— Конечно, верю. Молча. — Вытер ей слезы.
— Ты мне поможешь? Мне еще нужна твоя помощь. Присмотришь за мной? Позаботишься?
— Присмотрю. Позабочусь.
Она высморкалась в салфетку.
— Так, — налила текилы, подвинула соль и лимон, — тогда чин-чин и давай свою речь. Ты говорил, что у тебя есть речь.
— Давай, — слизнул с ее руки соль и опрокинул стопку. Алёна смущенно и торжественно замерла, а он улыбнулся, откинул волосы с ее плеча. — Тебя слишком много. Твоего упрямства, самоуверенности, мозгов… твоей невероятной активности, мыслей, их много. Твой мир слишком большой. Этого с лихвой хватит на нескольких. И иногда мне казалось, что я не смогу упаковать тебя в какую-то форму. Но я любил бы, будь даже внутри тебя пустота. Потому что это лишь твоя пустота. Наверное, никому не постижимая.
— Ой, Ванюша, ты точно готовился. — Вытерла набежавшие слезы. — Если ты хочешь позвать меня замуж, то мне надо еще выпить.
— Нет, не хочу. Но можешь выпить.
— Как это? — удивленно спросила она. — Теперь мне точно надо выпить. — Она выпила. Погладила Ваню по лицу, улыбнулась счастливой улыбкой.
— У нас будут красивые детки, да? И Серёжка, и Витюшка, и Володька.
— Да.
— Но только после аспирантуры.
— Я уже понял. Ты подготовилась. — Он усмехнулся, обежал взглядом ее лицо, убрал прядь волос. Что-то мелькнуло в его глазах, наверное, он и правда представил, какие у них могли быть дети.
И пусть Ваня не спрашивает, хочет ли она детей. Пусть эти мечты еще далеки, пока не реальны, пусть пока желание иметь детей отзывается в желудке ледяной пустотой, это неважно. Ваня хочет детей — у Вани будут дети. Даже если для этого придется переступить через бездну страхов и сомнений. Ведь всю жизнь она боялась, что у нее не получится стать хорошей мамой. Но Ване не нужно знать, что она ужасно боится. Ваня должен знать, что у него будут дети. А она привыкнет, у нее еще есть время.
Голова невозможно кружилась. То ли от текилы, то ли от Ванькиных поцелуев. Сумасшедших, голодных. Будто ее не три дня не было, а три месяца. Потом Ванька соскользнул со стула, и Алёна поняла, что надо идти в спальню. По взгляду поняла.
Раздеваться начали еще по дороге. Ее платье упало где-то у дверей фисташково-шоколадной комнаты. Белье около кровати.
— Не-не, так нормально, чулки можешь оставить.
Он повалил ее на кровать, и они прижались друг к другу голыми телами. Удобно сплелись. Так привычно. Нужно. Горячо.
— Что, сегодня без прелюдии? — Задыхалась от его тяжести и от восторга.
— Сколько можно? У меня тут уже два дня прелюдия. Нет, ты точно меня ненавидишь. Напялила чулки и давай бить посуду.
— Мамочки… — прошептала она, выгибаясь от наслаждения, когда он заполнил ее всю. — Шаурин, ты такой пьяный. Это же будет бесконечно. Это же на всю ночь. Ты же меня затрахаешь сегодня до смерти.
— Видишь, как тебе повезло. Отсчастливлю тебя как надо.
— О, да… Я уже чувствую – вот оно, мое счастье.
Как хорошо… Она шептала, как ей хорошо. Вот оно счастье. И удовольствие. Не такое, когда сгораешь от желания, и все внутри скручивается в узел, а как сейчас — спокойное. Когда точно знаешь, что оно будет – удовольствие. Твой человек, единственно важный и любимый мужчина, обязательно об этом позаботится. Спросит, как лучше. Или сам угадает. И можно расслабиться, отдаться целиком и просто раствориться в его прикосновениях. Растаять от его неспешных движений. Расплавиться и слиться с ним в одно целое. В целое. По-настоящему. Не думая про завтра. Потому что завтра точно будет. И послезавтра тоже. И вся жизнь только с ним одним.
_____
— Какое прекрасное утро, — прошептала Алёна и обняла Ваньку покрепче. Кажется, они заснули поперек кровати.
— Мурка, ты ли это?
Какой-то у него странно бодрый голос. Просто удивительно.
— Нет, это не я, — хрипло прошептала она, — это пьяный секс. У меня нет сил даже двинуться. — У нее не только сил не было двинуться, а еще и голова раскалывалась.
— Это прекрасно.
— Почему?
— Значит, обойдешься матом.
Шаурин выбрался из постели и натянул джинсы.
— Ты мне завтрак хочешь в постель принести? — Алёна перевернулась сначала на другой бок, потом легла на подушку и накинула на себя одеяло.
— Примерно, — обронил он и вышел из спальни.
Алёна легла поудобнее, подперла голову рукой. Что-то слишком хитрый у Шаурина вид. Как-то уж слишком сложно он улыбнулся.
Ванька вернулся в комнату, встал перед кроватью, в руке у него был… паспорт. Точно. Ее паспорт. В белой кожаной обложке.
— Я за завтраком, — сказал Шаурин и бросил его на кровать.
Некоторое время Алёна растерянно смотрела на свои документы. Потом, будто дойдя вдруг до какой-то мысли, подскочила, схватила паспорт, пролистала странички… и запищала. Заорала во весь голос, даже подушка не понадобилась. Глянув на первую страничку, снова заорала. Упала на кровать и накрылась с головой одеялом. Поскулила то ли плача, то ли смеясь, и, вынырнув, снова начала листать паспорт.
— Ну ты у меня охренительно крутой, Иваша, — ошарашенно прошептала она, откидываясь на подушки.
— Мурка-моя-любимая, я надеюсь, это был крик радости, — довольно сказал Ванька, входя в комнату.
— Нормальный завтрак, — оценила Алёна бутылку текилы и соль. — Предлагаешь с утра нализаться?
— Какое хорошее слово. — Шаурин, оседлал ее бедра и откинул одеяло. — Предлагаю, да. Нализаться. — Насыпал в ложбинку между грудей соль. Слизнул ее, не забывая, конечно, запить.
Алёна вспомнила вчерашний вечер – разговоры и признания, свои мысли. И то, что этому всему предшествовало. Все вспомнила.
— Шаурин, — простонала она, — ты мне голову сломал! Ты мне за четыре месяца голову сломал! — крикнула она. — Как мне теперь жить?
Он радостно засмеялся.
— Не хнычь. И не говори, что это не лежит в зоне твоей воли и желания. Ты вчера замуж за меня просилась.
— Так я не думала, что я уже замужем! Отвези меня к психиатру! Мне срочно нужен психиатр!
— Нет, психиатру я тебя не отдам, а вдруг тебя вылечат. Где я потом себе такую ненормальную найду? Ты у меня такая одна. Любимая моя Мурка. Единственная моя Мурка. Моя супер-умопомрачительная Мурка. — Он увлекся. Облизывал те места ее тела, на которых соли не было.
— Спасибо, что ты меня под это дело Муркой не записал. Хоть имя мое оставил.
— Просто я подумал, что насчет фамилии ты тоже будешь выделываться.
— Я так понимаю, что у тебя по поводу всего были большие сомнения. Когда ты это задумал? Когда ты стащил у меня фотографии?
