— Значит, они с тобой не говорили об этом?
— Отказывались, пока половина Комитета совсем не надорвалась, пытаясь их уломать. Некоторое время я опасался, что ты ошибся, но мы не отступали. Объяснили им, что человеческий страх вот-вот приведет к насилию. Именно угроза надвигающегося кризиса, скорее всего, и понудила их сломить внутреннее сопротивление.
— Вот и с Йиналу так! — Папа наклонил голову набок, ну совсем как Йиналу. — Я не мог заставить его говорить о некоторых вещах. Например, о том, как фрухи относятся к людям.
Он хмуро отвел глаза.
— И у него были все основания. Кеван, люди не доверяли фрухам, неверно судили о них, а фрухи думали о нас то же самое.
— Это как?
По крыше машины зашлепали капли дождя.
— Едва они начали говорить, как выяснилось множество фактов. Например, что многие фрухи, вернее, подавляющее большинство, считают людей… считают нас животными.
— Чушь какая-то! Мы строим города и космолеты. Мы говорим!
— Суть не в нашем интеллекте, а в наших эмоциях. Открытых всем страстях, которые они никогда бы не выдали ни зрению, ни слуху. Вот критерий — с их точки зреция. Оказывается, Кев, на родной планете фрухов обитает другой вид псевдоразумных существ, не обладающих нервотрансепторами. Их эмоции очевидны, и они не создали никакой цивилизации. Фрухи, правильно или неправильно, усмотрели тут причинную связь. И перенесли этот вывод на нас, несмотря на космолеты и владение речью. Определение личности у них кардинально отличается от нашего, не только в интеллектуальном, но и в эмоциональном плане. Мы не прошли проверку. А теперь, возможно, они думают о новой проверке. — Он похлопал меня по плечу. — И во многом благодаря тебе.
На этот раз я сумел удержаться и не заплакал. Может быть, мне хотелось выдержать этот экзамен.
— Спасибо, пап, а теперь поехали домой!
Он отстранился от меня.
— Поговорим об этом потом. Пока ты погостишь у бабушки. Я перевезу туда все, что тебе может понадобиться.
— Чего? Пап, почему мне нельзя поехать домой?
Он отвел глаза.
— Твоя мать и я… у нас очень много работы. — И он включил мотор.
Да, работы у них хватало! Совещания с их коллегами-фрухами, потом с членами администрации фрухов. Правительство в Катманду тоже пожелало участвовать. Комитет наконец-то получил необходимую поддержку… после того, как самая важная часть работы была сделана.
Папа прислал мне весточку. Йиналу жив и рассказал остальным фрухам, что произошло. А до того они не совсем верили моему рассказу. Теперь они прислали то, что папа назвал «признанием». На здоровье!
Я все время просил, чтобы мне позволили повидаться с Йиналу, но пару недель я «не стоял на повестке дня». Вы не поверите, как меня встретили ребята в школе — ну прямо как героя. Все набивались ко мне в друзья, даже Луис. Да только я в таких друзьях не нуждаюсь. У меня ведь уже есть настоящий друг.
Когда наконец это случилось, я почти пожалел: сплошь люди, которые снимают меня для новостей, и политики, которые норовят попасть в кадр. Фрухи, когда встретили нас, выглядели так, словно начали заново обдумывать то, что уже обдумали.
Йиналу все еще не вставал с постели; к нему вместо регенераторов были подключены всякие трубочки. Я позировал рядом с ним, разговаривал по-нашему и на киттмантеле, как мне велели. Стоило мне попытаться сказать что-нибудь не по сценарию, как кто-нибудь сразу задавал бессмысленный вопрос.
Посетители наконец угомонились, но только потому, что всех начали выпроваживать.
— Я останусь, — сказал я руководителю нашей группы. — Я хочу поговорить с Йиналу наедине.
— Кеван, ты же увиделся с ним, как мы и обещали. А теперь…
— Только вдвоем. — Я обернулся к фрухе рядом и сказал ей то же самое очень-очень спокойно. Руководитель попросил кого-то перевести, но фруха уже уводила всех за дверь, сама вышла последней, а я остался.
Йиналу похудел, побледнел и выглядел очень хрупким.
— Ты уж меня прости, — сказал я, подходя к его кровати. — Я пытался тебя ухватить, но не успел.
— Я заставил себя полезть, а не ты. Без тебя я был бы мертвым.
— Без меня ты бы вообще на дерево не полез. Это моя вина.
— Нет. Это твоя заслуга. Я рад, что научился лазить по деревьям. Я рад, что знаю тебя.
У меня задрожал подбородок.
— Ты мог бы сказать мне, Йиналу. Про то, что ваши взрослые думали о нас. Я бы не разозлился, честное слово.
Рот у него сжался.
— Это было бы больно… — он кудахтнул, — как упасть с дерева. Но мне следовало сказать тебе. Ведь ты… это ты.
Он взял мои руки, и на этот раз я вытерпел все мурашки.
— А ты не повыдергиваешь эти трубки? Не сделаешь себе плохо?
Рот у него растянулся.
— За мной тут ухаживают, как за младенцем.
— Угу. Понимаю.
Здоровой рукой он притянул меня к себе, прижал ладонь к моему затылку, и мы оставались так долгое время.
Я обещал, что увижусь с ним очень скоро. Попросил Йиналу прийти на наше место в лесу, как только он выздоровеет.
Через несколько недель я попросил папу узнать, выписали его из больницы или еще нет.
К этому времени я вернулся домой. Мама стала какой-то спокойной, вялой. В ее рабочей комнате все было в беспорядке. Я словно попал в другой дом.
Папа долгое время мне ничего не отвечал. Но я не отставал от него, и в конце концов он сказал, что не уверен, придет ли Йиналу повидать меня.
— Нет-нет, он не умер, — успокоил меня папа. — Просто произошли некоторые перемены.
— Он мой друг. И никакие перемены меня не интересуют.
— Понятно. И тем не менее они очень важны.
Когда прошли недели, а он так и не появился на нашем месте, я больше разозлился, чем огорчился. И даже винил папу, пока не стало ясно, что к исчезновению Йиналу он никакого отношения не имеет.
И тут пошли всякие слухи. Дескать, фрухи отправили его со всей семьей в другой город вдали от Непалганджа. Он «очеловечился», говорили люди, а это противоестественно. Хуже того: некоторые утверждали, что перемена в нем была вполне естественной.
У фрухов ребенок по достижении подросткового возраста перестает быть бесполым. Любители сплетен судачили, что выбор пола зависит от самого ребенка, и Йиналу сделал себя Йинали — девушкой.
Я им не верил. Я начал драться с одноклассниками, которые меня дразнили, я даже спорил со взрослыми. Пусть говорят, что хотят, про еще один нервный кружок, который, как выяснилось, расположен на затылке. Они не понимают: Йиналу мой друг. Вот и все. Для чего-нибудь другого я еще слишком мал — мне же теперь всего двадцать два года. Они до того себя задурили, что просто не могут понять.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
