Оставив их на попечение врачей, мы вернулись в гостиницу, отказавшись от предложения Светланы «дернуть водочки» и ночевать у нее. Нужно было сменить вещи, нужно было принять горячие ванны… И выспаться.
Я повесила сушиться мое пальто, отданное мне Катей в больнице, оно было совершенно мокрым в нижней части – ведь Катя не захотела снимать свои пятнистые штаны, под которыми не было трусов…
Ванна шумно наполнялась горячей пенистой водой.
Я не шевелилась, вяло думая, что вода сейчас перельется через край. Теперь уже не усталость и не апатия пригвоздили меня к стулу. То, что подобралось ко мне незаметно и накинулось из-за спины, как наемный убийца, называлось отчаянием.
«Зачем я все это сделала? – думала я. – Зачем пустилась в поиски и розыски, в поездки и расследования? Чтобы потерять все то, что у меня было? Чтобы ничего не найти взамен? Потеряв Игоря, я не обрела Джонатана. Найдя Шерил, я ее едва не потеряла. И отца я нашла себе не в радость – только отвращение и тоска: стоило ли находить? И мать мою – Светлану – зачем разыскала? Чтобы осложнить себе жизнь, раздираясь между двумя матерями? Чтобы моя мама страдала, узнав, что я не ее дочь? И, что хуже всего, узнав, что уже появилась в моей жизни другая, новая и к тому же родная мать?..
Стоило ли доискиваться до правды, если правда эта мне не нужна ни с какой стороны? Жила бы себе тихо, как раньше, и радовалась бы…»
Я плакала. Я знала, что я с собой лукавлю. Я знала, что не могла поступить иначе. Я знала, что я не могла бы жить «тихо, как раньше». До бомбы в машине – могла, а после нее – уже нет. Но я все равно плакала от обиды и жалости к себе, и мне было неимоверно одиноко, неуютно и плохо.
Ванна булькала утробно: должно быть, она уже достигла верхнего сливного отверстия. Я долго сражалась с собой, победила наконец в неравном бою, встала со стула и пошла закрутить воду.
Едва я скинула халат и ступила одной ногой в горячую воду, как раздался тихий стук в дверь. Вытащила ногу в пене, снова надела халат, пошла открывать.
Джонатан на пороге.
Улыбается:
– Нам необходимо выпить алкоголь. Чтобы не заболеть.
В руках у него бутылка с французским коньяком и двумя рюмками, карман его джинсов распирает румяное яблоко. Откуда он все это приволок – не знаю. Возможно, в гостинице был ночной бар. Он должен был заплатить уйму денег за этот коньяк…
Джонатан меж тем уже расположился у меня в комнате.
– Я хотела бы принять ванну сначала…
– Ты еще не приняла? – удивился он.
– Когда? Мы пятнадцать минут как приехали!
– Ну, положим, не пятнадцать, а, – он посмотрел на часы, – двадцать четыре…
– А ты?..
– Угу. Душ.
Он открутил пробку и плеснул по четверти бокала, разрезал яблоко на дольки и разложил их на салфетке:
– Давай. А ванну потом примешь. Я тебе спинку потру.
Снова в нем было что-то новое для меня, что-то странное. Чересчур уверенное, даже нахальное, я бы сказала… Какая-то его другая, неведомая мне сторона? Или все его прежнее сверхлюбезное поведение было лишь маской, лишь чем-то внешним, поверхностным, а теперь я вижу его настоящее лицо? Не то чтобы оно мне не нравилось… Но как-то это было слишком сложно. Слишком неожиданно. Только привыкнешь к одному – нате вам, другое. И не знаешь, как себя вести. Ведь менялась не просто его манера себя вести – менялась я, мой собственный имидж в моих собственных глазах. Только что я была принцессой, которой он, верный рыцарь, служил беззаветно, ничего не требуя и даже, кажется, не желая взамен. Но там, на снегу у черного туннеля, он меня поцеловал так, будто ему это причиталось, там, на снегу, был завоеватель, который брал поцелуй, принадлежащий ему по праву, не спрашивая, что думает об этом его полонянка…
Теперь же у меня в комнате развалился нахальный котяра. Черная шелковая рубашка, которая ему необыкновенно шла, была небрежно расстегнута на три пуговицы. Темные мокрые волосы блестели. Удобно устроившись в кресле, положив ногу на колено, он протягивал мне мой бокал с коньяком, всем своим видом показывая, что он не собирается отсюда уходить.
