в том направлении. Твой компас в порядке?» Уилл посмотрел на меня с плохо скрываемым удивлением: «Все в норме, но, если хочешь, можем сверить наши компасы». Мы сравнили показания наших компасов, которые на удивление совпали. Зная слабость предводителя предаваться собственным мечтам и уходить в себя даже во время движения, что было возможно только, если идти вместе с упряжкой и держаться за стойку нарт, я осторожно, чтобы не обидеть бывалого путешественника, спросил: «Может, ты хочешь идти с собаками? Я могу тебя сменить!» Уилл отрицательно покачал головой, развернулся и пошел вперед. Моя дипломатическая миссия провалилась, и я помахал ребятам, чтобы они продолжили движение в нашем направлении.
До самого перерыва предводителю, и стало быть, всем нам удавалось сохранять относительно прямолинейное движение. Температура у меня за пазухой достигла критических значений, и это, очевидно, почувствовала моя пленница, весьма настойчиво дававшая мне это понять. Она буквально рвалась на волю и совершила уже по крайней мере три самостоятельных облета моего могучего торса. Я решил позабавить ребят и, когда мы собрались на обеденный перерыв, встал перед ними, сидящими в одном – первом и одновременно последнем – ряду, и картинным жестом, одним движением руки (сейчас, спустя много лет, я совершенно случайно обнаружил точно такой же – широкий, плавный, но в то же время резкий – жест у Дэвида Копперфильда во время демонстрации его замечательных фокусов) распахнул молнию куртки, а оттуда на глазах моих удивленных товарищей буквально выпорхнуло чудо в перьях, успев, однако, на прощание прочирикать мне слова благодарности. Самым интересным было то, что она минут через двадцать вернулась, покружилась над нами и улетела – нам было явно не по пути.
После обеда вперед пошел Бернар, я за ним следом, за мной Уилл, который решил весь сегодняшний день пройти на лыжах – этакий лыжный кросс в честь Дня Победы. К 18 часам мы с Бернаром оторвались от основной группы примерно на километр. Минут через пятнадцать подошел Уилл. Его собаки, увидев, что мы с Бернаром остановились, а стало быть, поняв, что где-то поблизости может быть и лагерь, увеличили темп и финишировали с хорошим по сегодняшнему дню результатом: 22 мили. Вообще нашим собакам не откажешь в чисто житейской мудрости. Этим они, наверное, отличаются от своих коллег, участвующих в гонках. Если гоночные хорошо тренированные и обученные собаки постоянно нацелены на поддержание предельно высокого темпа движения, то наши лохматые тяжеловозы выбирают темп по принципу наибольшей целесообразности в конкретных рабочих условиях. Я много раз замечал: начинают день они, как правило, резво и идут так по меньшей мере час, а затем, когда становится ясно, что часом здесь не отделаешься, переходят на умеренную рысцу и все попытки погонщика как-то повлиять на выбранный ими темп, как правило, обречены на провал. В то же время они продолжают внимательно следить за изменением окружающей обстановки. Стоит мне или кому-то идущему впереди замедлить темп движения либо остановиться, собаки тотчас же прибавляют в темпе, прекрасно усвоив, что чем скорее они дойдут до места остановки этого недостижимого, как горизонт, человека, тем больше у них будет времени для отдыха.
Упряжки Джефа и Кейзо прозевали рывок собак Уилла и забастовали, отказавшись продолжить движение. Подождав немного, я решил отправиться к ним, чтобы помочь ребятам и увлечь собак перспективой близкого отдыха. Я подъехал к ним, медленно развернулся и, держа дистанцию не более пяти метров до ближайших морд, а ими оказались Сэм и Томми, медленно пошел вперед. Трюк удался, и к 18.30 мы все собрались вместе.
Сегодня, как и было запланировано в нашей палатке, мы праздновали День Победы. В центре праздничного стола были русский шоколад и мамины сухари, все это перемежалось чаем, и, конечно же, Джеф принес бутылочку «Бренди». Это был наш неприкосновенный запас, и не случайно его доверили хранить именно Джефу: он не только был чрезвычайно ответственным и аккуратным, но еще и не пил совершенно, так что и предводитель, и мы все могли быть совершенно спокойны за целостность как бутылки, так и ее содержимого. Тосты были за победу и нашу дружбу. Сухарики из черного хлеба пользовались неизменным успехом, и Уилл предложил мне заготовить их для нашей предстоящей экспедиции в Антарктике.
По завершении праздничного чаепития ребята разошлись по своим палаткам, а мы с Уиллом набросились на ужин. Это было в строгом соответствии с местными обычаями: праздники вместе, а ужины врозь. Пока шли хорошо и завтра должны были пересечь Полярный круг, откуда Уилл собирался совершенно непонятным, во всяком случае для меня, и таинственным образом позвонить в США в офис. По его словам, он знал местечко здесь, на гренландском куполе, откуда можно было позвонить. Покамест ничего ровным счетом не предвещало ожидаемой Уиллом урбанизации окружающего нас монотонно белого и пустынного пейзажа, и нужно было обладать действительно бурным воображением, чтобы представить себе одиноко стоящую на леднике телефонную будку, однако действительность превзошла все возможные ожидания, но это все случилось уже…
10 мая
The second thousand is gone
From the birthday of Jesus Christ.
It’s time to check to where you run —
To Hell or to the Paradise…
It’s time to open souls and hearts,
Being sitting near Christmas trees,
It’s time to empty crystal glass
For fulfilling all your dreams![28]
Вот так все время происходит, когда события, происшедшие в мае, описываешь в канун Рождества Христова, да не просто Рождества, а юбилейного, причем цифры, отображающие возраст юбиляра, не укладываются в обычные представления о юбилеях – 50, 75 или даже 100 лет. Здесь их целых 2000! И конечно же, в этих вызывающих невольное благоговение цифрах есть и наши скромные 50, 75 и порой даже 100 со всеми заключенными в них печалями, радостями, победами, поражениями, взлетами и падениями, надеждами и разочарованиями, рождениями, смертями, свадьбами и разводами, и поэтому этот день, случающийся один раз в тысячелетие, переживается и празднуется нами во всех уголках Земли.
Однако что же все-таки произошло десять с небольшим лет назад, а именно в день 10-й мая 1988 года все от того же Рождества Христова на ледниковом куполе Гренландии…
Погода в течение дня: температура минус 31 – минус 26 градусов, ветер западный 3–5 метров в секунду, ясно.
Мне было никак не приноровиться к этому свежему майскому опахалу. Вот и сегодня, памятуя о том, что накануне
