Потом я вспомнил об Амаде, на которой не успел жениться. И вдруг — нате вам, она сама предстала передо мной, без свиты, в тунике — но не жрицы, а знатной египетской дамы — и с подобающей ее титулу маленькой диадемой в волосах. Я встал, поклонился, и, когда мы пошли вместе прогуляться под сенью пальм, почувствовал, как у меня забилось сердце, потому что я понимал: пришел мой час объясниться.
Но первой заговорила она:
— Слыхала я, Шабака, будто ты затеваешь великие козни во благо Египта.
— Египта и тебя, ведь ты и есть Египет, — ответил я.
— Стало быть, брат, я смогу вернуть себе и былое положение, и титул, которые мне подобают, ведь сейчас я самая обыкновенная простолюдинка.
— Притом вернешь навсегда, Амада, и да поможет мне в этом мой меч.
— Брат, а как же обещания, которые ты дал моему дяде Пероа и его сыну?
— Да, я им тоже дал обет, Амада, и сдержу его. Но боги превыше всего, и кто знает, какова будет их воля?
— Да, брат, боги превыше всего, и только им мы можем доверяться в таких делах, стараясь никоим образом не прогневать их нарушением наших обетов.
Какое-то время мы шли молча. Потом я заговорил снова:
— Амада, есть вещи поважнее всех престолов на свете.
— Да, брат, и знаменуют они крах всех престолов, как, например, смерть, которую мы будто сами ищем.
— Но они же, Амада, дают и начало всем престолам, как, например, любовь, которую я ищу в твоем сердце.
— Мне это давно известно, — сказала она, серьезно посмотрев на меня, — и я благодарна тебе, ведь ты значишь для меня больше, чем любой другой мужчина, и так было, есть и будет. Но, Шабака, я жрица и обречена угождать богине, которой служу, а не смертному.
— Твоя богиня, Амада, была замужем и родила сына, отомстившего потом за своего отца, как и мы, надеюсь, отомстим за Египет. Поэтому она благоволит женам и матерям. К тому же ты еще не приняла вечных обетов и можешь быть избавлена от них.
— Пожалуй, — тихо проговорила она.
— В таком случае, Амада, может, ты доверишься моим заботам?
— Конечно, Шабака, хотя сам знаешь, я только и помышляю о том, чтобы постичь Богиню неба и служить ей. Сердце мое взывает к тебе — правда, оно зовет меня денно и нощно, да так громко, что не передать словами, а я все не откликаюсь на его зов; однако не мне одной это решать. Египет тоже взывает ко мне с тех пор, как однажды во время бдения в святилище мне привиделось, будто ты единственный, кто может его освободить, и я думаю, видение это снизошло на меня свыше. Так что я согласна, но только не сейчас.
— Не сейчас… — в смятении проговорил я. — А когда?
— Когда я буду свободна от обетов, а это должно произойти в ночь новолуния, то есть через двадцать семь дней. Потом, если за этот срок меж нами не возникнет никаких препятствий, будет объявлено, что принцесса-цесаревна Египта выходит замуж за благородного Шабаку.
— Двадцать семь дней! За этот срок, Амада, всякое может случиться. Да и что может нам воспрепятствовать кроме смерти?
— Я знаю лишь то, Шабака, что небытие темнее полуночного мрака.
— Мне ли этого не знать, — ответил я.
Мы стояли на прогалине в лучах солнечного света. Когда я произнес последние слова, ветром колыхнуло пальмы, и тень одной упала прямо на меня, что Амада не преминула заметить.
— Кое-кто мог бы принять это за знамение, — с легкой улыбкой молвила она, показывая на край тени. — Ох, Шабака, если б ты признался, что бы там ни было, и сказал правду, я бы все простила. Может, во время твоих странствий по Востоку…
— Ничего, ничего не было! — радостно воскликнул я, тем более что за все это время я почти ничего не сказал юной деве.
— Я счастлива, что на Востоке с тобой не случилось ничего такого, что могло бы нас разлучить, Шабака, хотя, право же, я имела в виду совсем не то, о чем ты подумал, ведь на свете помимо женщин есть много чего другого. Только странно, что ты вернулся в Египет с кучей бесценных даров от злейшего врага египтян.
— Но разве я не говорил тебе, что интересы родины для меня превыше моих собственных? Те дары — выигрыш в честном споре, Амада, и эту историю ты слышала прошлой ночью. К тому же сама знаешь, какой цели они послужат, — с негодованием возразил я.
— Да, теперь знаю наверняка. Не сердись, Шабака, ведь я люблю тебя всем сердцем и надеюсь скоро называть тебя моим мужем. А пока не бери в голову, если я немного сторонюсь тебя, ведь тебе еще предстоит отрешиться от прошлого и приготовиться к встрече с будущим, о котором я и не мечтала.
Напоследок Амада подала мне руку, и я ее поцеловал: покуда она все еще была жрицей, ее уста не могли прикоснуться к моим. В следующее мгновение она со счастливой улыбкой ускользнула прочь, и я снова остался в саду один.
Только сейчас я впервые задумался о предостережениях Бэса — вспомнил, что это я, а не он назвал Великому царю имя прекраснейшей египтянки, причем без всякой задней мысли. А когда вспомнил, тут же почувствовал, как вокруг меня сгустились все тени земные. Я думал разыскать ее, а она упорхнула — растворилась в стенах огромного дворца. Ладно, решил я, в следующий раз, когда мы останемся с нею наедине, я расскажу ей все как есть — объясню, что к чему, и с этой мыслью успокоился, но откуда мне было знать, что пройдет еще немало дней, прежде чем мы будем неразлучны.
