Это не должно стать правилом, но выпить иногда не повредит.
— Начинаешь пить с самого утра? — раздался за ее спиной холодный голос. — Должен признаться, что это меня немного удивляет.
Франка обернулась. Михаэль незаметно вошел в комнату и неодобрительно смотрел на жену. Он пронизывал ее острым взглядом, которого Франка панически боялась с тех пор, как они познакомились. Действие алкоголя улетучилось так же быстро, как и началось. Она снова стала маленькой девочкой, и ничего не могла с этим поделать. Как это сказала Беатрис: «Покажите ему зубы!»
Она очень хотела показать ему зубы. Ни за что на свете не хотела она быть и дальше маленькой девочкой. Она хотела стать сильной взрослой женщиной.
Но ей это не удалось.
— Мне просто надо было выпить, — тихо сказала она.
Михаэль взял бутылку у нее из рук и поставил на место.
— С этим лучше не начинать. Между прочим, я осмотрел комнату, которую ты занимаешь. Как ты могла выбрать такую спартанскую обстановку! Я бы не выдержал в этой комнате и одну ночь!
— Как ты меня нашел? — спросила она.
Он пожал плечами.
— Я знал имя твоей хозяйки, Беатрис Шэй. Этот остров — сущая деревня. В Сент-Мартине, в аэропорту, я спросил о ней, и мне выдали полную информацию. Я взял напрокат машину и приехал.
Она кивнула. Да, найти ее не составило для него никакого труда.
— Зачем ты приехал? — спросила она.
Он скорчил нетерпеливую гримасу.
— Мы будем обсуждать это здесь? Я голоден, и мне хотелось бы найти уютное место, где мы могли бы спокойно поговорить. Это возможно?
— Да, это возможно, — сказала Франка. Она взяла со стола ключи от своей машины.
Михаэль отрицательно покачал головой.
— Поведу я, — сказал он.
Собственно, было неважно, кто сядет за руль, но Франке вдруг показалось очень важным настоять на своем.
— Нет, — сказала она. — Машину поведу я.
Что-то в ее тоне поразило Михаэля. Он удивленно посмотрел на Франку и кивнул.
— Хорошо, я не против. Садись за руль ты.
Они сидели на веранде гостиницы «Шале» над бухтой Фермейн. Под горой, протянувшись к морю и окружая здание гостиницы, буйно цвел сад. Майское солнце припекало, люди искали защиты под навесами. Над морем колыхалась легкая дымка тумана, полдень не был таким ясным, как раннее утро, небо начало хмуриться. С моря дул легкий ветерок, омывая гору соленым воздухом.
— Тепло, как летом, — сказала Франка.
Михаэль помешал сахар в чашке кофе. За обедом они ели киш и салат, пили местное пиво, а теперь заказали кофе, но до сих пор обменялись лишь ничего не значащими банальностями. Михаэль рассказывал о своих проблемах в лаборатории, об увольнении своих лучших сотрудников, что было для него тяжким ударом. Франка говорила о своих прогулках по острову, о том, что пятьдесят пять лет назад, первого мая застрелился Эрих Фельдман. Эти новости, казалось, ни в малейшей степени не интересовали Михаэля, но он вежливо слушал.
«Он пропускает мои слова мимо ушей, — заметила Франка, — но, с другой стороны, он приехал сюда не для того, чтобы выслушивать истории о Хелин и Эрихе».
За обедом Франка почувствовала себя немного увереннее. Михаэль одобрил выбор ресторана, и это было его первое одобрение за последние пять лет.
— Да, — сказал он, наконец, — ты не находишь, что нам все же надо серьезно поговорить друг с другом? Ты, очертя голову, сбежала на Гернси и не желаешь объяснять свое поведение, и вообще уклоняешься от всяких вопросов о том, что же будет дальше. Выяснить это по телефону было невозможно, поэтому я и приехал.
Он был явно обижен. Естественно, он считал несправедливым, что ему пришлось совершить такое дальнее путешествие.
«Интересно, что он говорил своей любовнице, — подумала Франка. — Едва ли она была в восторге от его намерения нанести визит жене».
— Я ведь уже объяснила тебе по телефону, что это ты должен принять решение, — сказала Франка. — Это у тебя роман или даже серьезные отношения — этого я не знаю. Это ты должен решить, как тебе жить дальше.
Он с еще большей силой принялся помешивать кофе. Тема была ему неприятна, но он хорошо понимал, что уйти от ответа он не сможет.
— В этом романе, как ты его называешь, есть и доля твоей вины, — сказал он. — Я уже не раз тебе это говорил.
— Естественно, — сказала Франка, — не можешь же ты взять на себя ответственность.
