— Правильное решение, — согласился Вещий Олег. — Ведь что говорит консультант Зодчих Мира? Он говорит о том, что несмотря на реальную угрозу потери собственного лица нации, вообще физической ее гибели, злобное, античеловеческое учение мироотрицания «вспыхивало в другом месте с новой силой, снова проповедывало «религию света» и опять оставляло после себя трупы и объятое тьмой пепелище». Конец цитаты.
— «…и опять оставляло после себя трупы и объятое тьмой пепелище», — медленно, как заупокойную молитву, четко выговаривая каждое слово, повторил я процитированные Вещим Олегом слова Гумилева.
— Ломехузный Запад подверг нас, россиян, точнее избранную, тщательно отсепарированную его профессионалами, спецами психологической войны, часть партийной верхушки, безродных обновленцев из среды творческой и технической интеллигенции, государственных чиновников-бюрократов, испытанию роскошью.
Выдержать этой пытки нищие духом не сумели… Старо, как мир, партайгеноссе сочинитель.
А трупы и пепелища не замедлили возникнуть вслед за появлением в России собственных катаров, манихеев и богумилов. Теперь это называлось «новое мышление», «общечеловеческие ценности», «демократия», «плюрализм».
Одним словом — перестройка. Грандиозная акция ЦРУ, как назвал горбачевскую подлянку старик Каганович.
И с точки зрения левых, назовем их так, радикалов гибельный для России результат прямо-таки желателен. Ведь через смерть страдания живых существ, я опять цитирую Гумилева, будут прекращены, чего же лучше… Но откуда проповедники многочисленных и разнообразных антисистем брали — и будут брать! — энергию для этих страшных свершений?
Очевидно, ломехузы были и есть столь же одержимы, как и сторонники положительного, добрых систем. Только первые пассионарны отрицательно.
— Но за счет чего бралась эта одержимость? — спросил Станислав Гагарин.
— Ответ вы опять найдете у того же Гумилева и в собственном романе «Вторжение», — усмехнулся Олег. — Предполагаю, что поклонники вашего творчества, Станислав Семенович, роман уже прочли, а «Древнюю Русь и Великую Степь» добыть не сумели, да и на книжном рынке вещи эти дороже вашего романа в пять раз… Поэтому не стесняйтесь и приводите здесь, в «Страшном Суде», цитату покрупнее. Льву Николаевичу на Том Свете будет приятно, и читатель проникнется осознанием того, какая страшная вещь — антисистема.
— Извольте, — сказал я. — Сейчас отмечу в рукописи, чтоб Ирина Лиханова отпечатала гениальные прозрения Гумилева прямо со страницы 171-й.
И тут же написал: «Ирина! Отсюда впечатай в текст романа цитату-вставку».
И надежная помощница моя перенесла из книги «Древняя Русь и Великая Степь» такие слова:
«Позитивные этнические системы возникают за счет толчка мутации или генетического дрейфа и существуют, черпая силы из Природы собственного региона. Антисистемы этносов не образуют, богатствами Природы пренебрегают и гнездятся в телах этносов, как раковые опухоли в живых организмах — или лобковые вши, в просторечии именуемые мандавошками, так на собственный лад называет ломехузов знакомец Папы Стива доктор Галушко, не путать с новым министром безопасности! — Пассионарность их всегда высока, но черпают они ее из перепадов пассионарного напряжения, вследствие чего они возникают на границах этносов или суперэтносов.
Разнообразие этносферы, т. е. ее лучшее украшение, используется антисистемами для аннигиляций культуры и Природы. Традиции их передаются вне семей, от учителей к ученикам. Это значит, что место сигнальной наследственности, роднящей человека с другими млекопитающими, здесь занимает обучение, немыслимое без записанного текста. А разница между традициями «живыми», усваиваемыми при детском воспитании, и традициями «сделанными», т. е. книжными, такая же, как между организмами и вещами.
Одни, умирая, восстанавливаются через потомство, другие медленно разрушаются без надежды на восстановление. Вещь может починить только человек, а книжную традицию восстановить — новый этнос. Вот почему эпоха гуманизма, т. е. чтения и усвоения наследия умершей культуры, получила название «Возрождение».
