Лесные звери шарахались от дороги прочь, в самую потаенную гущу буреломов. Их пугал странный, непонятный, непрекращающийся звук. А дело в том, что при движении беспрестанно звенели с шелестом кольчуги и звякали доспехи, мерно стучали восемнадцать тысяч конских копыт. И все сливалось в гул единый и бесконечный. Слышали его и в ближних деревнях, но там с ним были давно и хорошо знакомы. И знали: полк пошел, началась война.
К войне бодричам привыкать было не вновь. Даже простым и нищим смердам. Сколько себя помнили, сколько помнили рассказы стариков и родителей, все и всегда воевали. И потому очередному походу не шибко удивлялись. Но сейчас слух уже прошел, как крыльями гигантской летучей мыши прошелестел над головами, что война грядет большая и страшная. И потому мужчины в большом количестве готовили стрелы, точили топоры и вилы, строполили жен и детей от долгой отлучки из дома. Никто не рассуждал, что воюют, дескать, только княжеские дружинники, как это делали ленивые горожане. Опыт, многолетний и многослойный, подсказывал обратное: приходит враг на твою землю — прячь семью и добро в лесных урманах за засеками, закапывай в схроны[55] рожь, а сам карауль у дороги. Чем меньше будешь спать, чем больше стрел выпустишь за ночь, чем чаще доведется тебе вилы в ход пустить или топором с размахом ударить, тем быстрее ты вернешься в свою деревню, чтобы отстроить новую землянку[56] взамен сожженной врагом.
И как только проходили недалече полки князя-воеводы Дражко, несмотря на ночь, сосед отправлялся к соседу, чтобы вместе обсудить необходимые действия. Вместе и прятаться, и воевать сподручнее, вместе будет сподручнее потом обгорелые бревна растаскивать и заново свою деревеньку отстраивать. И все это обыденно, без жалоб на судьбу, без суеты, без непонимания и спешки. Дело привычное…
* * *Сфирка перед отъездом собрал, кого смог, разведчиков. Пришлось для пользы дела идти на риск и снять почти все заслоны, стоящие с полуночной стороны, уже не такие нужные в условиях открытой войны, как в период войны тайной, прикрытой иллюзорным платком дипломатии. Отряд Скур-латы, что стоял по дорогам на закате, решили пока не трогать, чтобы по мере возможности обеспечить князю Годославу спокойное и безопасное возвращение. Дружина в отличие от разведчиков такую безопасность обеспечить не могла. Никто не знал как, когда и каким путем будет Годослав возвращаться, но к его приезду готовились.
Дражко сидел в сырой купеческой складской землянке за городской стеной и давал последние указания воеводам, когда Сфирка спешно привел к нему Годиона, только-только прибывшего со своими людьми. Мокро потрескивая, чадили узко лущенные лучины, пахло чем-то прокисшим, горьковато-противным, отчего хотелось кашлять. От самих воевод устойчиво шел душок лошадиного пота. С улицы доносилось беспрестанное вечернее кваканье майских влюбленных лягушек, которым вторили своими бесконечными песнями не менее влюбленные соловьи.
— Здравствуй будь всегда, князь-воевода. Рад видеть тебя на ногах и в силе, молвам в упрек, — приветственно поздоровался разведчик.
Дражко с удовольствием пожал его широченную ладонь.
Годион, как и в недавние дни в Свентане, не выпускал из рук свой тяжеленный полэкс, любовно поигрывая всегда остро отточенным широким лезвием с такой же острой пикой впереди. Слушал внимательно, молча. А, выслушав, поклонившись, вышел. Через несколько минут за дверью застучали копыта коней маленького отряда. Годион никогда не собирался долго.
Князь продолжил совещание с воеводами — кому за кем идти, кому следить, чтобы отсталых не было, кому боковое охранение по окрестному лесу пустить. Но время уже торопило…
— Все. Поднимайте дружины. Пора… — скомандовал Дражко через полчаса. — Даны вчерашний день потратили, притомились, должно, на нашей дороге. К рассвету успеть надо бы на добру встречу!
* * *Уже после нескольких часов пути то на одном повороте, то на другом ждал воеводу неприметный, особенно ночью, сигнал. Сломанная и определенно направленная ветка дерева, сдвинутый с места и вываленный на дорогу камень-валун, и с ним несколько камешков помельче, выложенных стрелой. Сигнал этот замечал только Сфирка, не отходящий от князя по наущению княгини-матери и время от времени заставляющий Дражко, морщась и по-кошачьи дергая усами, делать глотки из глиняной бутыли волхва Горислава. А еще пара таких же посудин пряталась в переметной суме разведчика на «черный» день.
Легкая рысь не утомляла всадников, но, главное, она не слишком утомляла и коней. В голову колонны, сразу за своей спиной, Дражко поместил всех стрельцов, собранных не только с дворцовой дружины, но и со всех дружин боярских в один сильный полк. Тактика непривычная, но уже опробованная воеводой. Она полностью отвечала планам Дражко. И только таким образом он надеялся, что сможет остановить данов. Стрельцов набралось шесть сотен. Для войны, котог рую задумал князь, этого хватало с избытком. Более того, была бы воля Дражко, он сменил бы и часть дружинников на стрельцов, чтобы применить собственную тактику, где именно стрельцам отводилась ведущая роль[57].
Монотонное движение лошади клонило ко сну, дорога, постоянно идущая через лес, своим однообразием действовала так же. Дражко чувствовал, что начинает уставать. Но не от боли, а оттого, что ранение отняло слишком много сил. А времени, чтобы восстановить их, Свентовит ему не отпустил. На удивление, сам Дражко о ранении вспоминал все реже и реже. Только вялость и сонливость беспокоили, и он справедливо связывал это с действием настоя от Горислава. Чтобы оценить свои возможности как воина и при этом разогнать сон, воевода попробовал даже несколько раз, не сходя с коня, энергично рукой взмахнуть. Получилось почти без боли. Но меч в руку брать пока не решился. Не рискнул измерить на вес и щит. Мизерикордия вошла в плечо слева. И щит своей тяжестью может рану открыть. Без надобности лучше не рисковать. А надобность, судя по всему, придет скоро. И так, и сяк посудить, некому князя-воеводу заменить. Значит, самому быть в силе след. Если не для сечи, так для битвы, чтобы мочь умело полки расставить и команду дать.
Годионовы метки попадались с прежней регулярностью. Сфирка читал их легко и передавал сообщение князю-воеводе. Тот согласно кивал и продолжал путь в прежней полудреме. Метки разведчиков давали направление проверенного и открытого пути.
Летние ночи в северных землях коротки. Через два с половиной часа спокойного равномерного движения небо над лесом стало просветляться. Обрисовались причудливыми живыми фигурами красноватые с восходного бока облака. Только в это зыбкое предрассветное время, в дополнение к меткам, прискакал первый гонец от Далимила. Клочья пены в паху лошади говорили о спешке, с какой разведчик стремился донести новость.
