но все же понимаешь, в чем разница между звоном резца о камень и звоном денежного мешка!
— Печально видеть, Лука, что ты позволяешь себе столь грубо рассуждать о самых деликатных предметах, — холодно отвечал священник. — Это словесное прегрешение, не самое тяжкое, однако ты предаешься ему все чаще. Когда мы будем в мастерской одни, я научу тебя, как следует говорить о юноше в соседней комнате и о твоей дочери в выражениях более достойных и их, и тебя, и меня. А пока не мешай мне работать.
Лука пожал плечами и вернулся к своей статуе. Патер Рокко, последние десять минут посвятивший замешиванию гипса с водой до нужной густоты для отливки, прервал это занятие и, отправившись в угол у перегородки, взял стоявшее там зеркало-псише. Пока брат не видел, он осторожно поднял зеркало и переставил поближе к своему рабочему столу, после чего снова принялся замешивать гипс. Подготовив необходимый раствор, он нанес его на обращенную вверх половину статуэтки с ловкостью и аккуратностью, говорившими о немалом опыте изготовления отливок. Едва он покрыл нужную половину статуэтки гипсом, как Лука, разглядывавший свою работу, обернулся.
— Как там у тебя дела с отливкой? — спросил он. — Не надо помочь?
— Нет, спасибо, брат, — отвечал патер. — Прошу, не утруждайся ради меня и не утруждай своих работников.
Лука снова повернулся к статуе — и в тот же миг патер Рокко бесшумно передвинул псише к открытой двери между комнатами и поставил его под таким углом, чтобы в нем отражались фигуры тех, кто находился в маленькой мастерской. Все это он проделал с поразительным проворством и точностью. Очевидно, он пользовался зеркалом для тайного наблюдения не в первый раз.
Патер плавными кругообразными движениями размешивал раствор для второй половины статуэтки, а сам посматривал в зеркало — и видел все происходившее в дальней комнате, будто на картине. Маддалена Ломи стояла перед юным дворянином и наблюдала, как он работает над бюстом нимфы. То и дело она забирала у него из рук шпатель и с прелестнейшей улыбкой показывала, что и ей, дочери скульптора, не чужды тонкости мастерства, и то и дело, если в разговоре возникала пауза, а работа Фабио особенно увлекала Маддалену, она то рассеянно опускала руку ему на плечо, то наклонялась так близко, что ее кудри на миг смешивались с его. Патер Рокко подвинул зеркало на дюйм-другой, желая лучше разглядеть Нанину, и обнаружил, что эти маленькие знаки фамильярности мгновенно воздействуют на выражение лица и позу девушки. Стоило Маддалене лишь прикоснуться к юному дворянину — будь то преднамеренно или и в самом деле случайно, — как черты Нанины сводила судорога, бледные щеки бледнели еще сильнее, она ерзала на стуле и нервно теребила в пальцах концы ленты, служившей ей поясом.
«Ревнует, — подумал патер Рокко. — Я уже давно подозревал».
Он отвернулся и на несколько минут сосредоточил все внимание на приготовлении раствора. Когда он снова посмотрел в зеркало, то успел стать свидетелем маленького инцидента, из-за которого расстановка сил между тремя присутствовавшими в комнате разом изменилась.
Патер увидел, как Маддалена взяла со столика шпатель и начала помогать Фабио менять расположение волос на скульптуре. Молодой человек несколько мгновений серьезно следил за тем, что она делает, а затем отвлекся и посмотрел на Нанину. Та в ответ взглянула на него с упреком, а он на это вздохнул, отчего Нанина тут же улыбнулась. Маддалена мгновенно заметила эту перемену и, проследив, куда смотрит Нанина, без труда определила, кому предназначалась улыбка. Она бросила на Нанину презрительный взгляд, отшвырнула шпатель и возмущенно заявила молодому скульптору, притворившемуся, будто он снова поглощен работой:
— Синьор Фабио, когда вы в следующий раз забудете, как подобает вести себя человеку вашего положения, будьте любезны, предупредите меня заранее, чтобы я успела покинуть комнату.
С этими словами она прошествовала к двери. Когда она проходила мимо патера Рокко, который склонился над раствором, словно бы не замечая ничего вокруг, он услышал, как она шепчет про себя:
— Если мое мнение хоть что-то значит для отца, эту наглую нищенку пора выставить вон из мастерской!
«И она тоже ревнует, — подумал священник. — Нужно немедленно что-то предпринять, или это добром не кончится».
Он снова посмотрел в зеркало и увидел, как Фабио после минутного замешательства жестом просит Нанину подойти. Та встала, прошла половину разделявшего их расстояния и остановилась. Тогда он шагнул ей навстречу и, взяв ее за руку, что-то серьезно прошептал ей на ухо. После этого он не сразу отпустил ее руку, а прикоснулся губами к ее щеке, а затем помог надеть маленькую белую мантилью, которой Нанина прикрывала голову и плечи, когда выходила на улицу. Девушка вся затрепетала и спрятала лицо под мантильей, а Фабио тем временем вышел в большую комнату и обратился к патеру Рокко:
— Что-то я сегодня особенно ленив или особенно туп. Сколько ни тружусь над этим бюстом, все мне не нравится. Придется прервать работу и дать Нанине полдня свободных.
Едва заслышав его голос, Маддалена, которая разговаривала с отцом, осеклась и, наградив очередным пренебрежительным взглядом Нанину, которая стояла на пороге, дрожа с головы до ног, вышла из комнаты. Когда она удалилась, Лука Ломи подозвал к себе Фабио, а патер Рокко занялся статуэткой — проверял, хорошо ли застывает гипс. Заметив, что все отвлеклись, Нанина попыталась ускользнуть из мастерской незамеченной, однако священник остановил ее, когда она пробегала мимо.
— Дитя мое, ты сейчас собираешься домой? — спросил он, по своему обыкновению, тихо и мягко.
Сердце у Нанины колотилось до того быстро, что она не могла ответить словами и лишь кивнула в знак согласия.
— Вот, возьми для сестренки. — И патер Рокко вложил в ее руку несколько серебряных монет. — У меня нашлись покупатели для салфеточек, которые она так славно плетет. Не надо приносить их ко мне, я вечером загляну повидать вас, когда буду обходить паству, а заодно и заберу их. Ты хорошая девочка, Нанина, и всегда была хорошей, и пока я жив, дитя мое, у тебя всегда будет друг и советчик.
Глаза Нанины наполнились слезами. Она еще ниже надвинула мантилью на лицо и попыталась поблагодарить священника. Патер Рокко ласково кивнул ей и прикоснулся рукой к ее голове, а затем вернулся к своей отливке.
— Не забудь передать мою записку той даме, которая завтра будет мне позировать, — напомнил Лука Нанине, когда она проходила мимо него к выходу.
Когда она ушла, Фабио вернулся к священнику — тот был по-прежнему увлечен работой над отливкой.
— Надеюсь, завтра работа над бюстом пойдет у
