Тот кавказец, который был в группе замыкающим, а теперь стоял чуть в стороне, произнес какую-то недлинную фразу, адресованную своим, и сделал шаг к ней. И в этот момент на него сбоку кинулся какой-то неизвестно откуда взявшийся парень. Он был без шапки, и бело-рыжие волосы делали его, высокого и почти тощего, похожим не то на шотландца, не то на немца. Они сцепились с кавказцем на секунду, не больше, и с силой рубанувший запястьем по уже разворачиваемой к нему руке с пистолетом парень успел нанести всего один удар. Короткое лезвие, зажатое между пальцами, взблеснуло в воздухе, и он тут же одним длинным движением вогнал его в шею стоящего. Солнцу оставался еще почти час, прежде чем оно начнет напрямик пробиваться между домами, но блеск был явственным, как настоящий солнечный зайчик. Предостерегающий крик запоздал — парень выдрал нож из чужой шеи и хищно развернулся от валящегося ему под ноги навстречу двум другим. Те оттолкнули девушку с пути и сами шагнули навстречу, зачем-то пригибаясь к земле. Раненый кавказец катался по асфальту влево и вправо, пытаясь зажимать шею ладонями, и трое начали буквально рубиться прямо над его телом, обмениваясь длинными, полосующими ударами. Несколько секунд или даже их обрывков, — и «шотландец» начал кричать. Он пытался отступать, едва уже двигая рукой с криво зажатым в ней коротким ножом — при каждом взмахе в разные стороны летели брызги, — но его били с двух сторон, не трудясь даже нагнуться за пистолетом, валяющимся под ногами. Крик погибающего шел рывками, получающийся тогда, когда ему удавалось набрать воздуха. Страшный, если бы он был настоящим.
Еще секунда — и его свалили, потом некоторое время били ногами с двух сторон. Он так и продолжал кричать: с мукой в голосе, с паузами, в которые чудилось — все. Затем к нему наклонились, сделали несколько быстрых движений. Они казались уже лишними — крик прервался уже после первого или второго. Девушка так и застыла на том месте, куда ее оттолкнули с пути. Теперь стало ясно, что она не хохочет сквозь пьяный хрип, а воет. В одной туфле, поджимая вторую ногу, неподвижная, закрыв лицо руками, она так и продолжала стоять, когда разогнувшийся наконец от лежащего в черной луже рыжего парня мужчина шагнул вперед и перерезал ей горло. Второй щупал шею своего товарища, уже неподвижного: упавшая с каким-то неприличным мокрым хлипом девушка задела его руками, и он с неудовольствием оглянулся с корточек.
Прислонившись к серой стене дома, Анна смотрела на все это, происходящее перед ней, со спокойным интересом — как дети смотрят мультфильмы. До нее доходили звуки, без труда преодолевающие полтора десятка метров, на зрение тоже нельзя было пожаловаться. Даже запахи чувствовались: на холоде резко и остро пахло не свернувшейся еще кровью — этот запах был ей знаком лет пятнадцать минимум. Так что галлюцинация получилась сложная, многоплановая, питающая сама себя. Было совершенно ясно, что ничего этого на самом деле происходить не может. Плечу было холодно от стены, ноги затекли от неудобной позы, — вот это было реально. Соответственно, то, что было впереди — просто казалось.
Сбоку послышался топот — бежал кто-то тяжелый. Анна не торопясь оглянулась, решив пока подождать с анализом. Это оказался милиционер: карикатурный, как их представляют в дешевых телесериалах, то и дело мелькающих на наших телеэкранах. Мордатый, с животом, в свернутой набок серой пузатой куртке, потный. Последнее было очевидно: несмотря на не летнюю погоду, от него буквально несло острым и гадким запахом. Милиционер пропрыгал вперед и где-то на полдороге между Анной и кажущимися фигурами одним коротким движением сумел привести себя в равновесие. Было даже странно, что это у него получилось: впрочем, искать во сне логику дело неблагодарное. Двое кавказцев, стоящих над как бы мертвыми (те были набросаны едва ли не горой), одновременно прыгнули в разные стороны — это было уже просто смешно, и она не стала себя сдерживать — засмеялась. Милиционер начал стрелять из своего игрушечного пистолета, и тот захлопал, как ворох детских хлопушек на празднике. Двое впереди закричали что-то, — наверное, друг другу. Они уже повернулись к Анне и что-то наверняка символизирующему призраку милиционера спиной, но сказать «и бросились бежать» было невозможно — одного из них сбило на землю сразу. В другого практически тут же попали одна или две пули — пистолет в руках стоящего как-то полубоком милиционера ходил вверх и вниз. Кавказца перекосило на бегу, он захромал — и серая карикатурная фигура снова кинулась вперед. За секунду милиционер сократил дистанцию метров до пяти и вновь открыл огонь. Во всяком случае, именно так Анна интерпретировала серию хлопков и падение человека еще дальше впереди. Сам пистолет был заслонен от нее, но никакого пламени и дыма не было в любом случае. Опять же, понятно почему: пистолет — это тоже символ.
