Каждый раз оставляя свою лепту.
Так проехало время, мощно тронулось, замелькали рассветы, птичьи проповеди, затем старец призвал его и велел голодать двадцать один день!
С огромной радостью уже порядком полегчавший Д. перестал есть вообще, и это оказалось важнейшим делом. Ничто другое кроме голода так не возвышает человека над самим собой, не делает из него бесплотное мыслящее «я».
Нечего и говорить, что Д. с честью выдержал это испытание, истощал, посветлел лицом, волосы его облетели, глаза ввалились в орбиты, огромные веки прикрывали зрачки, и губы облепили выступившие челюсти, и на лице поселилась вечная улыбка.
Правда, бывали разные случаи – когда, например, его настигала очередная группа соотечественников.
Эта толпа могла бы почувствовать себя сонмом избранных, удостоившись доверительной беседы с Д.
На самом же деле после вступительных слов (призванных внушить богатым мысль, что все здесь живут бедно, в нищете) и после того как он рассказал, что местные религии не изуверствуют, что всех новоприбывших осеняет целый пантеон богов, и каждый пришедший может найти себе веру по душе, но это еще не всё; нет церковной иерархии, нет центра, куда надо сдавать выручку, но все храмики живут своей жизнью, и уж сколько притечет паломников на поклонение, столько и пойдет на поддержание служителей веры – после всего этого следовало как бы косвенное указание на то, что каждый визит в храм необходимо завершать подношением, только тогда и будет некоторый результат. Монах не стесняется протягивать пустую плошку!
Он сидел на веранде тихо, в углу, пришедшие развалились вокруг, кое-кто залег в гамаки. Д. улыбался всем помаленьку, разлил чай по разномастным сосудам, закурил самокруточку, мягко и доброжелательно отвечал на вопросы, подарил одному из посетителей, которого он знал по прошлым годам, маленькую книжечку на английском о своем боге, об Ашвиме.
Да, теперь в сезон дождей он не возвращается в Россию, а ездит по монастырям, иногда ночует в лесах.
Пища – что будет. Всегда ведь жаль тратить время на жизнеобеспечение.
Что поделывает? Ничего не поделывает. Иногда возникает какое-то желание, но потом уходит.
Дневников? Нет, не ведет уже.
Главное (произнес Д. тихо и с улыбкой) – это мыслить без образов.
Тут Москва (он так называл про себя всех сразу и каждого по отдельности) немедленно и живо возразила, что человек ведь всегда мыслит образами, это обыденный строй движения сознания.
Москва жаждала внимания! Д. внимательно слушал.
Она говорила: человек ведь представляет себе будущее в картинках и соображает насчет этой картинки, как этого достичь или избежать. А также мысль, проворачивая в воображении сцены из прошлого, близкого или далекого, может зацепиться за одну деталь, что опять-таки вызовет поток ассоциаций, тревог и вопросов, которые приведут ко все новым картинкам из жизни (могут быть и воображаемые, не пережитые кадры – представления о чем-нибудь, почерпнутые из литературы, из телевидения, кино, рассказов, или продиктованные собственными темными желаниями).
– Вот что такое мышление! – торжественно воскликнула Москва.
И оно не дает спать, заключила Москва.
Все эти воспоминания или представления (продолжала она), в бывшем и будущем эмоционально окрашены. Будущее чаще всего ставит проблемы, и человек их заблаговременно решает, пытается упорядочить, организовать, спланировать путь спасения. Поэтому будущее в основе своей имеет эмоционально стрессовую окраску, то есть отрицательный тон. Там, в будущем, хлопоты, заботы, попытка выйти из опасной ситуации, если все кругом рушится. На это часто уходит вся ночь.
Д. в ответ на такие речи мягко улыбался, всем своим видом говоря, что не стоит, не надо так говорить и думать. Не это главное!
Москва же не унималась.
Воспоминание о ближайшем и прошедшем – это либо положительные эмоции (покой, довольство, радость), либо отрицательные (обиды, усталость, неустроенность, страх, бедность, непризнанность, тревога и т. д.).
Москва далее сказала, что отрицательные эмоции не заканчиваются в прошлом, в этом их отличие от положительных – они вынужденно проецируются в будущее.
Так вещала Москва.
Д. уже привык, что люди часто приходят не для того чтобы слушать, а затем чтобы самовыразиться. Самое интересное для них – это они сами, и с таким положением дел надо считаться.
Поэтому Д. ни единым словом или жестом не стал возражать, он доброжелательно молчал.
