Раздалось низкое гудение. Лампа над головой потускнела, потом гудение усилилось. За чудовищно толстым кварцевым стеклом что‑то мелькнуло. Потом заплясала перед глазами, отливая всеми цветами радуги, странная дымная полумгла. Потом под сердце ударила боль — короткая и жесткая. Я корчился от ужасной боли и все равно орал, торжествуя:
— Я сделал это!
Ведь даже Джек Берримен не верил в то, что машину Парка можно угнать.
А я сделал это!
Часть вторая
МОЕ САМОЕ КОРОТКОЕ ДЕЛО
1
Очнулся я с тем же ошеломительным чувством гордости.
Лампа еще светила. Я с трудом повернулся в тесной капсуле, почему‑то лежащей теперь на боку. Стеклянно сверкнуло кварцевое стекло иллюминатора. За его таинственной льдистой толщиной зеленели раздавленные тяжестью машины листья. А может, трава.
Где я?
Кто первый наткнется на меня?
Охрана фирмы “Трэвел”, долговязые ребята Фила Номмена или сотрудники Консультации?
Сунув “магнум” за пояс, я с трудом откинул тяжелую крышку люка.
Тяжелый влажный воздух дохнул в лицо. Он обжигал, как в бане. Из‑под ботинка с чавканьем выдавилась густая грязь, кинулась врозь стайка суетливых паукообразных насекомых. Гигантский ствол дерева, бугристый, в седом налете, плотно покрытый уродливыми наростами и колониями ядовито–зеленых грибов, нависал над машиной, закрывая видимость. Машина Парка лежала почти посредине большой удлиненной поляны, густо поросшей травой и тучными древовидными папоротниками. Поляна была взгорблена и перерыта, будто ее вспахали, а потом обсадили травой. Она полого спускалась к крутому оврагу.
Я с изумлением огляделся.
Откуда эта тропическая пышность?
Откуда огромные, встающие выше моей головы, папоротники?
Откуда странное, похожее на гигантскую, ощетинившуюся голубоватыми перьями репу, дерево? Я так и подумал — “перьями”, хотя между ними висели белые, прямо‑таки молочные цветы. А из‑за плотной стены зарослей, обступивших поляну, вырывались время от времени нежные белые облака, будто там работала невидимая паровая машина. Я сразу вспомнил предупреждение шефа: “Катапультируйся прямо из машины. Куда бы тебя ни выбросило, мы найдем тебя”.
Впрочем, Фил Номмен обещал то же.
Уже не скрываясь (от кого?), я вернулся к машине.
Зеленоватая бородавчатая тварь — нечто вроде некрупной жабы — успела побывать внутри, размазав по сиденью клочья омерзительной студенистой слизи. Я не хотел, чтобы машину загадили. Выругавшись, закрыл люк и только теперь обратил внимание на яму, из‑за которой, собственно, попав на ее край, перевернулась капсула.
Яма выглядела свежей.
Она была как бы выдавлена во влажной почве и заполнена грунтовой водой.
Я вполне мог в ней выкупаться, так она была велика. И точно такие ямы — это меня и смутило — тянулись цепью в сторону туманной рощи, будто тут недавно окапывалось специальное воинское подразделение. Или прошел исполинский зверь. Я даже вздрогнул, расслышав вдали пронзительный вопль. Зверь кричал или человек? Я схватился за “магнум”.
Оглядываясь, прошелся по краю поляны.
Да, ямы походили на следы, а деревья, оплетенные сетью лиан или воздушных корней и густо присыпанные плотными, как пластик, листьями, были мне совершенно незнакомы. Правда, северная сторона рощи просвечивала насквозь. Я рискнул пробраться между редкими уродливыми деревьями и сразу увидел берег плоской туманной лагуны.
Только легкий накат тревожил белые, как соль, пески.
Сквозь нежный туман, как бы фосфоресцирующий под горячим, но почти невидимым солнцем, проглядывали далекие скалистые островки. Пляж был вытоптан так, будто тут недавно резвилось целое стадо не самых мелких слонов. Да нет, понял я. Какие, к черту, слоны? Следы сопровождались отчетливыми отпечатками громадных когтей, что‑то вроде невероятно увеличенной и принадлежащей, несомненно, хищнику ужасной птичьей лапы. И этот хищник, совсем недавно преследовавший тут стадо каких‑то крупных животных, был двуногим! А на одной из его ног не хватало когтистого пальца. Непонятно, кто мог так отделать столь невероятного зверя?
На плоский берег, скрывая скалистые острова, медленно наполз белесоватый, фосфорически поблескивающий туман. Из низких облаков пролился мгновенный тяжелый дождь, плоские пузыри зашипели на широких лужах. Не знаю почему, но мне вспомнилась подаренная Джой игрушка — зеленый доисторический ящер, двуногий, весь в пупырчатой колючей броне, клыкастый, пучеглазый. Я сильно надеялся, что не встречу ничего подобного, хотя хищник, след которого я изучал, опирался еще и на здоровенный хвост. Об этом свидетельствовала глубокая борозда в песке, будто тут протащили толстое бревно. Хорошо, что эта тварь куда‑то исчезла. У меня не было никакого желания увидеть ее воочию.
Теперь я не сомневался в ценности машины Парка. Она, похоже, в один момент покрывала невероятные пространства. Ведь, судя по всему, я находился где‑нибудь в болотах Флориды. А то, не дай Бог, в Амазонии. Непонятно. Как это случилось, но это было так.
И вдруг я вспомнил: “Элвремясейфе”.
Берримен писал прямо — время. Что, подумал я, если машина Парка преодолевает само время?
Это была достаточно дикая мысль и она меня отрезвила.
Вглядываясь в прелый переплет ветвей, в полоску ленивой воды, набегающей на плоский берег, я вспомнил все, что слышал о машине, которую угнал.
Машина Парка движется по вертикали…
Машина Парка ликвидирует весь колесный транспорт, и не только…
Машина Парка может давать абсолютное алиби…
Путешествие во времени? Почему нет?
В конце концов, все мы путешествуем из настоящего в будущее, каждый из нас бывал в достаточно отдаленном прошлом. Конечно, юнец 1975 года рождения никогда не попадет в Итаку времен Второй мировой войны, но я — то, например, бывал там! И я знал людей, которые проникали в прошлое гораздо глубже. Мой отец, например, или доктор Хэссоп — для них не историей была Первая мировая. Так что путешествия во времени — вещь гораздо более обычная, чем мы склонны об этом думать. Просто природа поставила некий ограничитель, и мы не можем попасть в прошлое, расположенное за днем нашего рождения. А вот машина Парка, возможно, каким‑то образом снимала этот ограничитель.
Я снова различил скалистые островки.
Черные уступы казались живыми от изобилия каких‑то копошащихся тварей.
Вдруг, срываясь со скал, эти твари с пронзительным писком начинали рвать крыльями воздух. Да крыльями ли? Скорее голые кожистые перепонки между длинными телами и коленчатыми, как бы вывихнутыми ручонками — уродливые подобия летучих мышей. А зубов у каждой было так много, и казались они такими частыми и мелкими, что создавалось впечатление, будто на каждой челюсти их во много раз больше, чем положено.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
