— Я уже говорил тебе раньше. Меня возбуждает только одна, и я люблю ее в кружевах.
— Хорошо, — говорю тихо, потому что не знаю, что еще сказать. Вероятно, он тоже установил связь с Сарой, и хотя Сара более или менее подтвердила отвращение Джесси к ее обтянутой кожей заднице, мне нужно было услышать это для себя и лично от него.
Он целует меня в лоб и глубоко вдыхает аромат моих волос.
— Пойдемте, миссис Уорд. Давайте бездельничать.
***
К тому времени, как мы возвращаемся на пристань, я уже сыта по горло бездельничаньем, и знаю, что Джесси ублажал меня до глубины души, настаивая на покупке всего, что я брала в руки или на что бросала взгляд, в попытке сократить мое время просмотра. Это не слишком беспокоило бы меня, если бы не магазины, в которых мы бездельничали. Это не Кэмден. Да, там было несколько киосков с безделушками, но, в основном, меня направляли в изобилие дизайнерских магазинов, из-за чего я чувствовала себя в миллион раз более заметной, чем в «Харродс». Тихие, минимальные пространства были украшены всего несколькими ключевыми элементами, не оставляя большого простора для безделья вообще. Я приметила изысканную коричневую сумку, к которой отважилась прикоснуться, просто чтобы почувствовать мягкость кожи, и Джесси, конечно же, воспринял этот жест как признак симпатии, и сумку быстро завернули и упаковали. Я не пыталась его остановить. Мне очень нравилась новая сумка, поэтому я выразила ему свою благодарность. Его ответом стала покупка мне всего, на что у меня падал глаз в течение дня, каждый раз Джесси выжидающе смотрел на меня, подталкивая благодарить его.
Теперь он тащит кучу пакетов, и, благослови его Бог, выглядит измученным.
— Закину все в машину. Жди здесь.
Он оставляет меня на обочине пешеходной зоны наносить на губы гигиеническую помаду, а сам идет к машине, чтобы оставить пакеты, но быстро возвращается и хватает меня. Подавляю вскрик, когда, повиснув в его объятиях, мои губы ублажают нежнейшим поцелуем.
— Боже, я скучал по тебе. — Его губы легко скользят по моим только что накрашенным губам у всех на глазах. Как всегда, я не обращаю внимания на наше местоположение и окружение, позволяя делать со мной все, что ему заблагорассудится. — Ммм, ты такая вкусная.
Он отстраняется и надувает губы, они слегка мерцают от блеска.
— Если хочешь краситься помадой, делай это правильно.
Протягиваю руку, чтобы нанести помаду, и он не делает ничего, чтобы остановить меня, даже растягивает губы, чтобы облегчить нанесение.
— Так-то лучше, — заканчиваю я с улыбкой. — С мерцающими губами ты еще красивее.
— Возможно, — соглашается он с полной непринужденностью, причмокивая. — Пойдем, мне нужно накормить жену и арахис.
Он возвращает меня в вертикальное положение и начинает поправлять сползающие бретельки моего маленького желтого сарафана.
— Их нужно затянуть.
Отмахнувшись от его суетливых рук, иду дальше, сама подтягивая бретельки и не обращая внимания на доносящийся из-за спины ворчливый протест.
— Где будешь меня кормить? — бросаю через плечо, не сбавляя шага. Впрочем, мне не удалось уйти далеко. Мое запястье схвачено, и внезапно я тяну за собой мертвый груз.
— Не уходи от меня, — практически рычит он, разворачивая меня лицом к себе. Он хмурится, а я ухмыляюсь. — И можешь стереть эту ухмылку со своего лица.
Джесси продолжает поправлять мне бретельки, бормоча какую-то чушь о сводящей его с ума невыносимой жене.
— Так-то лучше. Где вся одежда, которую я тебе купил?
— Дома, — отвечаю коротко, она абсолютно не подходила для пляжного отдыха.
У меня не было времени отправиться по магазинам, поэтому я обошлась своим гардеробом для отдыха, купленным несколько лет назад. Мне тогда было чуть за двадцать, и эта одежда, о которой он все время стонет, отражает это.
Он делает глубокий вдох, набираясь терпения.
— Почему ты не перестаешь быть такой трудной?
— Потому что знаю, это сводит тебя с ума.
— Тебе просто нравится превращать меня в безумного сумасшедшего.
