Помню, как я однажды усомнился в правильности курса, который сообщил мне Джеф. В ответ незамедлительно последовало: «Может быть, ты будешь штурманом?» С тех пор я всячески (да и не только я) старался избегать разговоров на темы, прямо или косвенно ставящие под сомнение квалификацию нашего дорогого штурмана. Чаще всего на мое сообщение о координатах Джеф удовлетворенно крякал и говорил, что сегодня «Аргос» (так называется наш спутник) ошибся ненамного и координаты, определенные им, отличаются от вычисленных по спутниковым данным всего на 1–2 мили. Но иногда мое сообщение вызывало в ответ его саркастический смешок: «Опять этот «Аргос» ошибся!» Но вот последние пять-шесть дней такая реакция стала преобладать. Координаты по «Аргосу» стали сильно расходиться с координатами по Джефу, причем интересно, что и те, и другие прекрасно укладывались вдоль прямых линий и линия аргосовских координат отклонялась от линии Джефовых ни мало ни много на 20 градусов к западу! До поры до времени, как это повелось, данные спутника не принимались в расчет нашим штурманом, и все мы, кроме, пожалуй, Этьенна, были уверены, что следуем единственно верным курсом. Этьенн хранил молчание, щадя самолюбие Джефа, но до тех пор, пока мы не увидели впереди по курсу загадочные горные вершины. «Джеф мне друг, но истина дороже!» — вскричал Этьенн, разглядывая сегодня утром карту, на которую он нанес вчера самые свежие координаты. «Разрази меня гром, если это не нунатаки Скай-Хай! — уверенно заявил Этьенн, протягивая мне карту. — Смотри», — и он ткнул в нее пальцем. Действительно, прямая линия, изображавшая наше движение за последние пять дней, утыкалась как раз в отмеченные на карте тремя точками нунатаки Скай-Хай. До них по карте оставалось километров двенадцать, что на глаз соответствовало тому расстоянию, которое мы оценили вчера. Я, как всегда аккуратно, сообщил о нашем открытии Джефу. Его реакция была несколько более бурной, чем обычно: «Вы можете называть эти нунатаки, конечно, как вам заблагорассудится, но если вас интересует их истинное название, под которым они, между прочим, значатся на всех картах, даже на ваших, — добавил он не без ехидства, — то это нунатаки Оландер». Джеф замолчал, и я поспешил согласиться с ним. Услышав от меня такой ответ Джефа, Этьенн дал волю своим чувствам: «Не понимаю, как можно в наше время все еще не доверять спутнику! Ни в одной из моих экспедиций «Аргос» не подводил меня ни разу! Нет, сегодня я покончу с этим анахронизмом. Подумать только, какое-то велосипедное колесо, которое прыгает по застругам, как заяц, и наверняка сбивает показания. Компас, который болтается, как… — тут он совершенно неожиданно употребил очень распространенное у нас сравнение, в котором фигурировало слово «прорубь». — Все это смешно по сравнению с современным, не зависящим ни от погоды, ни от застругов спутником! Нет! Я этого так не оставлю! Даешь нунатаки Скай-Хай!» — с этим боевым кличем Этьенн, вооружившись картой, выбрался из палатки. Я поспешил с ним. Джеф с полным комплектом навигационного вооружения уже поджидал нас. Противники сошлись на сверкающем под солнцем ристалище. Остальные участники экспедиции, наделенные лишь правом совещательного голоса, окружили участников турнира.
Дело было, конечно же, не в личных амбициях и не в названиях нунатаков. Нунатаки Оландер находились западнее Скай-Хай и, соответственно, ближе к горе Рекс. Нам непременно надо было решить, что же все-таки перед нами: от этого зависела правильность выбора курса на гору Рекс. Надо сказать, что и та, и другая сторона приводила весьма веские аргументы в свою пользу, но в конце почти получасового поединка Этьенн сумел найти простые и убедительные слова. «Послушай, Джеф, — сказал он, — если отбросить мистику, то «Аргос» может или работать, и работать правильно, или же не работать вообще. В данном случае его координаты ложатся на линию, я подчеркиваю, на прямую линию, а это значит, что координаты, сообщаемые им, не есть случайные числа и, следовательно, он работает и работает верно, а кроме того, — развивал атаку Этьенн, — нунатаки Оландер помечены на карте одной точкой, а нунатаки Скай-Хай тремя. Мы же вчера видели целых пять вершин, а это все-таки ближе к трем, чем к одному!» Мы все поддержали убедительную речь Этьенна и большинством голосов (у нас в команде поистине демократическая обстановка) решили, что перед нами все-таки нунатаки Скай-Хай. Джеф при голосовании воздержался. Решение принято — в путь.
