— Время еще не пришло,— воскликнула Эдит.
— Пришло,— настаивал Майк,— потому что у нас есть газета, описывающая события тридцатого ноября в прошедшем времени.
— Но это моя сестра,— повторила Эдит.
— Будущее изменить нельзя,— сказал Майк.— Для нас события того дня также реальны, как любое событие прошлого. Будущее, как колода карт. Вытащив одну, мы можем разрушить весь домик. Тебе надо смириться с судьбой, Эдит. Иначе, кто знает, что произойдет.
— Моя сестра,— прошептала Эдит,— Моя сестра умирает, а вы не позволяете мне пальцем шевельнуть, чтобы ее спасти.
VIIIТаким настроением Эдит портила весь праздник. Очень трудно быть радостными и благодарными, если рядом едва не рыдают. Фишеры ушли сразу после обеда. Мы утешали Эдит, как могли, и выражали сочувствие. Вскоре ушли Томасоны и Гаррисы.
Майк посмотрел на мою жену и на меня и сказал:
— Надеюсь, вы-то не собираетесь убегать так рано?
— Нет,— сказал я,— мы не спешим.
Майк говорил об Эдит и ее сестре. Ее нельзя спасти, продолжал настаиватьон. Это может быть крайне опасно для всех нас, если Эдит попытается изменить будущее.
Потом мы стали обсуждать дела на бирже. Майк купил «Натомас», «Трансамерику» и «Электронные информационные системы», которые, по его словам, должны подняться с 343/4 до 47. Так мы беседовали, и он достал декабрьскую газету, чтобы сравнить кое-какие цифры. Заглядывая через его плечо, я обратил внимание, что шрифт очень неразборчивый, а страницы серые и хрупкие.
— Как ты думаешь, что происходит? Газета явно разрушается.
— Это энтропийный сдвиг,— сказал он.
— Энтропийный сдвиг?
— Газета, вероятно, подвергается крайне сильным энтропийным напряжениям из-за своего аномального положения в чужом времени. Я заметил, что шрифт расплывается, и не удивлюсь, если через несколько дней он вовсе исчезнет.
Тут я обратил внимание на «Баух» и «Ломб». 1493/4.
— Погоди-ка,— сказали.— Уверен, что тут должно быть сто сорок девять ровно. И «Натомас» — пятьдесят шесть и семь восьмых вместо пятидесяти семи. И еще некоторые другие.
Цифры не соответствовали тем, которые я помнил. Мы по-дружески поспорили, а потом не так уж и по-дружески, когда Майк намекнул, что у меня дырявая память. В конце концов я сбегал домой и принес свою газету. Мы положили их рядом и стали сравнивать. И конечно, на четверть, на восьмую, но они расходились. Что еще хуже, цифры не соответствовали тем, которые я выписал в первый день. Моя газета теперь показывала: «Баух» — сто сорок девять с половиной, «Натомас» — пятьдесят шесть с половиной, «Дисней» — сто семнадцать, «Левич» — сто четыре, «ЕсиДж» — двадцать три и пять восьмых. Все как бы скользило.
— Тяжелый случай энтропийного сдвига,— сказал Майк.
Мы сравнили другие страницы. Заголовки одинаковые, но в тексте были небольшие отличия. Разнились и фамилии в некрологах. В целом газеты были схожи, но не идентичны.
— Как это может быть? — удивился я.— Как напечатанные слова могут день ото дня меняться?
— Как вообще газета из будущего могла попасть к нам? — спросил Майк.
IXМы обзвонили других и расспросили о ценах акций. Кое-что уточняем, объяснили мы. Чарли Гаррис сказал, «Натомас» идет 56, а Джерри Уэсли сказал — 57'/,, а Боб Томасон обнаружил, что страницу' невозможно прочитать, все расплылось.
Энтропийный сдвиг.
Чему верить? Что реально?
XВ субботу днем пришел Боб Томасон. Крайне возбужденный, с газетой под мышкой. И с порога закричал, смотри, Билл, как такое может быть? Страницы буквально рассыпались. Будто этой газете миллион лет.
Я достал из шкафа свою. Она была в отвратительном состоянии, но кое-что еще читалось. «Натомас» — 56 '/4, «Левич» — 103 ’/2, «Дисней» — 1171 /4. Все время новые цифры.
XIПонедельник, 29 ноября. Все газеты рассыпались в труху. Съедены энтропией. Цены на бирже полезли вверх. Вчера «Луис» побил «Гигантов» и я за обедом получил свой выигрыш с Хантера. Сид и Эдит Фишеры внезапно уехали отдыхать во Флориду. Там живет сестра Эдит, та, которая должна завтра умереть.
XIIВсе время думаю, не затеяла ли что-нибудь Эдит, презрев предупреждения Майка на Благодарении.
