что он может взять отпуск. Полагаю, ссора с бродягой предшествовала этим событиям.
— Но точно установить время можно, только снова расспросив мадемуазель Добрэй.
— В этом нет никакой необходимости, я уверен. А если вы не понимаете этого, Гастингс, значит, вы ничего не понимаете.
С минуту я молча смотрел на него.
— Ну, конечно же! Я просто идиот. Ведь если бродяга — это Жорж Конно, то именно после ссоры с ним мосье Рено насторожился, отослал шофера — он подозревал, что тот подкуплен, — телеграфировал сыну и написал вам.
Легкая улыбка тронула губы Пуаро.
— А вас не удивляет, что мосье Рено употребляет в письме точно такие же выражения, как и мадам Рено в своих показаниях? Если он упоминает Сантьяго, только чтобы ввести нас в заблуждение, то зачем посылает туда сына?
— Это непонятно. Возможно, потом мы найдем какое-нибудь объяснение. И наконец, вечер, визит таинственной дамы. Сказать откровенно, я сбит с толку, если, конечно, это не мадам Добрэй, как твердит Франсуаза.
Пуаро покачал головой.
— Ах, друг мой, да соберитесь же с мыслями! Вспомните эпизод с чеком, вспомните, что имя Белла Дьювин что-то напоминает Стонору. Думаю, не требует доказательств, что Белла Дьювин — имя той дамы, которая писала мосье Жаку и которая посетила мосье Рено тем вечером. Возможно, она хотела видеть Жака, а возможно, с самого начала хотела говорить именно с его отцом, этого мы точно не знаем, но, думаю, имеем основание предположить, что произошло. Наверное, она призналась, что у нее есть права на Жака, может быть, показала мосье Рено его письма к ней. Вероятно, мосье Рено попытался откупиться от нее и выписал чек, а возмущенная Белла Дьювин тут же разорвала его. Ее письмо Жаку — это письмо искренне любящей женщины, и, вероятно, предложение мосье Рено глубоко оскорбило ее. Видимо, ему все же удалось как-то отделаться от мисс Дьювин. То, что он сказал ей на прощание, — чрезвычайно важно.
— «Да, да, но сейчас, ради бога, уходите», — процитировал я. — Не вижу в этих словах ничего особенного. Пожалуй, в них сквозит некоторое нетерпение, и только.
— Именно. Мосье Рено отчаянно старается как можно скорее отделаться от девушки. Почему? Не только потому, что этот разговор ему неприятен. Нет, он упускает драгоценное время. Какая-то причина заставляла его спешить.
— Что же это за причина? — спросил я озадаченно.
— Давайте подумаем вместе. Что это может быть? Немного позже произошел инцидент с часами, помните? И мы снова убеждаемся, что время играет чрезвычайно важную роль в этом преступлении. Вот тут мы приближаемся к самому драматическому моменту. Белла Дьювин уходит в половине одиннадцатого. По свидетельству разбитых часиков, преступление было совершено или, во всяком случае, подготовлено до полуночи. Итак, мы рассмотрели все события, предшествовавшие убийству, кроме одного. Бродяга к тому моменту, когда его обнаружили, был мертв, по словам доктора, по меньшей мере уже двое суток, а возможно, и трое. Итак, не имея других фактов, кроме тех, что мы обсудили, я считаю, что его смерть наступила утром седьмого июня.
Я ошеломленно уставился на Пуаро.
— Как? Почему? Откуда вы это взяли?
— Логика развития событий неумолимо приводит к такому выводу. Mon ami, я шаг за шагом подводил вас к нему. Разве вы еще не поняли того, что так и бросается в глаза?
— Дорогой Пуаро, весьма сожалею, но мне ничего не бросается. Мне казалось, я начал уже что-то понимать, но теперь безнадежно и окончательно запутался. Ради бога, не томите меня, скажите, кто убил мосье Рено?
— Вот этого-то я и сам пока точно не знаю.
— Но вы же сказали, что это бросается в глаза!
— Мы говорим о разных вещах, мой друг. Не забывайте, мы расследуем два преступления, и, как я уже заметил однажды, мы имеем необходимые нам два трупа. Ну, ну, ne vous impatientez pas![137] Сейчас объясню. Для начала используем психологический подход. Рассмотрим три момента, когда обнаруживаются резкие перемены в характере и поступках мосье Рено, три переломных, с точки зрения психологии, момента. Первый имеет место сразу после того, как он поселился в Мерлинвиле, второй — после ссоры с сыном, третий — утром седьмого июня. Теперь о причинах. Момент номер один мы можем приписать встрече с мадам Добрэй, момент номер два тоже косвенно связан с ней, ибо касается брака мосье Рено-сына с ее дочерью. Момент номер три покрыт тайной, и нам предстоит проникнуть в нее, используя дедуктивный метод. А теперь, мой друг, позвольте мне задать вам один вопрос: кто, по-вашему, задумал это преступление?
— Жорж Конно, — ответил я неуверенно, с опаской глядя на Пуаро.
— Совершенно верно. Помните, Жиро изрек как-то, что женщина наверняка солжет в трех случаях: во имя своего спасения, во имя спасения возлюбленного и во имя спасения ребенка. Мы согласились, что именно Жорж Конно навязал мадам Рено эту выдумку про иностранцев, однако Жорж Конно — это не Жак Рено, откуда следует, что третий случай исключается, первый — тоже, ибо мы приписываем преступление Жоржу Конно. Итак, мы вынуждены обратиться ко второму случаю — мадам Рено лгала ради спасения человека, которого она любила, иными словами, ради спасения Жоржа Конно. Вы согласны с этим?
— Да, — признался я. — Рассуждения весьма логичны.
— Bien! Мадам Рено любит Жоржа Конно. Кто же в таком случае Жорж Конно?
— Бродяга.
— Располагаем ли мы свидетельством того, что мадам Рено любила бродягу?
— Нет, но…
— Отлично. Не цепляйтесь за версии, которые не подтверждаются фактами. Лучше задайтесь вопросом, кого на самом деле любила мадам Рено?
Я в полном замешательстве пожал плечами.
— Mais oui,[138] вам же отлично это известно. Кого любила мадам Рено столь преданно, что упала без чувств, увидев его тело?
Я ошарашенно уставился на Пуаро.
— Своего мужа? — У меня челюсть отвисла от изумления.
Пуаро кивнул.
— Своего мужа или… Жоржа Конно, называйте его как хотите.
Я постарался взять себя в руки.
— Это невозможно.
— Отчего же? Ведь вы только что согласились, что мадам Добрэй имела основание шантажировать Жоржа Конно?
— Да, но…
— И разве она не шантажировала мосье Рено, причем весьма успешно?
— Да, вероятно, так и было, но…
— Не забудьте, что мы ничего не знаем о мосье Рено, о его прошлом, о его юности. Ничего, кроме того, что двадцать два года назад вдруг появился некий француз канадского происхождения.
— Да. Все это так, — сказал я несколько более уверенно, — однако, сдается мне, вы упустили из виду одно вопиющее обстоятельство.
— Какое же, мой друг?
— Ну как же, мы сошлись на том,