Плотный наст, небольшой уклон и попутный ветер сделали наше путешествие до обеда скорее приятным, чем трудным, хотя мне впереди пришлось изрядно попотеть. Мы постоянно были вынуждены идти с максимальной скоростью, чтобы оторваться от собак. Особенно неистовствовали собаки Кейзо, тащившие самые легкие нарты. Однако я устоял. К вечеру нам удалось пройти, несмотря на утреннюю задержку, около 13 миль. Часов в двенадцать начался затяжной подъем, который продолжался до 15.00. Я отдал, наверное, очень много сил в предварительном заезде, поэтому при движении в гору не смог долго удерживать лидирующее положение. Собаки Кейзо — а первым у него шел неутомимый Рекс — все время меня доставали. Часа в четыре Кейзо предложил мне отдохнуть рядом с его нартами, а сам вызвался возглавить гонку. Неожиданно для самого себя я согласился. К этому времени подъем кончился, ветер стих, и поскольку мы изменили курс и сейчас двигались практически на запад, то солнце светило прямо в лицо. Кейзо вышел вперед и быстро, не экономя сил, заработал палками, но вскоре вынужден был остановиться, чтобы снять штормовку — стало жарко. И все равно мы его настигли. Езда рядом с упряжкой Кейзо требовала определенной сноровки. Лишенные стоек нарты были слишком низкими для того, чтобы можно было за них держаться, сохраняя вертикальное положение, а в наклонку идти было неудобно. Я выдержал только час такого отдыха и вернулся на свое привычное место. Теперь я шел, внося поправку на «кривизну висения компаса». Дело в том, что во время обеденного перерыва естественно возник вопрос о причинах такого расхождения прежде столь хорошо согласующихся координат «Аргоса» и Джефа. Весьма скоро подозрение пало на меня как на пойнтмена, а также на новое и последнее звено в длинной цепи реализации грандиозных навигационных предначертаний Джефа. Были высказаны самые разные мнения относительно причин возможного отклонения от курса. Предположения Джефа о моем якобы железном сердце, отклоняющем влево чувствительную стрелку компаса, я начисто отверг, так как имел на этот счет вполне конкретную кардиограмму. Этьенн придумал, на мой взгляд, более правдоподобное объяснение. Он сказал мне: «Послушай! Ты только взгляни, как висит у тебя компас! Чем ты набил свой нагрудный карман?» Я опустил глаза. Действительно, компас, находящийся как раз на уровне нагрудного кармана штормовки, висел как-то кривовато относительно лыж. «Я давно обратил внимание, — продолжал Этьенн, — что из-за флага (на каждом нагрудном кармане наших штормовок был нашит соответствующий национальный флаг) мой компас постоянно отклоняется влево, а твой, наверное, вправо, не так ли?» Тут он торжествующе поглядел на меня. Я заметил, что все это звучит чрезвычайно убедительно, за исключением того, что советский флаг скорее должен вызывать отклонение влево, чем вправо. Против этого никто возражать не стал. Решили дать мне еще испытательный срок как пойнтмену и посоветовали вносить коррекцию на «кривизну» компаса. Однако, несмотря на то что я старательно учитывал эту злополучную «политическую» кривизну, в конце дня выяснилось, что мы опять отклонились от курса и опять в ту же левую сторону, но генеральное направление было верным, и на радиосвязи выяснилось, что до Рекса нам осталось 55 миль, а сегодня, несмотря на послеобеденный подъем, мы прошли 27,5 мили! Этьенн, отметив на карте самые последние координаты, с торжествующим видом понес показывать их Джефу, поскольку они подтверждали верность аргосовской линии. Крике сообщил также, что «Адвенчер нетворк» приобрела большой самолет ДС-6 и готовила его к полету на холмы Патриот, где располагался базовый лагерь «Адвенчера». Самолет должен был доставить туда всех наших отдохнувших собак, продовольствие и снаряжение, с которыми мы собирались штурмовать Полюс. Вторым рейсом по плану он должен был привезти в базовый лагерь группу журналистов и телевизионщиков, собиравшихся принять участие во встрече экспедиции. Кроме того, Крике сообщил, что в Пунта-Аренас уже прибыли Месснер и Фукс — участники еще одной трансантарктической экспедиции. Да, да, тот самый знаменитый альпинист Рейнхольд Месснер, который, покорив все существующие на Земле восьмитысячники, решил теперь испытать себя не в преодолении немыслимо трудных, но относительно коротких вертикалей, а в борьбе с немыслимо протяженными как в пространстве, так и во времени, но относительно несложными горизонталями. Его напарник Арвид Фукс, хоть и был не столь знаменит, как Месснер, но в его послужном списке уже был Северный полюс. В мае 1989 года он в составе международной лыжной экспедиции под руководством Роберта Свана достиг Северного полюса и сейчас был полон желания и надежд в этом же году и тоже на лыжах достичь Южного полюса. Эта экспедиция, хотя и была также трансантарктической, называлась «Поларкросс». Они должны были пройти на лыжах, буксируя все необходимое за собой на небольших саночках, по наиболее популярному маршруту: от станции Шеклтон на леднике Фильхнера через Южный полюс на станцию Мак-Мердо. Этот маршрут в 1959 году был пройден экспедицией Фукса — Хиллари и в 1983 году экспедицией Файнесса, но обе эти экспедиции использовали механические средства передвижения. «Поларкросс» мог стать, как и наша экспедиция, первой попыткой пересечения Антарктики без использования механических средств. Маршрут «Поларкросса» был в два раза короче, чем наш, и ее участники намеревались преодолеть его за четыре месяца. По расчетам Месснера, как он сообщил в одном из интервью перед экспедицией, он намеревался прийти на Полюс в одно время с нами. Эта встреча обещала быть интересной, но пока… наши координаты: 74,8° ю. ш., 72,8° з. д. По сообщению о Крике, за истекшие семьдесят пять дней путешествия преодолели 756 миль, то есть средняя скорость была очень невысока — всего 10 миль в сутки. По нашим рачетам, для того чтобы преодолеть весь маршрут в жестко ограниченные антарктическим летом сроки и выйти к побережью на станцию Мирный к 1 марта 1990 года, нам надо было двигаться со средней скоростью 20 миль в сутки. Надо было догонять ускользающее от нас время, не считаясь ни с погодой, ни с усталостью. Обратного пути у нас не было, и это понимал каждый!