XIII Итак, сегодня среда, 30 ноября, и я дома со свежим номером «Пост». Счастлив заявить, что, несмотря на энтропийный сдвиг, все вышло замечательно. Мой маклер продал акции, и я недурно заработал. Если эта неделя и стоила мне нервов, все с лихвой окупилось.
Завтра 1 декабря. Будет забавно увидеть старую газету.
XIV Сегодня утром вышел, как обычно, перед завтраком за почтой, но получил газету за 22 ноября, тот номер, который тогда до меня не дошел.
Само по себе неплохо. Но эта газета полна событий, которых я не помню. Словно кто-то протянул руку в прошлое и все перемешал. Наверняка я бы слышал об убийстве губернатора Миссури. И о землетрясении в Перу, погубившем 10 000 человек.
На работе первым делом зайду в библиотеку и сверю эту газету с тамошним номером «Таймс» от 22 ноября. Интересно.
Какую газету я получу завтра?
XV
Непохоже, что я сегодня вовсе попаду на работу. Вышел после завтрака к машине, чтобы ехать на станцию, а машины нет, нет ничего, все серо, просто серо, ни луга, ни деревьев, ни домов, просто густой туман, поглотивший все. Вернулся в дом, разбудил жену, рассказал ей. Что это значит, Билл, спросила она, что это значит, почему все серо? Не знаю, сказал я, давай включим радио. Но радио молчит и молчит телевизор, нет даже заставки, молчит телефон, все молчит, и я не знаю, что происходит, я ничего не понимаю. Должно быть, крайне тяжелый случай энтропийного сдвига. Время, наверное, каким-то сумасшедшим образом замкнулось само на себя.
Эдит, что ты с нами сделала?
Я не хочу здесь жить, я хочу продать дом, я хочу отменить подписку на газеты, я хочу назад в реальный мир, но как, как, я не знаю, все серо, серо, серо, все вокруг серо.
Сезон мутантов
© Перевод А. Корженевского
Вчера выпал снег, три дюйма. А сегодня, вздымая поземку, дует с океана хлесткий холодный ветер. Самая настоящая зима, нижняя точка на графике года. В этот сезон и прибывают мутанты. Они поя вились десять дней назад, все те же шесть семей, что и обычно, и сняли дома возле пляжа, по северную сторону дороги, протянувшейся через дюны. Они любят приезжать сюда зимой, когда нет отпускников и пусты пляжи. Надо полагать, им не нравится, когда вокруг много нормальных. Зимой же здесь остаются лишь немногие, упрямое ядро из тех, что, вроде нас, предпочитают жить тут круглый год. Мы ничего не имеем против мутантов до тех пор, пока они нас не беспокоят.
Вон они на берегу: взрослые играют с детьми. Холод их, похоже, совсем не пугает. Выйди, например, я на улицу — замерз бы сразу, а они даже не одевают теплые пальто. Только легкие куртки и свитеры. Видно, у них кожа толще нашей — ровная, блестящая и зеленая, как яблоки, а может, и другой метаболизм. Можно подумать, они с какой-нибудь далекой планеты, так нет же: как вы и я, тоже граждане США. Одно слово — мутанты. Уроды, как говорили раньше. Но конечно, теперь так говорить не принято.
Занимаются они там своими мутантскими фокусами. Летают, понимаете ли. Не совсем, конечно, летают, скорее просто подпрыгивают и парят, но они могут махнуть футов на двадцать — тридцать вверх и парить там три или четыре минуты. «Левитация» это называется. Целая компания их сейчас левитирует прямо над океаном, зависнув высоко над волнорезами. Свалятся и промокнут — будут тогда знать. Но они никогда не теряют контроля над собой. А вон двое играют в снежки, без всяких там рук, просто силой мысли подбирают снег, скатывают в комок и швыряют. Называется «телекинез».
Я эти слова узнал от старшей дочери Эллен. Ей семнадцать, и, на мой взгляд, она слишком много времени проводит с одним из парней-мутантов. Лучше бы держалась от него подальше.
Левитация. Телекинез. Мутанты, снимающие дома у пляжа. Совсем мир сошел с ума.
Видите, как резвятся? И вроде бы счастливы?
Уже три недели, как они приехали. Синди, моя младшая дочь — ей всего девять,— расспрашивала меня сегодня про мутантов. Кто они? Откуда?
Я сказал, что есть разные типы людей. У одних коричневая кожа и вьющиеся волосы, у других желтая кожа и раскосые глаза, у третьих...
— Это все расы,— сказала она,— Я знаю про расы. Все расы выглядят по-разному снаружи, но внутри они практически одинаковые. Амутанты совсем другие. У них особые способности, и некоторые даже выглядят не так, как мы. Они больше не похожи на нас, чем другие расы, и вот этого я не понимаю.
