— А если здесь? Где-нибудь рядом с твоим домом? Ты ведь живешь с той стороны, где стоит конюшня Эшдейлов, так?
— Да. Ну и что?
Уильям заговорщически подмигнул:
— Я знаю потайной ход в конюшню. Я всегда лазил через него, когда хотел посмотреть на лошадей. Правда, я там натворил дел, и господин Эшдейл запретил мне появляться, но это не важно. Если ты вечером незаметно уйдешь из дому, то можем встретиться и там. Ну как?
От столь дерзкого плана у Сары перехватило дыхание. Она испугалась. Однако мысль о том, что на целых два часа, ну пусть хоть на час она будет совершенно свободна и к тому же не одна, безудержно манила. Поэтому, несмотря на все страхи, жажда свободы взяла верх над рассудительностью и благоразумием. С тех пор, как Сара поселилась в доме у своей тетушки, ее не раз охватывали приступы такой жгучей тоски, что белый свет становился не мил. Сара томилась, не находила себе места, не могла ни есть, ни нить. Тогда ее запирали в комнате, порой даже кормили насильно, опасаясь, что она совсем зачахнет и умрет.
Даже зная наверняка, что в один прекрасный день ее обман откроется, Сара все равно согласилась бы прийти на свидание. Да только за одну возможность тайком погулять по саду с этим веселым парнем она готова была вынести любое наказание! И разве не наказанием была ее жизнь теперь! Вечное недовольство и упреки! Каторга после немногих счастливых лет, проведенных с родителями, которые ее любили и баловали.
— Но ты же учишься в Лондоне. Как ты будешь добираться?
— Есть много всяких способов, — отмахнулся Уильям. — Так ты согласна?
Сара кокетливо покачала головой:
— Я скажу… я совсем не уверена, что снова захочу тебя увидеть. И зачем мне это надо?
Он призадумался, будто и впрямь хотел ответить на ее вопрос, и потом начал нести такую забавную чепуху, что она не выдержала и прыснула со смеху. Устав смеяться, Сара бросила через плечо «лови», и они вприпрыжку понеслись в глубь сада. В наказание за то, что она не смогла убежать, он чмокнул ее в губы и потом, удовлетворенный, шепнул, крепко прижав ее к себе:
— Теперь скажи, когда и во сколько.
Она глубоко и шумно дышала. Он чувствовал, как под ее мешковатым зеленым платьицем вздымалась маленькая девичья грудь.
— Вечером по субботам наш проповедник проводит беседы на религиозные темы. Дядя с тетей ходят к нему домой. Возвращаются обычно поздно.
Уильям ликовал. Теперь всю неделю он будет жить и предвкушении их следующей встречи. Хотя и странно приезжать тайком и, находясь в двух шагах от дома, не зайти и не проведать родных. Впрочем, ерунда! Он тряхнул головой:
— Так значит, в следующую субботу!
Откуда-то со стороны лужайки перед домом доносились мелодичные звуки. Видимо, начинались танцы. Сара занервничала.
— Мне нужно возвращаться, а то заметят, что я исчезла.
Уже на ходу он объяснил ей, как найти потайной лаз в конюшню и, крикнув на прощанье: «До субботы!», остановился, рассудив, что вдвоем появляться неразумно. Вот уже в последний раз мелькнуло за деревьями ее зеленое платье и исчезло через секунду в темном дверном проеме. Дверь за ней закрылась. Выждав некоторое время, Уильям тоже вышел из-за деревьев и направился на звуки вальса. На освещенной лужайке кружили пары. Уильям сразу заметил мать. Веселая, раскрасневшаяся, она танцевала с Эшдейлом. Уильям подумал, что надо бы с ней переговорить, когда закончится вся эта кутерьма. В карманах-то у него ни гроша, а деньги нужны срочно — ведь в субботу придется брать лошадь, чтобы добраться сюда из Лондона. После встречи в саду Уильяму удалось увидеть Сару лишь мельком. «Горгоны»-опекуны вскоре увезли ее со свадьбы. Они считали танцы делом грешным и поэтому не захотели оставаться. Но это не испортило Уильяму настроения. Девушек и дам было много. Как стемнело, он прихватил одну из них и увел в сад, где они занимались Бог знает чем, заставив ее бедного мужа метаться в бесплодных поисках.
Питеру и Элизабет не терпелось наведаться в квартиру, которую они себе сняли рядом с домом Джосса и Элис. Поэтому, не дожидаясь окончания танцев, они тихонько испарились с вечеринки, и взявшись за руки, помчались по темной улице к своему восемьдесят шестому номеру. Сердца гулко застучали, когда Питер закрыл входную дверь на засов и, обернувшись, прижал Элизабет к груди.
— Вот мы и вместе. Трудно поверить. Я ждал этой минуты долгих пять лет, — он осторожно снял с ее головы венок из роз и отбросил его в сторону.
— Питер, милый, я ждала гораздо больше — всю жизнь! Наконец этот день наступил. Теперь никто и никогда не сможет нас разлучить! Никто и никогда!
Он поцеловал ее, подхватил и понес наверх в спальню. Она была легче перышка, такая прозрачная и воздушная, вся в белом разметавшемся кружеве шелка. С детства ему знакомо было это ощущение. Так когда-то он держал на своих ладонях спасенных от пожара птенцов — они тоже были легкими и воздушными. И наступила ночь. Сладкая и бессонная, со страстными поцелуями и нежными ласками. Приближалось утро, и вместе с первыми лучами восходящего солнца в душе Элизабет окончательно поселилась уверенность в том, что ни одна женщина на земле не была еще так любима и счастлива, как она.
Гости разошлись далеко за полночь. Все приехавшие издалека нашли приют под кровом Эстер и у Джосса с Элис. И хотя в доме было полно народу, все быстро угомонились, утомившись, видимо, за день. Не было слышно ни звука. Только Уильям задумчиво сидел на веранде. Напротив, в одном из окон Эшдейлов горел свет. Значит, Джеймс остался на ночь. Точно. Во дворе чернел силуэт его роскошной кареты, которая была предметом зависти соседей и мечтой любого грабителя с большой дороги. Голос Эстер вывел Уильяма из задумчивости:
— А ты что же не спишь? Не устал, Вилли?
Он знал, что она придет, и терпеливо ждал ее появления. С тех пор, как умер отец, она вместо него делала этот вечерний обход.
— Да нет, — ответил Уильям.
Эстер подошла ближе и положила руку ему на плечо. Она все еще была в своем нарядном шелковом платье.
— Посиди со мной. Такая чудесная ночь! У меня к тебе просьба, но ты посиди. Это не потому, что просьба, я просто хочу побыть с тобой.
Она легко догадалась, чего он хочет, и улыбнулась при мысли о том, как он всегда мягко стелет, прежде чем преподнеси горькую пилюлю. Однако у Эстер было прекрасное настроение, и не хотелось в такой счастливый день выговаривать ему за то, что он транжирит деньги, не хотелось ставить ему в пример отца, который умудрялся и подмастерьях протянуть и на гораздо меньшую сумму, чем Уильям получал у Ричарда.
— Можешь не говорить. Я знаю, что тебе нужно. Я и сама собиралась дать тебе гинею перед отъездом, — она добродушно кивнула ему, но садиться не стала. Он подчеркнуто облегченно вздохнул. Она заметила и усмехнулась, но тут же строго поджала губы.
