Поймав мой взгляд, он объяснил серьезно:
– С сегодняшнего дня ты по-настоящему свободна. До сих пор ты принадлежала Игорю. А я не имею привычки брать то, что принадлежит другому.
«Брать»! Вы видели! «Брать»! Я что, вещь? У меня что, своего права голоса нет? И он собирается меня «брать» тогда, когда он счел, что у него есть это право?
– Ты забыл спросить меня! Ты забыл спросить, хочу ли я!
– Зачем? Я и так знаю. Хочешь. Только никак не можешь отважиться признать это открыто.
– Нет!
– Хочешь, – припечатал он и встал.
Он протянул ко мне руки и взял меня за талию.
– Иди сюда…
– Нет!
– Оля…
– Убирайся!
– Оля, ну зачем ты это… Не надо портить эту ночь… Это глупо! Ты же мечтала об этом, ну признай же наконец эту очевидность! Зачем ты меня пытаешься обмануть? Или – себя?..
А я и сама не знала зачем. Да, меньше всего я сейчас думала о сексе. Да, я действительно начала всерьез думать, что мы с Джонатаном – не пара. Но я знала, что дотронься он до меня – и я забуду все, о чем я думала или не думала. Я знала, что его ласки сводят меня с ума. Что он имеет надо мной власть, которую никто и никогда не имел. Что умираю только при одной мысли о близости с ним. Что я действительно мечтала об этом…
Но этот момент пришел слишком неожиданно. Я не была к нему готова. И его самоуверенное поведение меня бесило. Оно меня просто возмущало до глубины души! Так у него ничего не выйдет! Со мной такие штучки не проходят!
Я уперла руки в бока. Полотенце-тюрбан свалилось с моей головы, и растрепанные мокрые волосы рассыпались. Джонатан поймал полотенце, соскользнувшее вниз, и прижал его к лицу, вдыхая.
– Ты знаешь, что твой запах сводит меня с ума? Ты знаешь, чего мне стоило спать рядом с тобой, словно бесполому существу?
– Это твои проблемы. Чего бы тебе это ни стоило, тебе придется продолжать в том же духе! Убирайся из моей комнаты!
И я подумала, что я, похоже, неосознанно мщу ему за все эти «бесполые» отношения…
Джонатан ответил мне долгим, потемневшим взглядом.
– Ты хорошо подумала? – спросил он меня очень серьезно.
– Да!
– Очень хорошо?
– Отлично просто!
– Ладно.
Он сделал несколько шагов к двери, но, дойдя до нее, развернулся, прошел обратно и снова сел, нога на ногу.
– Я тебе не верю. Впрочем, я ожидал чего-то в этом роде… Ни одна женщина не простит такого обращения с ней, какое я позволил себе с тобой. Но это было вынужденно, Оля. Я не мог поступить иначе. Я не мог принять от тебя твой дар. Не имел права. Нельзя брать то, что принадлежит другому. Новый дом не возводят на развалинах – место должно быть сначала очищено. Иначе это разрушает новый дом, новые отношения… Прости меня, ладно? Перестань сердиться. Мы должны провести эту ночь вместе.
– Почему это мы должны?
– Ты же знаешь, что я люблю тебя, и…
Ох! Это я – знаю? Я ничего не знаю! Этих слов я не слышала с тех самых пор, как он произнес их в больнице… И с тех самых пор я не перестаю гадать, что они означали, эти слова!
…До сих пор удивляюсь, как я, неимоверно им обрадовавшись, все же продолжала качать свои демократические права:
– Это твои проблемы! Я тебе ничего не должна!
– Послушай же! Дело не только в этом. Это… Как тебе объяснить… это примерно по тем же причинам, по которым Светлана просила тебя сразу перейти на «ты». Потому что если не сразу, то уже никогда. А эта ночь должна многое определить в нашей жизни…
– Кажется, мы завтра еще не умираем! – ответила я ехидно.
– Нет, конечно, нет. Но ты уже закончила свои дела здесь. И я тоже закончил твои дела. И мне надо уезжать…
Как уезжать?! Почему уезжать?! Куда, зачем?
Я не думала, что это так скоро… Я вообще не думала, что мы будем расставаться… Мне не до того было, я совершенно не представляла себе, что наступит день, когда Джонатана не будет рядом! Но у него ведь действительно есть своя жизнь, свои дела, о которых я, кстати, не знаю толком ничего, тогда как он о моих – все… И которые, должно быть, ждут его…
А тогда, вообще, зачем все это? Переспать с ним и попрощаться назавтра?
Приняв мое молчание за согласие, он потянул поясок моего халата.
– Уходи, – тихо сказала я. – Уходи.
– Нет.
– Я не буду с тобой спать.
– Будешь.
– Я сказала – нет! – повысила я голос.
– Послушай, я бы никогда не стал настаивать, если бы не был уверен, что ты этого хочешь! Признайся, ты просто ломаешься, ты ведешь себя как кокетка…
– А ты ведешь себя – как наглец! Убирайся вон!
