…Осмотрев со всех сторон зеленый предмет в скудном свете окна, Векшин возвратился к прилавку, постоял с предметом возле прилавка, задумчиво на него глядя, потом поставил его на прилавок и, не замечая завистливо благоговейных взглядов двух продавцов, быстро пошел к выходу. Люди, пропустившие Векшина в приотворенную дверь, опять сомкнулись и смотрели в щель на косые штрихи дождя. Никто, кроме продавцов и Катерины Саввишны, не заметил Векшина, никто не проводил его восхищенным или хотя бы любопытным взглядом. «Вот ведь, — думала Катерина Саввишна, с досадою глядя теперь на людей, толпящихся у входа, — любого спортсмена, любого мальчишку-актера знают по имени-отчеству, а самого главного, который создает с этими мальчишками такие замечательные фильмы, не замечают, как кассира, которому дают деньги. А может быть, даже не подозревают о его существовании, вроде моего мужа: режиссер — это вроде дирижера?» В дверную щель был виден кусок разбухшего белесого неба, мокрый асфальт с прыгающими по нему пузырями и частые косые штрихи дождя.
Один из продавцов устанавливал на полке зеленый предмет, оставленный Векшиным, другой медленно крутил ручку старинного граммофона с огромной как бы гофрированной трубой. «Я-а-а йэ-э-хала домой, — вдруг выполз из трубы дребезжащий старушечий голос, — йэ думала-а о вас…» Продавец с брезгливостью заглянул в гофрированный раструб трубы. В дождливом окне мелькнула согнувшаяся тень Векшина. В магазине стало просторно и очень скучно. Катерина Саввишна быстро подошла к прилавку и попросила выписать ей зеленый предмет. «Это? Это? Это?» — продавец долго тыкал пальцем то в зеленую шаль, то в зеленую чашку с блюдцем, то в другие зеленые предметы. «Да нет же, нет», — волновалась Катерина Саввишна, не зная, как назвать то, что ей нужно, и сердясь недогадливости продавца. Наконец продавец указал на предмет, оставленный Векшиным, посмотрел на Катерину Саввишну, как ей показалось, с удивлением и принялся выписывать чек. Когда она увидела цифру, выходящую из-под кончика его карандаша, у нее вспотел нос. Цифра, стоящая на чеке, равнялась едва ли не всем деньгам, которые взяла она с собой в Москву. Она взяла чек и нерешительно взглянула на продавца. Продавец кивнул ей и сказал, глядя на чек: «Все правильно, гражданка». Катерина Саввишна медленно пошла к кассе; ей казалось, что продавец и люди, стоящие у двери, все смотрят на нее с насмешкою. Она шла и ругала себя за то, что неожиданно для себя решила купить неизвестно зачем дорогой предмет, и очень надеялась, что когда подойдет к кассе, то касса останется пустой и у нее будет время все получше обдумать. За вычетом суммы, затраченной на странную вещь, у нее едва хватало денег на обратную дорогу. Она подумала, что займет денег у тети Жанны, но тут же подумала, что тетя Жанна денег наверняка не даст. Едва она подошла к кассе, как навстречу ей вытянулась рука: один из продавцов, тот, что возился с граммофоном, успел занять место кассира. Катерина Саввишна поспешно открыла сумочку, протянула в окошко деньги и, получив ненужную ей вещь, быстро протиснулась между людьми, стоящими у входа, и выбежала из магазина. С тяжелым предметом, завернутым в бумагу — предмет оказался не только более дорогим, но и гораздо тяжелее того, что можно было предположить о нем заранее, — Катерина Саввишна остановилась на улице под дождем, потом побежала в сторону, куда скрылась из окна тень Векшина.