— Ты сам превращаешь себя в безумного сумасшедшего. — Я смеюсь. — С этим тебе помощь не нужна, Джесси. Я уже говорила тебе раньше: ты не можешь диктовать мне, что одевать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Его глаза горят зеленым неудовольствием, но я не уклоняюсь от его силы и свирепости. Я довольно храбрая.
— Ты сводишь меня с ума, — повторяет он, потому что не знает, что еще сказать.
— И что ты собираешься делать? — самодовольно спрашиваю я. — Развестись со мной?
— Следи за своим гребаным языком!
— Я даже не ругалась! — Теперь я смеюсь.
— Нет, черт возьми, ты ругалась! На самом деле, это самое худшее слово. Я запрещаю тебе его произносить.
О, теперь мне безумно смешно.
— Ты мне запрещаешь?
Джесси властно скрещивает руки на груди, будто я чертов ребенок.
— Да, запрещаю.
— Развод, — шепчу я.
— Теперь ты ведешь себя по-детски, — говорит он, сам фыркая, совсем как ребенок.
— Чутка. — Я пожимаю плечами. — Накорми меня.
Он громко усмехается и качает головой.
— Мне бы стоило, бл*ть, морить тебя голодом и вознаграждать едой, когда ты делаешь то, что тебе, черт возьми, говорят. — Крепко обняв за плечи, меня разворачивают, а затем направляют в ресторан на побережье. — Я покормлю тебя здесь.
Счастливый испанец с прилизанными черными волосами и усиками, провожает нас к столику на двоих на открытой террасе.
— Выпьете чего-нибудь? — спрашивает он с сильным испанским акцентом.
— Воды, спасибо. — Джесси усаживает меня на стул и пододвигает к столу, а затем устраивается напротив и передать мне меню. — Тапас просто великолепны.
— Выбери сам. — Я протягиваю меню обратно через стол. — Уверена, ты сделаешь подходящий выбор.
Дерзко приподнимаю брови, и Джесси задумчиво берет меню у меня из рук, но без насмешки или укоризненного взгляда.
— Спасибо, — медленно произносит он.
— Не за что, — отвечаю, наливая нам воды в стаканы, когда официант ставит на стол кувшин воды со льдом. Здесь душно, и при виде капелек влаги, стекающих по стенке стеклянного кувшина, мне сильнее захотелось пить. Опрокидываю целый стакан одним махом и тут же наливаю еще.
— Мучает жажда?
Он с удивлением наблюдает, как я быстро расправляюсь со вторым стаканом.
— Осторожнее, — предупреждает он.
Хмуро смотрю на него через край стакана, но не могу перестать глотать ледяную жидкость.
— Ты можешь утопить детей.
Слегка закашливаюсь от смеха и ставлю стакан на стол, чтобы взять салфетку.
— Может, прекратишь уже?
— Что? Я просто проявляю отцовскую заботу. — Он выглядит обиженным, но я его знаю.
— Не думаешь, что я смогу присмотреть за нашими малышами?
— Конечно, можешь, — мягко отвечает он с абсолютно нулевой убежденностью. На самом деле он так не думает. Я в шоке, и мое лицо, вероятно, показывает это, даже если Джесси отказывается встретиться со мной взглядом, чтобы самому в этом удостовериться.
— Что, черт возьми, по твоему мнению, я им с ними сделаю?
Сожалею об этом вопросе в ту же секунду, как он слетает с моих губ, еще больше, когда Джесси вскидывает голову и бросает на меня скептический взгляд.
— Не надо, — предупреждаю я, мой голос срывается, и слезы сожаления сразу же жгут глаза. Изо всех сил стараюсь их прогнать, мысленно ругая себя за свои бессердечные мысли. Мне и без упреков Джесси достаточно дерьмово, чувство вины разжигается с новой силой.
Смотрю куда угодно, только не на Джесси, потому что выражение его лица в данный момент напомнит мне о темном месте, которое я хочу забыть. Я не виню его за то, что он сомневается в моих способностях, я и сама порой в них сомневаюсь, но у меня есть Джесси, как он мне постоянно напоминает.
В мгновение ока он садится рядом со мной и притягивает к себе, гладит по спине и зарывается губами в волосы.
— Прости. Не расстраивайся, пожалуйста.
— Я в порядке, — отмахиваюсь от его беспокойства.
