, бросил.
Время смутное. Женский век не долог. И вот она столкнулась с Тражуком. В вечер знакомства «комиссар» казался ей необыкновенным, не похожим на других, и она решила сделать его героем своей ложной жизни.
У Сафо были свои планы. Она и не думала выходить за Тражука замуж. Для замужества отыщется инвалид войны, какой-нибудь офицер или настоящий комиссар.
«Прожгу молодость с этим бородатым Русланом, — так называла она его. — Иначе она все равно истлеет. Хоть будет о чем вспомнить…»
Сафо уложила в ридикюль несколько красивых безделушек, ей казалось, что они приукрасят комнату холостяка; сегодня Сафо проведет ночь в уединенной комнате вместе с ним.
Тражука в назначенный час дома не оказалось. Сафо не дождалась его прихода. В руки какой еще волшебницы мог он попасть? Не встретилась ли какая-нибудь Наина? Наина… Вначале Сафо рассмеялась, потом — запечалилась, приревновала. А потом разозлилась на себя.
«Нет, к чему подозрения? Слишком много чести — ревновать такого липового героя…»
И все же Сафо почему-то не отправилась сразу домой, медленно прошлась по главной улице, не замечая встречных знакомых. По этой дороге она никогда прежде не ходила. Очутилась у здания Советов. Но не вошла.
Если бы, перейдя на противоположную сторону улицы, она подняла глаза и посмотрела вверх, Сафо могла бы увидеть Тражука, который, как всегда, устав от дел, вышел на балкон. Да и Тражук, перегнувшись через перильце балкона на третьем этаже и поглядев вниз, наверняка заметил бы нарядно одетую девушку. Тогда, может быть, даже сбежал бы с третьего этажа. Но у Тражука нет привычки свешиваться с балкона и глазеть по сторонам… А противоположный тротуар при желании и так хорошо виден, только нет нужды его обозревать. Тражук только и успел заметить, как красиво одетая женщина перешла на ту сторону улицы…
В эти дни Тражук много передумал о Сафо и решил найти повод для разрыва.
Поводом таким, сама того не зная, оказалась сноха Элим-Челима Праски.
Мирской Тимук все же отомстил непокорной женщине, подвел ее под арест. Она действительно гнала самогон — это знали все: не прислушалась к словам свекра, ни к замечаниям односельчан, ни к предупреждению Тимрука от имени Совета. Однако она все же в тюрьму не попала, как хотел того Мирской Тимук — ее отвергнутый поклонник, который на нее донос послал. Праски вызвали в город, и та, решив, не весточка ли какая о муже пришла, быстро собралась и поехала.
Одетая по-чувашски красивая и молодая женщина удивила начальника милиции. Бумаги на нее были не оформлены как надо.
Как узнаешь, может, составители акта торопились, сами приложились к стопке с самогоном. Нужен еще и переводчик, чтобы поговорить с хорошенькой преступницей. Позвонил в уком. Оттуда вскоре пришел Тражук.
— Зачем варила кумышку? — сердито спросил он Праски. — Что мне людям сказать? Как помочь тебе?
— Потом объясню тебе, Тражук, зачем варила. — Праски очень обрадовалась встрече с Тражуком. — Меня, верно, посадил Мирской Тимук. Он напал на меня, хотел овладеть. Я не сдалась, плеснула ему в лицо кумышкой. Ты объясни, что посадил меня тот самый, кто сам сидел в тюрьме, да еще он и против Советов. А насчет меня скажи, что кумышку варила не я, а свекровь, а я в то время в баню случайно вошла.
— У тебя же нет свекрови! Уж не на свекра ли хочешь ты свалить?
— Нет, нет! Об Элим-Челиме не заикайся. Еще общего жениха нашего посадят, чего доброго. Скажи, что свекровь. Откуда им знать, есть она у меня или нет?
Тражук едва сдерживался, чтобы не рассмеяться. С этой второй Кидери и разговаривать бесполезно. Он все объяснил начальнику милиции. Узнав, что по проискам кулаков арестована жена красного партизана-командира, тот тут же приказал ее отпустить.
И Праски освободили, однако Тражуку все же пришлось дать подписку, что оп за нее ручается.
— Ну, и что мне теперь с тобой делать? — раздраженно спросил Тражук. — Проводить бы домой побыстрее…
— Проводить еще успеешь, — в отпет улыбнулась Праски. — Сначала накорми. Есть хочу, спать хочу и тебя хочу поцеловать за то, что меня спас, — она беспечно захохотала, не обращая внимания на уличных прохожих.