…Часа в четыре дня в последнюю среду апреля месяца одной из больших московских безлюдных улиц под проливным дождем бежал невысокий мужчина средних лет без плаща и зонта. Позади него бежала женщина. Она была тоже без плаща и зонта, одной рукой она прикрывала голову сумкой, другой держала большой бумажный сверток. Мужчина был известным в Москве сценаристом и кинорежиссером Владиславом Семеновичем Векшиным, женщину звали Катериной Саввишной, она родилась и жила в К… и только вчера вечером приехала в Москву. Бумажный сверток, что держала она под рукой, был дорогим и тяжелым зеленым предметом непонятного ей назначения, только что купленным ею в комиссионном магазине.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Неожиданно Катерина Саввишна увидела Векшина в перекрестном переулке. Перегнувшись к переднему стеклу машины, он что-то делал на стекле, придерживая на голове другой рукой длинный кусок полиэтилена. Катерина Саввишна остановилась на углу переулка — предчувствие чего-то нового, радостного, легкого, предчувствие, которое сопровождало ее всю дорогу в Москву, опять вернулось к ней, и она побежала по переулку быстрее. Она уже приготовилась окликнуть Векшина, как вдруг вспомнила, что не знает ни его имени, ни отчества, в титрах и статьях его всегда подписывали — В. Векшин, Вл. Векшин. Она остановилась и стояла в переулке, держа над головой сумку и прижимая к себе странный зеленый предмет. Окликнуть — В. Векшин, или Вл. Векшин, или даже просто — Векшин представилось ей неприличным. Она видела, как Векшин распрямился, как двумя руками растянул над собой полиэтилен, словно крышу, как согнулся и по частям исчез в машине, как в машине зажегся и потух свет, как зажглись позади машины два красных злых фонарика, названия которых она никак не могла вспомнить, как машина поехала прочь от нее — шума мотора не было слышно, только шум дождя стал сильнее. Красные фонарики стали удаляться в серую циновку дождя. «Подфарники», — вспомнила вдруг Катерина Саввишна. Она почувствовала, как затекла рука, и сейчас же вспомнила про ненужный ей зеленый предмет, про то, что истратила на него все свои деньги, что тетя Жанна взаймы не даст, что придется добираться домой в общем вагоне, — от всех этих мыслей ей стало жалко себя, в переносице начало чесаться и сладко пощипывать, слез она не ощущала, только дождь на губах стал соленым. Неожиданно красные подфарники впереди мигнули раз и другой, потом остановились. Передняя дверца машины тотчас же распахнулась, из нее по частям появился Векшин вместе со своей полиэтиленовой крышей и опять склонился к переднему стеклу машины.
— Векшин! Товарищ Вл. Векшин! — неожиданно для себя громко и с отчаянием выкрикнула Катерина Саввишна и, не услышав за шумом дождя своего голоса, побежала к машине.
Векшин распрямился и хмуро смотрел на нее из-под своей крыши. Она бежала, по щиколотки оступаясь в лужи, размахивая сумкой над головой. Но вдруг, увидев так близко от себя однажды виденное, но почему-то такое знакомое, даже родное ей во всех чертах лицо, глядящее на нее сердито, она перестала бежать, пошла медленно и остановилась. Она стояла молча и не отрываясь глядела ему в лицо. Дождь лил, и оттого, что в глаза ей попадала вода, лицо Векшина перекашивалось перед ней, дрожало словно в тумане, и было похоже, будто она смотрит на него по-прежнему из своего оконца, а вся ее поездка в Москву ей только снится, и от этих мыслей ей опять стало легко, спокойно: раз так — можно не двигаться, поговорить, не думать о том, как поступить. Но вдруг она очнулась, вспомнила, что Векшин, который на нее смотрит, — живой, настоящий, что она сама, бог знает зачем, бегала за ним и теперь уже окликнула его, и окончательно потерялась.
— Да сядемте хоть в машину! — выкрикнул вдруг Векшин, сердито морщась.
В машине было светло, тепло и очень сухо. Дождь часто и жестко ударял в стекла, и в крышу будто кто-то сыпал крупу, и от этого в машине становилось еще суше, теплее и светлее. Катерина Саввишна достала платок, вытерла лицо и шею.
С промокших ее волос в разные стороны сбегали ручьи. Ручьи стекали ей за шиворот, ползли по горячей спине, по ногам, и, наверное, под ней, на красивом ковре машины, стояла большая лужа. Бумага, в которой был завернут зеленый предмет, превратилась в лохмотья, и сквозь лохмотья было видно какое-то зеленое многорукое существо. Крупы на крышу сыпали меньше, красивые сиреневые сумерки стали впереди между домами; людей на улицах стало больше, один за другими вспыхивали разноцветные рекламы и фонари; по серебряному пузырящемуся асфальту катились, рассыпаясь и съезжаясь, красные угольки подфарников, в мокром асфальте дрожал опрокинутый город.
