— И что, с «Альфой» вы никак не контактировали?
— Почему же… И с «Альфой», и с «Вымпелом» — проводили совместные учения по принципу: мы — «супостаты», условный противник, они — «хорошие парни». И — наоборот.
— И кто побеждал?
— Когда подключались наши «старички», fifty — fifty.
— А я думала, круче «Альфы» нет!
— В определенных операциях — так оно и было. Но на флотах группы боевых пловцов были сформированы на три года раньше «Альфы», еще в семьдесят первом, приказом главкома ВМФ Горшкова. Вообще это грустная история и сильно завязанная на политику. В свое время еще Георгий Константинович Жуков начал создавать армейский спецназ под крышей Главного разведывательного управления Генштаба.
Жуков, без сомнения, был великим полководцем, да и опыт войны говорил ему о том, что боевые действия наиболее успешны, когда их ведут профессионалы. По сути дела, части СС и особые подразделения вермахта были профессионалами; наши воины превращались в профессионалов по ходу боевых действий, «большой кровью».
Но когда это произошло, Советская Армия стала непобедимой. Создание специальных подразделений диктовали и опыт, и здравый смысл. Но этого-то и испугался Хрущев. В свое время именно Жуков осуществил арест и изоляцию Лаврентия Берии на одной из баз ВВС под Москвой, о которой всеведущий и всемогущий руководитель МГБ понятия не имел! Именно тогда армия и ее разведка заявили о своем подлинном послевоенном могуществе. По сути, именно Жуков привел к власти и Хрущева, и партноменклатуру. Но… Таков уж закон власти: правители освобождаются от людей, преподнесших им корону; трон единичен и не терпит обязательств ни перед кем. В будущем Брежнев так же, «мытьем или катаньем», освободился от «соратников», которые участвовали в заговоре против Хрущева…
А тогда… Прославленного маршала обвинили в подготовке государственного переворота, создание спецназа поставили ему в вину; после отставки Жукова армейский спецназ попал в опалу у высшего партийного руководства. Только когда Брежнев почувствовал себя у власти достаточно уверенно, эти подразделения стали мало-помалу возрождаться.
Ну а что касается нашего, то… Мы были не «чистые» подводники, скорее — «амфибии». Основная цель — скрытно проникать на наземные или водные объекты противника и выводить их из строя, прежде всего командные пункты, системы управления войсками… Естественно, могли выполнять и сопутствующие задачи…
— Например?
— Например, скрытно доставлять оружие и боеприпасы, захватывать силами двух-трех групп плацдармы для успешной высадки морской пехоты… Но такое наше использование было… как бы это сказать… все равно что гвозди забивать если и не компьютером, то магнитолой «Панасоник». Японской такой сборки.
— Слушай… А в боевых действиях ты участвовал?
— Не вполне в боевых и не вполне в действиях… Да.
— В Афгане?
— Да я там не был никогда! Там и моря-то нет! А пловец-диверсант в арыке — это болотная кикимора, а не боец!
— А где?
— Моряку моря мало не бывает. В основном у берегов Африки. Дружественный нам Южный Йемен, Ливия, Мозамбик. Порой мы работали просто как «извозчики», порой — как обычный армейский спецназ. А вообще «отрабатывались» прежде всего на возможный черноморский и средиземноморский театр военных действий.
— А на хрена вас тогда в Африку гоняли?
— Необстрелянный боец — еще никакой боец. И пока он не побывал в реальной боевой работе, никто не сможет сказать, как он себя поведет, если над ним пули засвистят. В том числе — он сам. Помнишь, в «Бриллиантовой руке»? «Человек способен на многое…»
— »…но не каждый знает, на что он способен».
— Вот именно. Спецподготовка — это «игра в войну», как в детстве, а не сама война. Здесь ты уверен, что после «пиф-паф» ты останешься жив в девяноста девяти процентах случаев.
— А один процент?
— А один процент — это как и при переходе через улицу: несчастный случай.
Снаряжение подведет, неловкое падение — мало ли…
— Это понятно. Но ведь если человек смелый…
— Отвага — это ценно, но далеко не все. «Безумство храбрых» хорошо только в песнях про птичек. Отвага должна быть умной: «Победи и останься живым!»
— А победа любой ценой?
— Пиррова? Кому нужны победы, которые тяжелее всяких поражений?.. Цена за победу должна быть ей адекватна. У нас же не появляется желания покупать шнурки за «лимон»?
— А «новые русские»? Помнишь анекдот? Встречаются двое. На одном — яркий галстук. Говорит гордо: «За девять штук „зелени“ взял». Другой, снисходительно:
«Ну ты, блин, лоханулся!.. На соседней улице такие — по двенадцать!»