Рядом остановился еще один человек: Анна даже не слышала, как тот подошел сзади. Крупный мужчина с уверенным строгим лицом, хорошо одетый. По типажу — нормальный «старший менеджер». Интересно, настоящий он или нет?
Милиционер пробежал своей подпрыгивающей походкой еще несколько шагов, настиг упавшего. Наклонился над ним где-то с метра, тут же разогнулся. Выстрелил в лежащего. Вернулся чуть назад, к основной группе. Еще выстрел. Анна осознала, что тела были обозначены в ее воображении слишком уж яркими мазками. Да, простыми, но яркими: таких красок не бывает или почти не бывает. Пухлая серая фигура наклонилась еще несколько раз над каждым из тел. Очередные секунды, и милиционер подбежал к ним. Даже лицо у него было слишком простое — застывшее, как маска. Только глаза как-то выделялись. В том, как он на нее посмотрел, пусть и мельком, была настоящая ненависть. Потом он куда-то делся.
— Этого всего не было, — очень твердо, уверенно сказал мужчина за плечом. — Это кажется.
Анна согласно кивнула. Разумеется, кажется. Все было построено очень схематично, какими-то грубыми блоками, как дети строят кривую башенку из крашеных деревянных кирпичиков. Или слоями, это сравнение тоже подойдет. Сначала трое тащат упирающуюся девушку по освещенной, уже дневной улице, не обращая внимания на прохожих. Это натуральный штамп из дешевого кинофильма, что-то из 50-х годов, вызывающее ассоциации с черно-белой пленкой и открытыми автомобилями излишней длины. Потом жирная тетка со своей сумкой — только она появляется, и ее со смехом как бы убивают одной пулей. Потом вообще похожий на комикс «шотландец». Ну, и завершающий всю сцену в целом карикатурный символ милиционера. Снова похожий на оживший кадр кино, пусть и более дешевого, зато более современного. Конечно, все это ерунда, но повод для анализа интересный. Галлюцинация была сложная, то есть одновременно затрагивающая сразу несколько анализаторов: слуховой и зрительный как минимум. Пусть схематичная, но не вполне абстрактная — у милиционера были карманы на куртке, у как бы застреленной тетки был визгливый голос профессиональной скандалистки, ну и так далее. Такое, наверное, тоже бывает, просто она не знает, когда именно. Металкогольный делирий? Анна поджала губы, сообразив, что больше ничего на память не приходит. Что ж, надо было лучше учиться, или уже после выпуска эту специальность подтянуть. Пьет она мало, а по русским меркам так вообще почти ничего, и резкого обрыва запоя тоже не переживала. Да и судорог нет, хотя в голове как-то смутно запало, что они должны быть. Значит, не то.
Она даже улыбнулась своей мысли: можно подумать, это надо доказывать самой себе! Независимо качнув головой, Анна оторвалась от стены и шагнула вперед. Мужчина был уже шагах в десяти, бочком пробираясь мимо тел. Никаких других прохожих рядом не было, — еще один признак схематичности картины. Решительно улыбаясь, она продолжала переставлять ноги, но с каждым шагом получалось это почему-то все медленнее. Мужчина впереди остановился, обернулся к ней. Его лицо потеряло уверенность: на нем появилось какое-то смешанное выражение, которое Анне неприятно напомнило что-то недавнее. Еще несколько медленных шагов поднесли ее чуть ближе, и она остановилась совсем. Где-то в стороне пронзительно кричал человек, причем, кажется, взрослый мужчина. Кровь под изрезанным «шотландцем» растеклась уже далеко в стороны, превратив кусок асфальта в идеально черное, бликующее жидким пятно. Лежал он лицом вниз, но на обращенных к ней боку и неестественно вывернутой руке были видны многочисленные пробои — будто в светлую куртку действительно били ножом. Часть ударов, впрочем, была режущей.
— Нет, — ненормальным голосом сказал стоящий в паре метров впереди мужчина и снова замолчал. Анна тоже не знала, что сказать. Почему-то пришел на ум студенческий курс судебной медицины, где учили описывать место преступления, интерпретировать наиболее характерные раны и тому подобному, что ей ни разу пока не пригодилось во всей взрослой жизни. Там тоже многое казалось схематичным — уж очень не верилось в том чудесном возрасте, что такое может случиться с кем-то на самом деле. С кем-то. Далеко. В другом времени, следы которого оставались на старомодных этикетках на банках с препаратами: забальзамированная кисть человеческой руки с ладонной поверхностью, покрытой глубокими поперечными порезами. Именно так бывает, когда человек пытается отбиться от ножа голыми руками. Именно так выглядела изрезанная рука на асфальте перед ней, — да, у «шотландца» выбили его собственный короткий нож, это она видела.