Москва толковала:
– Боязнь повторения обид, попытка придумать выход из положения – все это не ограничивается концом дня, переходит на завтра. Поэтому ночь опасное время. Отрицательные эмоции имеют свойство заполнять собою все мысли человека, в том числе и представляемое им будущее. Бессонница, бессонница, шурум бурум, шурум бурум.
Бормочут одно и то же, одно и то же. Д. же думал все время о другом.
Он заметил:
– Вам бы, конечно, стоило бы встретиться с дуду. Он может помочь разорвать дурной круг мыслей. Он дает ряд упражнений, питание. Дает перстень, не всем, кому очень нужно. Проблема сна – это то, с чем его ученики, даже новые, не сталкиваются уже.
Группа насторожилась. Д. знал что говорил.
– О, давайте! Да!
– Понимаете, я сказал «стоило бы встретиться». На самом деле у дуду сегодня очень много страждущих в очереди. Вы же уезжаете завтра? Сейчас группа из Израиля, потом паломники, занятия с учениками. Я не знаю, удастся ли как то попасть к дуду.
Ну поговорите там с кем-то, сказала Москва. Д. тихо сидел, покуривая самокрутку.
В день он разрешал себе четыре сигареты.
Москва нюхала дым с пониманием. Некоторые закурили то же самое, если можно, то можно. Расслабились, пили чаек.
– Очень было бы неплохо встретиться нам с дуду. Вот если прямо сейчас? У нас до ужина сколько? Час есть?
Все закивали и выжидательно посмотрели на Д. Он улыбнулся:
– Не уверен, не уверен. Простите. Об этом надо заранее договариваться.
– За сколько заранее?
– За две недели. Там, по-моему, запись. Я не посвящен в эти дела.
– С кем можно поговорить?
Пауза. Д. тихо улыбается.
– Ну, вы со мной уже говорите.
– И что?
– Ну, я вам уже ответил.
– Ну ведь храм нуждается ведь, нуждается в поддержании, мы можем это понять.
Москва загалдела, что долго готовилась к этой поездке. Кто-то даже запальчиво заявил, что никто из непосвященных не способен отличить обычного курильщика гашиша от свиддхи.
– Вы ведь он? Вы свиддхи? Нам сказали уже.
Д. отвечал с улыбкой, что половина мира знает о маджиентре и дередхонадхах, и что из того?
Раздался голос:
– Вот вы, вы ведь можете убить человека?
Д. отвечал тихо и неуверенно, что рано или поздно определенные способности приходят, если правильно и под руководством дуду проходить практики, но нет смысла говорить о них, если их нет…
– А если есть? Мы знаем историю про одного дандрика, который поклонялся баламутхе и как раз владел способностью убивать.
Д. слышал эту историю раз десять.
– Он убил восемь человек, все погибли от внутреннего кровотечения, одинаковый диагноз у всей группы! И тогда к нему пришел учитель, и дандрик умер от белой проказы!
Д. не отвечал. Москва продолжала:
– Мы читали, что одного ученика один дуду посадил вместе с другими на шманджане на двадцать один день с заданием повторять мшандру. И он сидел в последние дни там, куда бедные люди пришли сжигать своего покойника. Сдвинуться во время чтения было нельзя, а костер уже горел. В последний день по недосмотру организаторов костер погас, и половина туловища бедняка не успела сгореть. И на последнем круге мшандры покойник встал из костра и пошел на этого ученика. Тот перестал читать мшандру, оторопел. Тот шел половиной туловища. Тот вспомнил, что говорил учитель, и продолжил читать последний круг. И бедняк вернулся в костер, упал, и тело его догорело синим пламенем, так?
– Вы пейте, пейте чай. Это не простой чай, – угощал Д. Москва пила и бормотала:
– В десятой сквейе есть такая практика, это начало входа в самбакхи, кадрила суждака. Человек может перестать дышать.
Д. продолжал:
– Чай, дикорастущий очень редкий мелкий чай, он собран монахами в предгорьях Тибета, это были святые люди, они вкладывали в процесс сбора большую веру в то, что человек может найти путь к исцелению.
Он встал и начал доливать отвар в чашечки присутствующих.
– Перестать дышать? – спросила Москва. – Да, вы знаете об этом, Д.? Как это?
– Вне практики, – отвечал Д., – нельзя понять, каким образом можно задержать дыхание, совершить кадрила суждака. То есть не дышать продолжительное время. Это приходит с годами.
– Люди могут не дыша находиться под водой?
– И под водой тоже. И под землей.
Дальше их заинтересовала левитация.
– Правда, что возможно приподняться над землей?
Д. не отвечал, разнося чай.
Москва сама же и загудела в ответ:
