Крике вышел на связь ровно в 21.00 и первым делом сообщил нам наши координаты, а затем — новости. Сегодня пятница — мой день для радиосвязи. На Беллинсгаузене об этом тоже знают, и вот я уже услышал, как Олег Сахаров, радист с Беллинсгаузена, зовет меня: «Трансантарктика, Трансантарктика, здесь Беллинсгаузен, прием!» Этьенн благодаря музыкальному слуху быстро усваивает интонации русской речи и нередко, прежде чем отдать мне микрофон, сам отвечает Олегу: «Белигаузен, Белигаузен, прем». В слове «прием» он проглатывает звук, отчего оно звучит как «прем». Порой это и впрямь соответствует ситуации, как, например, сегодня, когда мы, грубо говоря, проперли целых 18 миль, несмотря на поздний выход и плохую погоду. Ужин начали готовить только после связи. Для ускорения процесса вновь пришлось прибегнуть к продуктам быстрого реагирования. В этот вечер ими стали норвежские сардины имени короля Георга, растворимое пюре с томатом и сыром, а на десерт сладкая овсянка для Этьенна, а для меня горячее молоко с сухофруктами. Лагерь в координатах: 74,2° ю. ш., 69,7° з. д.
7 октября, суббота, семьдесят третий день.
Пять с половиной часов для сна — много это или мало? Правильно. Мало! Но если спишь на абсолютно свежем и чистом воздухе после трудного дня, получив накануне хорошие телеграммы из дома, отчего сон твой становится безмятежным и спокойным, то, уверяю вас, иногда и пяти часов вполне достаточно, чтобы проснуться наутро бодрым и со свежей головой. Ветер к утру немного стих. Когда я выбрался наружу, то увидел, что метель перешла в поземку. По расплывчатому светлому пятну на восточном крае горизонта можно было догадаться о наличии солнца, а на грязно-сером, разорванном во многих местах холсте неба виднелись многочисленные голубые заплаты. Видимость была неплохой и сулила нам не очень трудный для путешествия день. Я поспешил обрадовать Этьенна. Две наших маленьких печурки работали, как два неукротимых вулканчика. Им совершенно неведом средний режим и им надо или Все, или Ничего! В режиме Все чайник закипает в считанные минуты, так же, как и вода для каши, зато после загрузки крупы смотри в оба — убежит. Но этим утром овсянка была поймана вовремя и уничтожена. В 8 часов мы с Этьенном уже выползли из палатки. Лагерь приходил в движение, шатры палаток опадали, собаки просыпались и, круто выгибая спины, стряхивали снег вместе с остатками сна. И то, и другое стряхивалось плохо. Вновь, как и три недели назад, сильная метель плотно забила шерсть большинства из них снегом. Прежде чем надевать на собак постромки я тщательно осматривал их грудь и лапы и помогал им избавиться от намерзшего снега. Особенно трудно было надевать постромки, снятые накануне. За ночь они совершенно замерзли и напоминали скорее некое изделие из арматуры, чем из материи, так что приходилось предварительно их мять и обкалывать с них лед. Собаки терпеливо переносили эту очень чувствительную операцию по очистке шкуры от снега и сами активно помогали — катались по твердой поверхности снега и никогда не упускали случая потереться мордами о ноги любого из нас, подошедшего к ним поближе. У Тима сплошная незаживающая рана теперь уже на всей задней поверхности лап. Не знаем, чем ему помочь — разве что мольбами о хорошей погоде. Сегодня, кажется, тот редкий случай, когда мольбы помогают. К моменту нашего выхода небо окончательно очистилось от облаков. Яркое солнце, голубое небо, искрящийся снег — так непривычно начиналось для нас это утро. Джеф подъехал ко мне и попросил… сегодня не лидировать. «Я хочу потренировать Тьюли, пока хорошая погода, а то она, кажется, начинает терять свои навыки вожака за твоей широкой спиной». Я, естественно, был не против, и, пока застегивал крепления на лыжах, упряжка