— Попристойнее веди себя! Я за тебя подписку дал. Теперь ты должна меня слушать и не бесчинствовать, — сказал Тражук несколько высокомерно.
— Что это значит — подписку дал? — продолжала куражиться Праски. — Если я снова стану варить самогон, тебя в тюрьму посадят? Если так, то не я, а ты в моих руках.
Тогда и Тражуку пришлось посмеяться вместе с неунывающей вдовой. Оп все-таки попытался настроить беспечную Праски на серьезный лад: стал расспрашивать ее о муже, притворяясь, будто ничего не знает о его судьбе.
— То-то вот, не пришлось мне пожить с мужем, — с некоторой печалью в голосе проговорила Праски. — Можно сказать, сам не захотел пожить на белом свете, удрал из дому и нашел себе погибель. Похоронная бумага пришла. Теперь и в Чулзирму не вернусь скоро, поеду в Самлей и поживу немного у своих. Пусть поплачет мой свекор Элим-Челим: сидит, мол, моя бедная сношенька в тюрьме.
Тражук отвел Праски в свою комнату. Он думал, освободившись от работы, разыскать заезжую квартиру самлейцев. Но вышло совсем не так, как он задумал. Задержался в клубе железнодорожников на станции и домой вернулся поздно. Гостья, оказывается, и не думала никуда уходить. Она провела целый день за работой по дому: вымыла полы в комнате холостяка, стерла везде пыль, перетряхнула постель, истопила баню, помылась, даже успела сварить обед. Объявила, что завтра постирает белье Тражука.
В первую ночь хозяин уступил гостье кровать. Для себя постелил на полу. На следующую ночь получилось по-другому.
— Ты опять думаешь валяться на полу? — спросила Праски перед сном. — На свою кровать ложись сам, а на полу я себе постелю. Хватит и того, что одну ночь как барыня почивала.
Возражений Тражука она не стала и слушать.
— Тогда выйди, я лягу, — согласился парень, сдаваясь.
Как только Тражук укрылся одеялом, до его слуха донеслось, что Праски в коридоре с кем-то свободно болтает по-русски.
— В тюрьме ты уверяла, что по-русски не понимаешь, — укорил хозяин загостившуюся односельчанку. — А сейчас говорила по-русски, как на своем языке. Выходит, там ты соврала? — спросил он неодобрительно.
Праски, усмехнувшись, сверкнула глазами и посмотрела на Тражука так, словно готова немедленно его поцеловать.
Помолчала, подумала, минуту спустя почему-то напомнила:
— Я же из Самлея!
«К чему это она так сказала? Что это значит? В селе говаривали озорные парни: «Самлейские девки податливы». Уж не на это ли она намекает? Уж не думает ли она перебраться ко мне в кровать? А с другой стороны — что особенного? В сельских улахах девушки и парни спят на одной постели. Лежат, беседуя меж собой, и засыпают как ни в чем не бывало… Только там ложатся несколько пар кряду, а здесь мы только вдвоем… Эй, глупец, чего это я испугался? Ведь парень-то я, а не она…»
Пока он размышлял, его потянуло ко сну, он смежил веки и не заметил даже, когда Праски погасила свет. Но услышал он, как она стелила постель. Совсем рядом Праски что-то ему шептала…
Утром они проснулись в одной постели.
— Пора вставать! Ты закрой глаза, пока я буду одеваться, — предложил Тражук, чувствуя себя очень неловко.
— Женщина с мужчиной до этого стесняются, а после этого и при дневном свете не совестятся, — Праски крепко поцеловала Тражука. — От Летчика-Киряка меня спасла Кидери, Мирскому Тимуку сама не поддалась. А от тебя даже сама матерь божья не помогла мне спастись. До того как влезть к тебе под одеяло, я помолилась божьей матери. Видишь — не помогло…
— Не тебя от меня, а меня от тебя не уберегла божья матерь, — с некоторой насмешкой по своему адресу сказал парень. И тут же подумал о Сафо: «Вот так все само собой и разрешилось. Больше уже не смогу смотреть ей в глаза. Все еще, наверное, злится, что в тот день меня не оказалось дома…»
Чувствуя неловкость и упрекая себя за все происшедшее, Тражук было успокоился, но совсем неожиданно, уже вечером, его ошарашила в коридоре жена купца — хозяйка дома.