Да, я была права тогда, у туннеля, – этот парень мне не по зубам. Вечная загадка, вечная игра, вечная смена образов… Но я не «Клуб знатоков», чтобы ломать себе голову! Я стала от него уставать. Мне хочется покоя. Ровной спокойной жизни. Как это было с Игорем…
«Ах, Оля, Оля, – вздохнула я с осуждением. – Не утомилась ли ты себе врать? И дело даже не в том, что ты об Игоре теперь всё узнала и поняла. Но и куда раньше, до всех этих кошмарных событий и разоблачений-разочарований – не ты ли сокрушалась, что жизнь с Игорем тебе начала надоедать, начала себя исчерпывать? Не ты ли задавалась вопросами, чего тебе еще надо от жизни? Не угодишь тебе, моя дорогая…
Да, но не этого же сумасшедшего! Я понимаю, он человек интересный, сложный, думающий, ищущий себя, – это очень достойно, я это глубоко уважаю, но нельзя ли без меня? Нельзя ли мне принять ванну, поспать, прийти в себя, очухаться от стольких потрясений? Я имею право отдохнуть, в конце концов? И пожить без загадок?!»
Я вспомнила, как поначалу я приняла от Джонатана его ненавязчивое поклонение, показавшееся мне слишком робким, несмелым. Потом я приняла его щедрую помощь и поддержку, которую он мне давал бескорыстно и деликатно. Я только никак не могла понять, отчего меня так влекло к нему, отчего этот парень, который не проявлял ко мне ни малейшей сексуальной заинтересованности, так волновал меня? Оттого, что не проявлял? И я тогда гадала: «голубой», импотент или просто дразнит?..
Но два его поцелуя… Первый, когда я запустила в него еженедельником, был безгранично нежным. Второй, на снегу, был безгранично страстным.
Ну, правильно. А сначала он демонстрировал бесконечное терпение. Бездонную заботу. Неисчерпаемую деликатность. Бескрайнее понимание.
У него все преувеличено, у этого Джонатана.
Мне бы что-нибудь попроще.
Я покрутила коньяк в руках.
– Давай, – сказал Джонатан. – Чин-чин! Мы победили!
Мы выпили.
– Я устала, Джонатан. Я хочу принять ванну и лечь спать. Извини.
– Хорошо. Ноу проблем. Тебе спинку потереть?
– Нет.
Он встал и пошел к дверям. Я тоже пошла – в ванную. И не забыла запереть за собой дверь.
Когда я вышла, он сидел по-прежнему в моей комнате, точно так же положив ногу на колено. Только теперь на нем был черный шелковый халат, который я раньше не видела, и нога его была голой.
– Ты еще здесь?!
Я придерживала банное полотенце, закрученное чалмой на моей голове. Полы моего шелкового, брусничного цвета халата расползались в стороны.
– Я тебе налил еще коньяку.
– Я не хочу.
– Тебе просто необходимо.
– Джонатан, уже почти четыре часа ночи! Я хочу спать!
– Сейчас пойдем. Только сначала выпей.
«Пойдем»? Или я ослышалась? Или он оговорился? Или он имел в виду «пойдем по комнатам»? Я так растерялась, что даже не переспросила.
– Иди сюда, – Джонатан указал на стул рядом с собой. – Держи, – вложил он мне в пальцы тонкую ножку рюмки. – Давай. За…
– За победу мы уже пили.
– За нас с тобой.
Я помолчала. Я набиралась духу. И сказала:
– Послушай… Я не… Иди к себе, Джонатан. Я сейчас, честное слово, не расположена…
– Ты будешь спать со мной.
По-моему, у меня отвисла челюсть. Такой наглости я не ожидала!
– Ты давно меня хочешь, – сообщил он. – И сегодня ты меня получишь.
Нет, я не верю своим ушам! Я его, видите ли, хочу! Не он меня добивается, а я его! Как вам это нравится, эта несказанная наглость!
– Ты как смеешь! Ты что говоришь! – залепетала я, не находя других слов.
– Я знаю, что говорю. Разве не так? Ну, посмотри мне в глаза и скажи: это ложь, Джонатан.
Он взял меня за подбородок и развернул мое лицо к себе. Его светлые глаза вонзились в мои, и теперь я в них увидела неприкрытое желание. Оно, казалось, исходило лучами из глубины его глаз и вонзалось в мои. И это вхождение было почти физическим… Не отрывая от меня глаз, он медленно приблизил ко мне свое лицо. Мои губы поглотил его обжигающий рот, свежее, пряное дыхание начало сводить меня с ума…
Я оттолкнула его.
– Убирайся отсюда!
– Нет. Ты эту ночь проведешь со мной. С сегодняшнего дня у меня есть право на нее. И на тебя.
Не поняла. Это почему это? Это что означает? Это с какой стати?
Поймав мой взгляд, он объяснил серьезно:
– С сегодняшнего дня ты по-настоящему свободна. До сих пор ты принадлежала Игорю. А я не имею привычки брать то, что принадлежит другому.
«Брать»! Вы видели! «Брать»! Я что, вещь? У меня что, своего права голоса нет? И он собирается меня «брать» тогда, когда он счел, что у него есть это право?
– Ты забыл спросить меня! Ты забыл спросить, хочу ли я!
– Зачем? Я и так знаю. Хочешь. Только никак не можешь отважиться признать это открыто.