Но антисистема не вещь. Она вытягивает пассионарность — одержимость! — из вместившего ее этноса, как вурдалак кровь жертвы. Это для антисистемы не составляет труда потому, что цель ее не созидание, т. е. усложнение, а упрощение, или перевод живого вещества в костное, костного — путем лишения формы — в аморфное, а это последнее легко поддается аннигиляции, являющейся целью поборников антисистемы.
Поэтому антисистемы и существуют очень долго, меняя собственные вместилища — обреченные этносы. Иногда они возникают заново там, где два-три этнических стереотипа накладывают друг на друга. А если им приходится при этом сменить символ веры и догмат исповедания — не беда. Принцип стремления к уничтожению остается, а это главное».
И далее:
«Ведь войдя в мир фантасмагорий и заклинаний, люди становились хозяевами этого мира или точнее, были в этом искренне убеждены. А то, что им ради этого ощущения свободы и власти над окружающими надо было плюнуть на крест, как тамплиерам, или разбить на части метеорит Каабы, как карматам, или, убив мудрого визиря — исмаилиты? — обескровить страну, их приютившую, то это их совершенно не смущало.
Правда, встав на этот путь, они отнюдь не обрели личной свободы. Наоборот, они всегда теряли даже ту, которую имели, находясь в той или иной позитивной системе. Там закон и обычаи гарантировали им некоторые права, соразмерные с несомыми обязанностями. А здесь у них никаких прав не было.
Строгая дисциплина подчиняла их невидимому вождю, старцу, учителю, некоему мудрецу, но зато он давал им возможность приносить максимальный вред ближним. А это было так приятно, так радостно, что можно было и собственной жизнью пожертвовать».
— …Не подлежит сомнению, — говорит Лев Николаевич, — что столкновение адептов систем с противоположными мироощущениями не может пройти бесследно. Они взаимно погашаются, как заряды с разными знаками или как кислота и щелочь при реакции нейтрализации. Уцелевает та, чья масса больше, и от чего, следовательно, сохраняется остаток. Если торжествует система — этногенез — развитие нации! — продолжается нормально; если побеждает антисистема — этнос разваливается, слабеет и становится добычей соседей. Но процесс такой реакции долог. Даже острые коллизии исчисляются веками. Поэтому усмотреть антисистему можно не только на широких полотнах истории.
— Двадцать лет боролся товарищ Сталин с антисистемой, возникшей в России происками ломехузов или безродных сатанистов, называйте их как хотите, в Семнадцатом году, — проговорил князь Олег. — Трудное было время, но Иосиф Виссарионович к 1937 году срубил международной гидре голову. Но срубил он только вершки, троцкистские корешки выкорчевать ему не удалось. После Великой войны гидра отрастила новые головы, и наш кремлевский витязь вновь бросился в атаку. Но избыли силы, предатели завелись в окружении, не дали ему больше ничего и никого убрать, самого Отца народа срубили… А при пьянице Никите да при безвольном Леониде ломехузы подняли головы, перешли в наступление.
— Когда на престол сел ставропольский болтун, идеологический бандит — пораженец, все уже было схвачено, — заметил Станислав Гагарин.
— Безусловно, — подтвердил Вещий Олег.
— История русско-европейского — в этнологическом смысле! — контакта за тысячу лет сводится, как полагает Гумилев, к проникновению сугубо технической, внешней западной «цивилизации» в русскую духовную культуру, — сказал я. — Но подобная «цивилизация» вовсе не формирует национально-психологический склад, манеру поведения, образ мышления, так называемый менталитет.
— Вовсе не образует, — согласился Вещий Олег. — И потому то, что Европа не смогла поработить духовно Россию и за тысячу лет, позволяет надеяться, что у новейших реформаторов не хватит ума и пороху одолеть естественное сопротивление российской сверхнации их бредовым новациям, как бы господ «демократов» не дергали за долларовые ниточки кукловоды из Вашингтона.
ИХ ВЫБОР ВОВСЕ НЕ ВЫБОР РОССИИ!
Князь Олег замолчал и тяжко вздохнул.
— Порою так становится за Державу и русских людей обидно, — искренне проронил он, — что готов взять в руки меч, погонять как следует ломехузов, а затем прибить щит на ворота Американского Белого Дома.
— У них там и ворот-то нет, — усмехнулся Станислав Гагарин. — Зеленые лужайки…
— Тогда кол осиновый вбить им в лужайку! Или еще куда вогнать, — сердито произнес Олег и матерно заругался.
