Одноклассники, позабывшие, что я знаком с фрухом, снова об этом вспомнили. Некоторые начали меня сторониться, другие, во главе с Луисом, принялись меня задирать. Он вдруг стал героем, потому что не захотел общаться с фрухом. Теперь Луис сочинял всякие истории про Йиналу, а когда я говорил, что он врет, мне никто не верил.
Папа опасался, что Комитет подвергнется «страукизму» — так мне послышалось, и я подумал, что это значит вытянуть человеку шею в страусиную. Но он сказал, что остракизм это вроде бойкота, только он бы предпочел, чтобы ему вытянули шею в две страусиные, лишь бы Комитет остался цел.
Однако большинство повело себя совсем не так, как он думал. Люди хотели, чтобы Комитет узнал о фрухах как можно больше — это помогло бы обороняться от них.
Говорили о том, чтобы послать за помощью. До Земли туда и обратно почти шесть месяцев; до Новой Батавии больше трех месяцев. А у нас для неотложных случаев имеется один новейший космолет. Но многие решили, что случай самый неотложный.
Некоторые считали, что толку все равно не будет. С тех пор как мы обнаружили здесь колонию фрухов, Земля продолжала колонизацию в других направлениях, а про нас словно забыли. Так что мы должны сами о себе позаботиться, а это значит — разобраться с фрухами.
Слушать все это было страшно, но я сообразил, что общего согласия нет, а потому действовать никто не будет. Но меня по-настоящему напугало то, что случилось в позднюю среду.
Я еще ни разу не слышал, чтобы они так скандалили. Я сидел у себя в комнате, заткнув уши, и все равно слышал. Папа думал, что это она сообщила коды, мама считала, что он. А потом услышал шаги в запасной спальне. Я знал, кто туда ушел.
Кое-как я дотянул до позднего воскресенья и даже умудрился сохранять спокойствие, когда мама сама отвезла меня в дом Левицки (называть ее Рейчел она мне запретила). Моросил дождик, но не настолько, чтобы помешать мне уйти в лес, когда я убедился, что мама уехала.
Йиналу принес летающий диск, совсем как те, с которыми я иногда играл. Это помогло мне на некоторое время забыть обо всем. Потом дождик опять зарядил, но не очень сильно. А к тому времени, когда он перестал, я понял, что нам необходимо поговорить.
Он, наверное, тоже понял.
— У нас нет времени, — сказал он, — указывая на заходящее солнце. — Мы не приходим сюда говорить.
— А я должен. — Как я мог объяснить? — Люди не понимают фрухов. Могут случиться плохие вещи. Ужасные вещи. Мне надо узнать больше. Ты должен помочь. Это очень важно.
Йиналу подбежал к стволу нашего дерева ханой.
— Высоко, как ты, — сказал он и полез вверх.
Почему он меня не слушал? Ну, на дереве ему некуда деться.
И я полез за ним.
Я думал, он остановится на седьмом ярусе. Но когда я добрался туда, он залез на восьмой. Он лазил теперь гораздо лучше. Я лез за ним медленно, потому что ствол все еще был мокрым.
— Хорошо? — спросил Йиналу.
— Ага. — Я взобрался на сук рядом с ним. — Йиналу, пожалуйста, давай поговорим.
— Пожалуйста, давай нет. Давай быть друзьями.
— Но почему разговор помешает этому? Объясни мне.
Он ничего не ответил. Потом сказал:
— Девять.
— А? — И тут я увидел, что он полез выше. — Эй, погоди! — После такого дождя я боялся лезть на девятый уровень.
Ствол здесь был таким тонким, что пальцы смыкались вокруг него. Йиналу полз вверх — руки, ноги, руки, ноги, — пока не добрался до девятого яруса. Он уцепился за сук, и вот тогда-то кора лопнула.
Он тяжело упал поперек веток на моем ярусе. Я рванулся к нему, но он удержался сам. Посмотрел вверх — рот у него был широко раскрыт и искривлен — и начал приподниматься.
И снова соскользнул.
Я чуть не свалился, пытаясь его ухватить, но он падал слишком быстро. Подтормаживал, цепляясь за ветки. Но, проваливаясь сквозь четвертый ярус, как-то весь обмяк, и потом я слышал только треск, а под конец — звук удара.
Я спускался как мог быстро. На втором ярусе поставил ногу на ветку, о которую он, видимо, ударился, потому что она тут же обломилась. Я хлопнулся спиной о землю и закричал от боли.
Перевернуться было очень больно, но я должен был это сделать. Он лежал совсем рядом со мной. Без сознания. Рука у него была неуклюже согнута в двух местах. Часть его головы потемнела и опухла. Но он дышал. Еле-еле.
Я завопил, призывая на помощь. Идиот. Мы же были в нескольких километрах и от людей, и от фрухов. Я поднял Йиналу, а мне в спину будто втыкались острые ножи, и с каждым шагом становилось все больнее. Но я шел — должен был идти — вниз с холма к городу фрухов.
Я споткнулся и ударился коленом о камень. Йиналу я не уронил. Я бы прежде умер. Да я и думал, что умру.
Первый раз в жизни я пожалел, что живу не на Земле. А еще бы лучше на Марсе или Луне, где сила тяжести меньше. Там ничего этого вообще бы не случилось.
Я подошел к окраине города. Солнце скрылось за холмами, небо у горизонта зазеленело. На улице никого не было. Куда они все подевались?
Я закричал, но никто не вышел. Я шел и шел и прошел мимо десятка домов: сплошные цилиндры и купола. Не мог остановиться. Голос у меня, словно от тяжелой простуды, становился все слабее и слабее.
Я вспомнил их язык и выкашлянул несколько слов. И все повторял: «Помогите». Уж не знаю, на каком языке.
Откуда-то появились два взрослых фруха. Они держали палки, покрытые резьбой. Я сказал им, что Йиналу упал и положил его на землю, чтобы они могли подойти к нему, не приближаясь ко мне.
Они на минуту вступили в нервный контакт. Потом один сказал что-то вроде «помощь», а второй вошел в дом. Я начал пятиться в сторону нашего города. Может, еще не поздно.
Появились две красные машины, закупорив улицу. Я хотел обойти одну, но из них вышли фрухи и остановили меня.
— Нет! Пожалуйста, отпустите меня! Мне надо домой. Пожалуйста!
Двое фрухов ухватили меня и посадили в машину. Я увидел, что вторая подъехала к Йиналу, фрухи вышли, чтобы забрать его.
— Ну вот, вы его подобрали. Я вам не нужен. Я ему ничего не сделал. Это правда! — Я не знал, как сказать «клянусь».
Но они сели в машину: один, чтобы вести ее, а другой, чтобы присматривать за мной. Мы поехали за первой красной машиной, но я недолго следил за ней, а лег, еле удерживаясь на узком сиденьи, и плакал так горько, не знаю уж как. И все всхлипывал:
— Я такой мертвый… я такой мертвый…
Они оставили меня в темной клетушке в больнице на несколько часов. Кто-то зашел, наверное, доктор. Заставил меня раздеться и осмотрел мою спину и колено. Я заговорил, но он словно бы не слышал. Дольше всего он смотрел у меня между ногами, потом кудахтнул и ушел. У меня все так болело, я так устал, что даже не разозлился. Ну и еще, пожалуй, мне было стыдно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