– Ни за что. Я хочу тебя.
– Тогда тебе придется меня изнасиловать.
– Тогда придется.
Он поднялся со стула, обхватил меня, и через мгновение мои руки были в наручниках. В тех самых, из секс-магазина…
Я не успела изумиться, как оказалась на кровати. Мои сведенные руки Джонатан завел под подушку, и моя голова, лежавшая на ней, придавливала их своим весом, блокируя. Развернув полы моего халата, Джонатан склонился ко мне…
Я не находила слов. Я хотела возмутиться, но не успела. Его поцелуи горели на мне, как ожоги. Везде, где прикасались его губы, расцветали на мне диковинными цветами источия страсти. Он знал, мерзавец, что я замолчу, как только он сумеет до меня дотронуться…
И он сумел.
И я замолчала.
Я только кусала губы, чтобы не стонать от наслаждения, чтобы не выдать себя, чтобы не признать себя побежденной… Я не очень понимала, зачем я себя веду, как красная партизанка на допросе, тем более что хотела я того или нет, но я не представляла для Джонатана никакой тайны – он все обо мне знал, все мои мысли, чувства, желания…
И все же я кусала губы, и все же я удерживала дыхание. Из принципа или из упрямства, но я не хотела сдаваться, не хотела расписаться в том, что я рада принадлежать – ему.
Что ему уже – принадлежу…
Прошло, наверное, около получаса, а Джонатан все еще ласкал меня, а я все еще стискивала зубы и отворачивала голову. Мне было уже более чем хорошо, – мне было уже плохо. Плохо от утяжелившегося, налившегося низа, от набухшей, жаждущей соития плоти. Я могла своими глазами, всей своей сверхчуткой кожей убедиться, что Джонатан не импотент, но он словно ждал чего-то и никуда не торопился.
Я поняла, что своим упрямством я ничего не добьюсь и не выиграю. Я изнемогала от этой изнурительной игры, от изматывающего все силы и нервы желания. Надо было сдаваться.
Я задумалась, решая, сказать ли ему об этом словами или просто ответить на его ласки, дав ему понять, что признаю себя побежденной?..
Как вдруг Джонатан сел на кровати. Посмотрел на меня долгим изучающим взглядом. И сказал:
– Ладно, я пошел.
Он встал и надел халат. Расстегнул мои наручники и положил их к себе в карман. Нагнулся ко мне и поцеловал меня в щечку.
– Спокойной ночи, Оля. Извини, если что не так.
И он направился к двери.
Я аж подскочила. Я не верила ушам своим! Я не выдержала:
– Как это – «пошел»?
Он помедлил на пороге.
– Хочешь, чтобы я остался?
Тоже мне! Его, как девушку, надо уговаривать, что ли? Черт побери, что он мне все время загадки загадывает!
Но что мне оставалось делать? То, что происходило со мной, меня потрясало. Это было больше чем желание, это было больше чем то знакомое удовольствие, которое я привыкла и любила получать от секса. Это была нужда в близости с ним, это была страшная, сильная, почти смертельная потребность. Мне казалось, если он уйдет, у меня остановится дыхание.
– Останься, – сказала я тихо.
– Э-э, нет! Так дело не пойдет. Произнеси же наконец вслух, да погромче: я хочу тебя, Джонатан.
Он повернулся ко мне, и я увидела, что у него в глазах пляшут бесы. Он надо мной издевается! Да, просто издевается, и все!
– Ну, говори же! Повторяй за мной: я хочу тебя, Джонатан…
От этих слов сердце мое забилось гулко и сильно, и фейерверк разноцветных искр снова полетел в глазах, кружа голову хмелем.
– Я… хочу тебя, Джонатан.
– Теперь скажи: иди сюда, Джонатан…
– Иди сюда, Джонатан… – повторила я, как загипнотизированная.
Внутри моего живота раскручивался смерч – непроглядный, черный, разрушительный.
Он подошел вплотную ко мне.
– Сними халат, Джонатан…
– Сними халат, Джонатан… – эхом откликнулась я.
Черный шелк скользнул на пол и лег у его ног. Я сидела на кровати, и он стоял передо мной – красивый, великолепно сложенный. Его пах был прямо перед моими глазами. У него и член был красивый, и темные волосы лобка удивительно картинно, классически правильно обрамляли его. Я едва сдержалась, чтобы не припасть…
Еле переводя дух – грудь моя вздымалась, и не было больше никакой возможности, да и надобности скрывать это, – я подняла взгляд. Он возвышался надо мной – уверенный в себе, немного ироничный, нежный.
– А теперь скажи: возьми меня, Джонатан.
Я думала – не выдержу. Я думала – умру на месте. Отчего эта словесная не более чем игра так сильно возбуждала меня, когда я уже была и так возбуждена до крайнего предела и, казалось, к этому уже ничего не может прибавиться? Не знаю. Но я уже содрогалась в экстазе.