— Нет, не могу, потому что это было бы несправедливо. При том, как ты себя вела, я не мог сделать ничего иного, как… — он замолчал, подыскивая нужные слова.
— …как залезть в постель другой женщины, — продолжила за него Франка. — Ты ведь это хотел сказать, не так ли?
— Не надо все упрощать и сводить к одной постели. В первую очередь я искал не сексуальных отношений. Я искал нечто другое — мне хотелось найти женщину, с которой можно что-то делать. Ходить в кино, в театр, в оперу. Ходить с ней в гости к друзьям и приглашать к себе друзей. Женщину, уверенную в себе и сильную. Женщину, которая может поделиться со мной своей силой, если я вдруг скисну. Я хотел просто жить, Франка. Неужели это так трудно понять?
«Для него это тоже было непросто, — подумала Франка, — очень непросто. Женщина, которая часто плачет, женщина страдающая неврозом, впадающая в панику от минимального скопления людей… да, такая женщина, конечно, портила ему жизнь».
— Я могу это понять, — сказала она. — Любой человек может это понять. Но в том, как ты это представляешь, и в чем ты убедил сам себя, не хватает большей части правды. Я не могу взвалить всю вину на тебя, Михаэль, но с первого дня нашего знакомства ты делал все, чтобы усилить мою неуверенность. Просто я никогда не могла ничего сделать, как надо. Была не в состоянии поступать правильно. И ты всегда что-нибудь на меня взваливал, оставляя меня без помощи. Разве ты не понимаешь, что именно так, а не иначе подрывают уверенность в себе любого человека? Что эта уверенность уменьшается, а иногда и пропадает вовсе?
— Теперь ты скажешь, что один я виноват в твоих вечных сомнениях и неврозах! — негодующе воскликнул Михаэль. — Во-первых, все это началось после твоего провала в школе.
Она вздрогнула. Она и сама воспринимала как провал, то, что произошло с ней в школе, но совсем иное — услышать это слово из его уст.
«Оно, это обращение, превратило меня в ничто, — устало подумала она. — Почему в этой ситуации он не может подобрать какое-то другое слово, менее оскорбительное? Почему он усугубляет мои неприятности, а не облегчает их?»
— Да, согласна, это был провал, — сказала она спокойным тоном. Но может быть, в этом-то и состояла ее главная ошибка — в вечном стремлении «держать себя в рамках». Она никогда не кричала, никогда не выказывала ярости, страха, боли. Может быть, поэтому он никогда не понимал, как ей больно?
— Но, — продолжила она, — но ты когда-нибудь думал, что этому провалу немало содействовал один человек, который еще до государственного экзамена постоянно твердил мне, что эта профессия — не для меня? Кто, не переставая, говорил, что я слишком застенчива, слишком слаба и поэтому неспособна на самоутверждение? Когда я впервые оказалась у доски, перед классом, уже тогда, не успев произнести ни слова, я была убеждена, что все пойдет криво.
— Не кажется ли вам, мадам, что вы слишком упрощаете картину? Ты всерьез утверждаешь, что все у тебя было бы хорошо, если бы я не предупредил тебя о трудностях? Но ведь я делал это из самых лучших побуждений.
Ничего такого она не утверждала, и понимала, что он великолепно это знает. Все разговоры последних лет заканчивались ничем из-за того, что он ловко извращал факты, намеренно понимая ее превратно. Все обычно заканчивалось тем, что она тратила массу сил на то, чтобы опровергать надуманные обвинения и не могла из-за этого сосредоточиться на теме, с которой разговор начинался. Под конец ей приходилось лишь оправдываться, а это окончательно лишало ее сил.
— Я не думаю, что все пошло бы, как по маслу, если бы ты ничего мне не говорил, но мне кажется, что было бы — хоть чуть-чуть — лучше. У меня было бы совершенно иное настроение, если бы ты вселял в меня мужество. Но, — она повысила голос, чтобы в зародыше пресечь протест, уже готовый сорваться с губ Михаэля, — теперь это уже неважно. Мы можем напрасно тратить часы, дни, недели, подсчитывая, что каждый из нас — на взгляд другого — сделал не так. Из этого не выйдет ничего хорошего. Нам надо думать, что делать дальше.
— Наше будущее зависит от нашего прошлого, — упрямо возразил Михаэль, — потому что мы оказались в невыносимом положении из-за ошибок прошлого.
«Он всегда говорит „мы“», — подумала Франка.
Он замолчал. Слышался лишь шум ветра в листве, да с моря доносились крики чаек. Потом за соседним столиком рассмеялась женщина, и воздух сразу наполнился людской разноголосицей.
