пережили Довлатова.
Уход из газеты, рождение сына приводят еще к одному важному изменению в жизни Довлатова. Теперь он проводит большую часть времени дома. Регулярные отлучки связаны лишь с еженедельными поездками в редакцию «Свободы», где он внештатно подрабатывал. Но и ими Довлатов тяготился. Из письма Игорю Смирнову от 24 февраля 1984 года:
В отличие от тебя я веду неправдоподобно мещанскую жизнь. Как ты знаешь, и я, и Лена работаем дома, в городе (на «Свободе») я бываю раз в неделю и хотел бы перестроиться на раз в две недели.
У Довлатова парадоксальным образом изменилось отношение ко времени. Теперь, когда его стало много, он остро ощущал нехватку минут и часов. Писатель пытался экономить. С этой целью он пытался оптимизировать даже перекуры. Ленинградские «Север» и «Беломорканал» в Америке были заменены на «Мальборо», а в последующем для снижения вредных последствий от курения на легкий «Кент». А последствий не могло не быть, учитывая, что Довлатов выкуривал по три пачки сигарет в день. Из письма Елены Довлатовой автору:
В какой-то момент, проделав расчеты, понял, что на курение тратит сколько-то часов в день, потому что надо было выходить на лестничную площадку, и решил курить меньше. Но отказался от этого очень скоро.
Но это в будущем. А пока детские хлопоты – отдушина для писателя. Он с удовольствием погружается в такие прежде от него далекие сферы, как обсуждение стоимости детских вещей. Не чужд писатель и рассуждений о высокой родительской миссии – причудливого соединения отцовской радости с неизбежными печалями. Довлатову нравилось чувствовать себя главой большой патриархальной семьи. Единственная проблема – невозможность собрать всех чад на одном месте в силу их рассеяния по разным странам и континентам. Из письма Игорю Смирнову от 8 сентября 1982 года:
Я как многодетный отец поздравляю тебя и хочу сказать такую банальность – мальчик Коля для меня – единственный несомненный источник положительных эмоций, уже про Катю (старшую дочку) я не могу этого сказать, она вызывает не такие однозначные чувства, то есть наряду с любовью – раздражение, досаду, она не любит читать, избалована, не сентиментальна и пр. Я рожаю детей 17 лет, как при тоталитаризме, так и в свободном мире убедился, что поздние дети – ближе и важнее, хлопоты же здесь, на Западе, облегчены всяческой младенческой индустрией – бесчисленными приспособлениями, полуигрушками-полумеханизмами, потрясающими лекарствами и гигиеническими штучками всякого рода. Нагрузка раза в три меньше, чем в Союзе, есть памперсы, дайперсы, разнообразные мази, которые быстро и эффективно действуют в том направлении, как им положено. Забыты все эти советы знакомых: возьмите подсолнечное масло с йодом, добавьте растертый яичный желток, и так далее… Жаль, что вы живете за океаном, мы бы могли отдавать вам кучу всякого барахла, которое нам, в свою очередь, надарили знакомые. В Америке штаны для годовалого ребенка стоят ровно столько, сколько приличные мужские брюки, то же происходит с обувью и бельишком, но мы пока что не купили ни единого предмета. Коля является любимцем четырех окрестных домов, и ему приносят уйму подарков. Вчера заходил чернокожий интеллигент Уоррен (я ему пою: «Ты не вейся, черный Уоррен…») и притащил двухметровую плюшевую гориллу, которая нас тяготит своими размерами, выбросить же ее неловко.
Рождение сына стало поводом пересмотреть и даже осудить некоторые вольности, которые Довлатов ранее себе позволял. По крайней об этом было заявлено. Из письма Смирнову от 3 августа 1984 года:
С женским полом завязано, чтобы просто не выглядеть смешным при двух (законных) детях и седой голове. У нас тут работала симпатичная русская барышня в магазине очков, все говорила: «Давайте как-нибудь посидим», но я подумал – есть что-то гнусное даже в литературном смысле: утром езжу мимо этого магазина с детской коляской, а вечером пойду размахивать хером – не годится.
Приятные семейные хлопоты давали дополнительный стимул, для того чтобы воплотить литературные планы в жизнь. Читатель помнит обстоятельное письмо Довлатова к Игорю Ефимову с пронумерованным списком задач. Вторым пунктом там значилось издание «Зоны». Из всех книг писателя «Зона» имеет самую длинную историю. Из тринадцати эпизодов повести девять написаны еще в 1965–1968 годах. Некоторые из них писатель отправил в «Новый мир», получив в ответ развернутый отзыв Инны Соловьевой в начале 1968 года. В первой книге я цитировал его, но воспроизведу еще раз, так как это важно:
Эти небольшие рассказы читаешь с каким-то двойным интересом. Интерес вызывает личная авторская нота, тот характер отношения к жизни, в котором преобладает стыд. Беспощадный дар наблюдательности вооружает писателя сильным биноклем: малое он различает до подробностей, большое не заслоняет его горизонтов…
Программным видится у автора демонстративный, чуть заносчивый отказ от выводов, от морали. Даже тень ее – кажется – принудит Довлатова замкнуться, ощетиниться. Впрочем, сама демонстративность авторского невмешательства, акцентированность его молчания становится формой присутствия, системой безжалостного зрения.
Хочется еще сказать о блеске стиля, о некотором щегольстве резкостью, о легкой браваде в обнаружении прямого знакомства автора с уникальным жизненным материалом, для других – невероятным и пугающим.
Но в то же время на рассказах Довлатова лежит особый узнаваемый лоск «прозы для своих». Я далека от желания упрекать молодых авторов в том, что их рассказы остаются «прозой для своих», это – беда развития школы, не имеющей доступа к читателю, лишенной такого выхода насильственно, обреченной на анаэробность, загнанной внутрь…
Из всех перечисленных относительных недостатков и несомненных достоинств тех текстов самым проблемным для исправления оказался, как ни странно, «блеск стиля». «Зрелый Довлатов» боролся с «блеском», означавшим литературность, искусственность, «написанность», авторский эгоцентризм. Он стремился к литературному совершенству и естественности – сочетанию труднореализуемому. На нем спотыкались многие до Довлатова. Думаю, что и в будущем настоящие русские писатели обречены на попытки соединить эти два полюса. Довлатов показал, что это возможно. Проблема в невозможности повторения.
Естественно, что рассказы переписывались неоднократно, благо, что в запасе имелось почти двадцать лет. Но тем не менее классический Довлатов начался с публикации «Компромисса», а не «Зоны». Это связано с ее особенностью, которую невозможно устранить стилистической правкой. Сам Довлатов прекрасно ее осознавал. В неоднократно цитированном письме к Ефимову от 21 января 1982 года он отмечает:
Я «Зону» перечитал. Там – 13 рассказов. Они делятся на четыре группы, довольно обособленные. Четыре группы соответствуют четырем группам персонажей. Это – я (то есть лирический герой), затем – солдаты, зеки и офицеры
