Она заговорила срывающимся голосом, едва переводя дыхание:
— Я видела вас в партере. Вас и вашего друга. Я ждала вас на улице и, когда вы вышли, пошла за вами. Почему вы здесь, в Ковентри? Что вы делали в театре? Этот ваш друг, он — детектив, да?
Плащ, накинутый поверх костюма, в котором она выступала, спустился с плеч. Лицо под гримом было совершенно белым, а в голосе звучал страх. Тут-то я наконец все понял — и почему Пуаро разыскивал ее, и почему она насмерть напугана, и почему у меня так отчаянно сжимается сердце…
— Да, — сказал я как можно мягче.
— Он что, ищет меня? — спросила она едва слышно.
Видя, что я медлю с ответом, она тихо скользнула на пол подле массивного кресла и разразилась горькими слезами.
Я стал на колени рядом с ней, обнял ее и отвел волосы, упавшие ей на лицо.
— Не плачьте, дитя мое, ради всего святого, не плачьте. Здесь вы в безопасности. Я охраню вас. Не плачьте, моя дорогая. Только не плачьте. Я знаю… Я знаю все.
— Ах нет, вы не можете знать всего!
— Поверьте, мне все известно.
Минуту спустя, когда ее бурные рыдания немного стихли, я спросил:
— Это ведь вы взяли нож, правда?
— Да.
— Для этого вы и хотели, чтобы я вам все показал? А потом притворились, что вам дурно?
Она снова кивнула.
— Зачем вам понадобился нож? — спросил я немного погодя.
— Боялась, что на нем могли остаться отпечатки пальцев, — ответила она простодушно, совсем по-детски.
— Но вы же были в перчатках, разве вы не помните?
Она тряхнула головой, недоуменно глядя на меня, точно мой вопрос поставил ее в тупик, и едва слышно спросила:
— Вы хотите выдать меня полиции?
— Господи боже мой! Нет, конечно.
Она устремила на меня долгий испытующий взгляд, а потом спросила так тихо, точно боялась произнести эти слова:
— Не выдадите? Но почему?
Вы скажете, наверное, что я выбрал не слишком подходящее место и время для объяснения в любви. Впрочем, бог свидетель, я и сам представить себе не мог, что любовь настигнет меня в столь странных обстоятельствах. Я произнес те слова, которые подсказывало мне чувство:
— Потому что я люблю вас.
Она поникла головою, словно смутившись, и срывающимся голосом прошептала:
— Нет, вы не можете… не можете… если бы вы знали…
Потом, будто собравшись с духом, она посмотрела мне прямо в глаза и спросила:
— Так что же вам известно?
— Мне известно, что в тот вечер вы пришли, чтобы поговорить с мосье Рено. Он предложил вам деньги, но вы гневно порвали чек. Потом вы вышли из дома… — Я помедлил.
— Ну, вышла, а дальше?
— Не знаю, было ли вам точно известно, что Жак Рено приедет в Мерлинвиль в тот вечер, или вы просто надеялись, что вам повезет и вы увидитесь с ним, но только вы бродили где-то поблизости от виллы. Возможно, вы чувствовали себя столь несчастной, что шли куда глаза глядят, но, во всяком случае, около полуночи вы были поблизости от дома, и вы увидели на поле для гольфа мужчину…
Я снова умолк. Не успела она сегодня переступить порог моей комнаты, как в каком-то мгновенном озарении мне вдруг явилась истина, и сейчас я представлял себе все, что произошло тогда, так четко, будто видел все собственными глазами. В этой картине все встало на место — и плащ на мертвом мосье Рено, и поразившее меня сходство мосье Жака с отцом: когда он ворвался в гостиную, мне на мгновенье показалось, что покойник ожил.
— Продолжайте же, — настойчиво требовала Сандрильона.
— Вероятно, он стоял спиной к вам, но вы узнали его, вернее, вы думали, что узнали Жака Рено. Походка, осанка, посадка головы, даже плащ — все было так хорошо знакомо вам.
Я помедлил минуту.
— В одном из писем к Жаку Рено вы грозили ему местью. Когда вы увидели его, вы потеряли голову от гнева и ревности… и ударили его ножом! Вы не хотели убивать его, я ни секунды в этом не сомневаюсь. Но вы его убили, Сандрильона.
Она закрыла лицо руками и сдавленным голосом прошептала:
— Вы правы… правы… У меня все это будто стоит перед глазами…
Потом она вскинула голову и выкрикнула резко, почти гневно:
— И вы любите меня? Разве можно любить меня теперь, когда вы все знаете?
— Не знаю, — устало вздохнул я. — Наверное, с любовью ничего уж не поделаешь. Я пробовал противиться ей с того самого первого раза, как увидел вас, но чувство оказалось сильнее меня.
И тут вдруг, когда я меньше всего ожидал, с ней снова началась истерика. Она бросилась на пол и отчаянно зарыдала.
— О нет! Нет! Я не вынесу этого! — кричала она. — Что мне делать! Я не знаю! Не знаю! О горе мне! Хоть бы кто-нибудь научил, что мне теперь делать!
Я снова опустился на колени рядом с ней, стараясь как мог успокоить ее.
— Не бойтесь меня, Белла. Ради бога, не бойтесь. Я люблю вас, но, поверьте, моя любовь ни к чему вас не обязывает. Позвольте только помочь вам. Любите его, если хотите, но позвольте мне помочь вам, раз он этого не может.
Мои слова произвели на нее неожиданное действие — она точно окаменела. Потом отвела руки от лица и уставилась на меня.
— Так вы думаете, что я?… — шепотом проговорила она. — Вы думаете, что я люблю Жака Рено?
И тут она, улыбаясь сквозь слезы, порывисто обвила мою шею руками и прижалась ко мне нежной мокрой щекой.
— Вас я люблю несравненно сильнее, — шептала она. — Его я никогда так не любила!
Она коснулась губами моей щеки, потом моих губ… Она целовала меня так нежно, так горячо… Ее порыв был столь неистов и неожидан, столь непосредствен и искренен, что, проживи я хоть целую вечность, этой минуты мне не забыть никогда!
В этот момент дверь скрипнула, мы обернулись — на пороге стоял Пуаро и молча смотрел на нас.
Я не колебался ни секунды. Одним прыжком я преодолел расстояние, разделяющее нас, и сжал его мертвой хваткой так, что он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой.
— Скорей! — крикнул я девушке. — Бегите! Бегите же! Я задержу его!
Бросив мне прощальный взгляд, она скользнула мимо нас и пустилась наутек. А я держал Пуаро в своих железных объятиях.
— Mon ami, — заметил Пуаро кротко, — вот уж в чем вам не откажешь, так это в физической силе. Стоит такому молодцу, как вы, зажать меня стальной
