Но вот красивая женщина с красивой улыбкой желала товарищам спокойной ночи, за оконцем смеркалось, в сумерках рассыпались голубые искры, потом гасли, в оконце становилось темно, стены кухоньки сдвигались, и там становилось темнее и теснее, чем прежде. Потом она стала покупать телевизионную программу и смотрела только художественные кинофильмы. Муж, которого отчего-то беспокоили все увлечения Катерины Саввишны, назвал это хорошим симптомом. Постепенно и художественные кинофильмы она стала подразделять на те, которые ей нравились, и те, которые досматривала до конца с досадою. Тех, на которые она смотрела с досадою, отчего-то становилось все больше и больше — она стала подмечать любую неестественность в игре актеров, всякую неправду в сюжете кинокартины: вот горюет об ушедшем муже женщина, и тщательно причесанная актриса смотрит из-под полуприкрытых век так, чтобы были видны ее длинные наклеенные ресницы. Вот актер бегает глазами по экрану так, чтобы всем было заметно, что он думает о чем-то серьезном, вот, умирая, вскрикнул кто-то без боли и страха, вот актер говорит очень длинно и скучно, и в оконце все слушают его с усердным вниманием, но отчего-то заметно, что он и там всем надоел. Вот два часа в оконце актер пялит на актрису глаза, и в оконце только и говорят о том, как он ее любит, но почему-то не верится в его любовь, да и сама актриса ему, по-видимому, не верит и притворно смеется в конце фильма на своей счастливой свадьбе. «Что было, то прошло, и никто не знает, как это было», — думала Катерина Саввишна, когда смотрела исторические фильмы. Люди же теперешние, те, которых могла встречать Катерина Саввишна на улицах, в магазинах, в учреждениях бытового обслуживания, в фотоателье, появлялись в оконце слишком парадными, ненастоящими и слишком были похожи на тех, которым кричала Эмма Карловна: «Припудрите носик, так, сядьте клубше, каловку набок, карашо, снимаю, готов», — и оттого были непонятными и скучными. К тому же как-то не верилось в правильную скучную жизнь этих слишком нарядных, слишком красивых людей. Если же вдруг появлялся в оконце некрасивый, неправильный человек, то от него так и разило всем дурным, и все другие люди на экране на него ополчались, и, как в девочкиных книжках, было сразу понятно, чем с ним все окончится.
Позже Катерина Саввишна завесила темный экран телевизора красивым цветным платком и включала только по воскресеньям детские передачи, как награду девочкам, или иногда среди недели, когда чистила картошку у раковины. Муж называл цветной платок на телевизоре очень хорошим симптомом, говорил, что знал — ее увлечение телевизором пройдет, как прошло ее увлечение грампластинками, цветной фотографией, кинозалом «Прогресс», и теперь он мог приглашать вечерами приятелей домой поиграть в карты. Но как-то случайно Катерина Саввишна включила телевизор без звука. Весь вечер она глядела, как усердно дует в трубу трубач, не в состоянии из нее извлечь ни единой ноты, как раскрывает рот и размахивает руками певец и, несмотря на свои старания, остается безмолвным, как старательно объясняет что-то телезрителям немой диктор, как, подчиняясь беззвучной мелодии, кружатся балерины, — и веселилась. С того дня она каждый день вглядывалась из своего оконца в новый беззвучный, словно подводный мир и веселилась несуразным картинам, которые перед ней возникали. Ее новое увлечение муж назвал тревожным симптомом и выписал ей успокаивающее средство. Возможно, что помогло и успокаивающее средство, — только вскоре немые видения востребовали у нее свой голос. Она не запомнила ни сюжета, ни слов, ни лиц актеров, ни песен, которые они исполняли в кинокартине, которую случайно включила с середины сначала без звука, — словом, как оказалось, не запомнила ничего, кроме названия и своего ощущения, что все виденное ею в кинокартине — правда, что все так и есть, как было показано, и что она сама, Катерина Саввишна, до того как увидела картину, обо всем так же думала, зная все это таким же. Когда позже она увидела афишу этой кинокартины на кинотеатре «Прогресс», она поспешила домой, быстро уложила спать девочек, побранилась с мужем, не отпустив его в тот день к приятелям, и побежала на последний сеанс в отремонтированный, застекленный, неузнаваемый теперь кинотеатр «Прогресс». И всю ту неделю, пока кинокартина шла, она вечером ходила ее смотреть. Она теперь изучила и сюжет картины, рассказывающий об одинокой, нескладной несуразной женщине, лица актеров, песни, знала наизусть слова, которые в следующем кадре скажут актеры, но от этого ей не становилось скучно смотреть картину, а, наоборот, всякий раз она отыскивала для себя что-то новое, не замеченное прежде, открывала для себя новый неуловленный ею прежде смысл. Она теперь изучила все титры перед картиной, помнила множество ненужных фамилий — художника по гриму, художника по костюмам, художника по свету, звукооператора, ассистента звукооператора, всех актеров и, конечно, фамилию автора сценария и режиссера — Вл. Векшин.