Джефа ушла вперед. Мне стоило большого труда догнать ее. Мы с Джефом шли рядом, придерживаясь за стойки нарт. Джеф, казалось, каким-то боковым зрением улавливал отклонения стрелки укрепленного на стойке нарт компаса и своевременно командовал Тьюли. Тьюли очень часто оборачивалась назад, по-видимому, ее смущал непривычный человек рядом с хозяином, но это отнюдь не мешало ей практически без отклонений вести упряжку. Иногда Тьюли приседала по вполне понятной причине. Джеф был начеку. «Воооу», — следовала команда, и упряжка останавливалась как вкопанная — дисциплина у Джефа весьма строгая. Через полминуты короткое «О'кей!» — и псы срывались с места, но тут же в первых рядах происходило замешательство: место, где только что приседала Тьюли, становилось камнем преткновения для всех без исключения кобелей. Да, Джефу стоило больших трудов заставлять собак продолжить движение. Я обернулся, чтобы посмотреть, как себя поведут остальные собаки. Вот остановилась как вкопанная упряжка Кейзо, собаки собрались в кучу и, отталкивая друг друга, рыли носами снег. Я видел, как Кейзо бежал к ним, размахивая руками, и буквально силой вытаскивал их на белую, лишенную всяких соблазнительных запахов дорогу. Чуть позже то же самое произошло и с упряжкой Уилла.
К обеду вновь подул резкий ветер, началась поземка, правда, температура повысилась с минус 25 утром до минус 18 днем и по-прежнему виднелось солнце. После столь длительного перерыва мы увидели, что оно взобралось уже достаточно высоко и почувствовали, что оно начинает уже пригревать. Даже снег на обращенных к солнцу темных поверхностях фанерных ящиков начал таять, превращаясь в лед. Это давало основание надеяться, что когда-нибудь — и, может быть, уже скоро — и в эти края придет весна. После обеда начался затяжной и довольно крутой подъем. Чтобы как-то стимулировать собак тащить в гору тяжелые нарты, я вышел вперед. Я еще раньше обратил внимание на то, что Тьюли нравилось видеть меня перед собой. Она сразу же становилась более деловой и целеустремленной. Ее ежеминутные повороты, обусловленные, как мне кажется, чисто женским кокетством, пропадали напрочь. Поворачивая к Джефу свою волчью морду, она как бы призывала его и всех остальных восхититься тем, как она мастерски держит направление и вообще какая она умница. Сейчас же никаких поворотов — морда низко опущена к лыжне, и все внимание сосредоточено на моем следе. Думаю, это объясняется тем, что я в какой-то мере снимал с нее часть психологической нагрузки как с вожака. Теперь нагрузка эта падала на меня, я был для нее вожаком, а она превращалась на время в обычную ездовую собаку, оттого и тянула сильнее. После небольшой плоской вершины, венчавшей подъем, начался спуск, который мы преодолели быстрее и с явно большим вдохновением.
В этот день мы преодолели один за другим еще четыре подъема и спуска. Собаки здорово устали, и последний подъем дался им с трудом — приходилось постоянно подталкивать нарты. Остановились, как обычно, в 6 часов, пройдя 22 мили. Поставили палатку. Затем Этьенн окинул быстрым взглядом горизонт, нашел одному ему ведомое направление на Пунта-Аренас и только после этого растянул антенну, укрепляя середину ее на лыжне, а концы на двух ледорубах. Недалеко от нас Дахо возился со своей палаткой, обсыпая ее снегом. Уилл уже был внутри. Вообще Уилл не любил задерживаться снаружи. Как вы, наверное, помните, в конце нашего совместного проживания я все-таки уговорил его выполнить хоть небольшую, но важную работу: обсыпать палатку снегом. Сейчас же я смотрел, как это делает Дахо, и думал, что профессору вновь придется отвоевывать у своего компаньона право на более справедливое распределение обязанностей. Я помог Дахо распрячь и накормить собак.