— Во всякой избушке — свои погремушки… У «новых» одежда, стрижка, автомобиль, любовница — такой же атрибут статуса, как у военных — погоны. И если авторитетному человеку положено кататься на «саабе», он никак не может позволить себе «ниссан». И — наоборот.
— Слушай, а ведь тебе нравилось…
— Что?
— Быть военным.
— Если честно — да. Вернее, не это мне нравилось, а…
— …песня?
— Ее содержание. «Здесь, у самой кромки бортов, друга прикроет друг…» — напел я тихо.
— Интересно, а что стало сейчас с этой частью?.. И с людьми? Ведь она же, по сути, на Украине осталась.
— Наверное, то же, что и везде… А ребята, видно, разбрелись. Сашка Бойко тогда остался на сверхсрок, получил лейтенанта… Одно время мы переписывались, потом — заглохло…
Дверь открылась, появился улыбающийся проводник с дымящейся кастрюлей картошки, присыпанной зеленью, слегка поджаренными шкварками и источающей просто непередаваемый аромат, возвестил в стиле Московского Художественного театра:
— Кушать подано…
Мы разлили коньяк, пригласили проводника.
— За что пьем? — осведомился он. Лена быстро глянула на меня, улыбнулась, произнесла характерным голосом генерала Иволгина:
— Ну… За братство!
Глава 44
Герман курил пятую сигарету. От табачного дыма уже першило в горле, а он спокойно и деловито поджигал следующую от предыдущей.
Он дважды прошел весь состав. Человека или людей Гончего не было. Он знал, что не ошибается, — людей схожей с ним профессии он различал «на раз». Ну что ж… Разбираться лете. Герман любил разбираться один, без «соратников»: они, как правило, только мешали. А сейчас он может действовать сам, по обстановке.
Когда он действовал сам, ни разу не ошибался. Ни в чем. Каждая его победа была чьей-то смертью.
Девчонку надо будет устранить. Скорее всего — ночью. А мужика… Скрутить и выключить его он сумеет без проблем, даже если тот и имеет какую-то подготовку, — слишком велика разница в классе. Таких профессионалов, как он сам, в деле, именуемом смертью, Герман не знал.
Итак, убрать девчонку, выключить ее кавалера, что дальше? Просто, как яйцо: влить ему в глотку грамм семьсот горячительного, коньячку или водчонки, и сопроводить, как закадычного друга, на выход. Не доезжая до Москвы. В каком-нибудь Новохоперске. А там — по обстоятельствам.
Герман закурил очередную сигарету. Он ждал.
Наконец появился проводник. Герман шагнул к нему:
— Слушай, командир… Дело такое. У тебя местечка для мастера не найдется?
Тот скоро оглядел фигуру мужчины. Высокий, широкоплечий, поджарый, длинная кожаная куртка — вроде стандарт, да не очень, не «Турция» или «Пакистан», итальянская модель, очень дорогая выделанная кожа, под курткой — костюм, волосы острижены коротко, но не по-бандитски, взгляд… Взгляд ясный и холодный…
Такой, что аж мурашки по спине… Да и слово «командир» — не из его лексикона… Мужчина знает себе цену. Ну а раз знает — пусть платит. Видно, сегодня «маза» пошла.
— Отчего ж не найти, если для уважаемого человека… Тот словно угадал мысли проводника, добавил:
— Мне бы все купе, чтобы не беспокоили. Намотался.
— До Москвы?
— Не ближе.
Проводник поднял глаза, вздохнул:
— Контролеры нынче на линии лютуют… Да и бригадир ко мне любит захаживать… Даже не знаю…
Мужчина молча вытащил три новенькие сотенные. Улыбчивый Франклин смотрел с каждой бумажки добро и поощрительно.
— Ну, если… — Проводник малость даже опешил. Быстро взял деньги, спрятал, хотел было провести пассажира в седьмое купе, но тот уже пошел сам, остановился рядом с тем, где поселились «любовники-командировочные», отодвинул дверь в сторону:
— Здесь, я вижу, свободно.
— Да сейчас сезон такой — почти везде свободно. Два купе только и занято, — зарассуждал проводник, да вовремя осекся. Этот еще решит, что погорячился, дал много… Или — передумает: в купейном он возьмет все купе за сотню…
Скажет просто: «Что-то здесь пахнет у тебя дрянью», заберет деньги, и — пока. А не отдать такому… Это… Еще и своих добавишь… — Вообще-то будут еще садиться, и на Узловой, и на…
— Меня не побеспокоят?
— Нет, что вы! Я ваше, — проводник выделил слово «ваше» особо, — купе и заявлять не буду… Если чего — уж расселю кого куда.