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Она стала улучать время и в районном читальном зале отыскивала все, что касалось этого режиссера. Так она узнала еще про две его картины, дождалась, когда они пойдут в кинотеатре «Прогресс», и посмотрела их. Она опять не сразу запомнила лица актеров и сюжет сценариев, но опять в ней возникло то же ощущение близости этих героев, их жизни и мыслей, ощущение не только правды показанного, но и близости именно ей. Теперь она бы по любому кадру могла, наверное, узнать кинокартину Вл. Векшина — по серьезному горячему, совсем неактерскому разговору героев на экране, по их повседневному, неприглаженному виду, такому, словно в фотоателье их сняли не с внешней парадной, а подсмотрели врасплох, с обратной стороны: например, тогда, когда они пудрили перед зеркалом свои блестящие носы, по щемящим песням, которые актеры распевали совсем неактерскими, некрасивыми, дрожащими, фальшивыми голосами, и, главное, по тому, как во время кинокартины она временами сама собой отвлекалась от сюжета и переносилась мыслями к себе, начиная думать о маме, об отце, о дяде Жоржегоре и о немце Отто Карловиче, растерзанном самосудом в первые дни войны, о своей жизни с мужем, участковым врачом, жизни, двигающейся словно по мягкому войлочному кругу. И от этого, от простенького на первый взгляд, будто бы даже мелочного происшествия на экране, не было ни страшно, ни больно, ни скучно, а было смешно и грустно, а потом надолго оставалось радостное детское чувство веры в доброе и умное, в непременную разумность и справедливость жизни. В те дни Катерина Саввишна оживилась и помолодела. Она перестала казаться себе скучною и недалекою, — наоборот, представилась себе умною и значительною, раз так хорошо поняла Вл. Векшина, который представлялся ей великим. Она сходила на почту и, не спросись мужа, выписала несколько газет и журналов — все, где могло появиться имя Векшина, и все, что попадалось ей, связанное с ним, аккуратно вырезала ножницами, складывала в специальную папку и убирала на антресоли, остальные же журналы, не прочтя, без сожаления выбрасывала. Недели за три до отъезда в Москву Катерине Саввишне в сияющем оконце своей кухоньки удалось увидеть первый раз Вл. Векшина. Вечерняя передача, в которой он должен был выступить, называлась — «Я в скуку дальних мест не верю». В оконце, перед нарисованной заснеженной тайгой, за круглым столом сидели полукругом мужчины и женщины — рабочие, студенты, писатели, инженеры, директора заводов, актеры и среди них — Вл. Векшин. Говорили долго — о танцевальных и спортивных площадках, о самодеятельности и туристских походах и даже о вышивании и сборе ягод. Катерина Саввишна слушала и разглядывала говоривших с особым вниманием, стараясь угадать, какой же из сидящих перед ней в оконце Вл. Векшин. Но вот ведущий передачу повернулся с улыбкою к немолодому светловолосому длинноносому человеку, под ним появились бледные титры — сценарист и кинорежиссер Вл. Векшин, уже Векшин откинулся на спинку стула, потом почему-то закрыл и помял в ладони лицо и вдруг, сморщившись, глянул пронзительно на Катерину Саввишну, и она растерянно оглядела беспорядок на кухоньке, запахнула поглубже халатик на коленях, и с ожиданием взглянула на Векшина. Но вдруг лицо и фигура Векшина дернулись, задрожали, раздались, как резиновые, вширь, потом вытянулись в длину, потом все на экране задрожали часто-часто, будто их стали дергать сверху за нитки, и вдруг оконце озарилось нестерпимо ярким светом, раздался громкий треск — и все исчезло. Некоторое время она неподвижно глядела на мертвый пустой ящик. На кухне стало темно, стены сжались, сдавили ее. Катерина Саввишна выбежала во двор найти хотя бы электромонтера, но была суббота и трезвых монтеров не было. Телевизор починили через десять дней, но передачу не повторяли.
