Около часа мы спорили и под конец приняли решение идти до семьдесят пятой параллели. Сейчас же остро стояла проблема выбраться из этой глухой западни…
«6 августа 1762 года. В связи с тяжелой ледовой обстановкой и существенным понижением суточной температуры капитаном Джоном Ситтоном принято решение о повороте назад. Судно дошло до отметки 70 с. ш. и 98 в. д. Ветер северный, умеренный. Видимость средняя…»
– Итак, сегодня седьмое августа, – сказал я, поднимая бокал хереса. – Сегодня прошел ровно год с того дня, как мы с леди Элизабет Блейк соединили наши сердца, и для такого случая я приготовил своей жене скромный подарок…
В каюте за праздничным столом сидели Элизабет в восхитительном розовом платье китайского шелка, Дэнис в зеленом кафтане с белыми манжетами, Ситтон, Метью и Берроу при полном параде. На праздничном столе под колпаком, распространяя аппетитный аромат, дымилась жареная медвежатина, старательно приготовленная Эрни Литтлом – нашим новым коком.
Праздничный вечер, подобный этому, был теперь редким исключением, и ради него была открыта последняя бутылка хереса, которую я специально держал для такого случая. Кто бы мог подумать в день нашей свадьбы, что через год мы будем праздновать его среди бескрайних льдов, угрюмых скал и низких температур, за тысячи миль от ближайшего оплота цивилизации на борту судна, всеми силами пытающегося вырваться из ледяных тисков, все теснее смыкающихся с каждым днем.
Диадема, легкая, невесомая, заигравшая в свете свечей всеми своими узорчатыми гранями, произвела настоящий фурор. Даже Метью, приоткрыв рот, уставился на нее с неимоверным изумлением. Берроу только и смог вымолвить: «Вот это красота!», Ситтон улыбнулся, рассматривая украшение. Элизабет даже привстала и выдохнула:
– О, Ричард! Это мне?! Какая красота! Сколько же она стоила?!
– Какая разница, – ответил я и, подойдя к ней, собственноручно возложил диадему на ее роскошные рыжие волосы. Эффект был просто потрясающим – перед нами сидела настоящая императрица с властным и прекрасным лицом, при виде которой хотелось опуститься на колени…
Сразу после окончания ужина мы с Ситтоном спустились вниз в кладовую, куда нас просил зайти Эрни. Здесь было значительнее прохладней, чем в моей каюте, – все усиливавшийся холод Арктики проникал сюда сквозь обшивку, и кое-где на стенах уже лежала изморозь. Эрни встретил нас на пороге кладовой, держа в руках фонарь.
– Сэр, – сказал он, обращаясь прежде всего ко мне, – запасов провизии осталось на месяц. И это при самом лучшем раскладе…
Он посветил вовнутрь помещения.
– Лук с чесноком вышел практически весь. Сухарей осталось шесть мешков, солонины – всего одна бочка, и та уже початая. Медвежьей туши хватит нам дня на четыре. Еще осталось два ящика мороженой рыбы. Две бочки рому. Это все, что есть у нас. С хозяйственными кладовыми чуть получше. Угля хватит не более чем на три недели, пороха целых четыре бочонка, масла для ламп – десять пинт. Зимняя одежда и обувь – еще по паре на каждого. Такой расклад, сэр…
– Да, негусто, – сказал я, почесав щетину на подбородке. – Придется начать жестко экономить. Эрни, рассчитайте порцию суточного пайка на каждого человека, включая нас всех. Посоветуйтесь с доктором Ингером по этому поводу.
«19 августа 1762 года. Миновали 120-й меридиан. Суточная температура упала до отметки +14° F. Скорость судна не больше 5 узлов. Наблюдается постоянное обледенение рангоута и такелажа. Количество шуги на воде существенно возросло, приняты меры повышенной предосторожности. В 13.47 минут по Гринвичу матрос Абнер Пейтти сорвался с мачты и упал на палубу. Пострадавший получил тяжелые травмы и положен в лазарет под присмотр судового врача Ингера…»
– Добрый вечер, доктор, – сказал я, заходя в маленькую каюту, срочно переделанную под лазарет. – Как у нас дела?
– Дела скверно, сэр, – сказал Ингер устало, вытирая руки полотенцем. – Пейтти совсем плох. Он уже сутки не приходит в сознание – у него сотрясение мозга и поврежден позвоночник. Боюсь, что он не дотянет до утра. Вордер весь горит – у него началась пневмония. Я постараюсь сделать что смогу, но… – Ингер развел руками. – Положение тяжкое, сэр. Лекарства у меня на исходе. Лука и чеснока практически не осталось – приходится давать каждому из команды по дольке в день, но скоро закончится и это. Тогда начнется цинга. Нам срочно, срочно нужно возвращаться…
– Мы обязательно вернемся, Ингер, – сказал я. – Главное – не отчаиваться. Господь милостив к нам, грешным рабам своим…
Раздался резкий толчок – судно остановилось, словно мягко упершись во что-то. Срочно, накидывая капюшон на голову, я выскочил на палубу. Ночь была очень холодная, и кожу на лице моментально стянуло. На палубе горели фонари, освещая скопившуюся на баке кучку возбужденных людей. Среди них был и Ситтон – двое матросов что-то показывали ему во тьме прямо по курсу. Из центрального люка появился взволнованный Берроу – позабывший надеть шапку и даже не обративший внимание на холод, он ринулся по шканцам на бак.
– Что, что случилось? – спросил и я, когда приблизился к ним.
– Впереди затор, сэр, – сказал кто-то из матросов, не знаю кто, указывая на бушприт во тьму. Нас окружала сплошная колышущаяся масса шуги и битого льда – именно она и затормозила ход, когда резко убрали паруса. А впереди на расстоянии двух-трех кабельтовых отчетливо виднелось белеющее в темноте сплошное ледяное поле, прорваться через которое даже с хорошего разгона для «Октавиуса» было невыполнимой задачей, так как оно шло чуть ли не на четверть мили вперед – и выход из пролива в открытый океан был полностью покрыт им.
– Ждем до утра, – сказал Ситтон. – Там увидим все как есть.
Мы спустились в каюту, где Берроу достал карту с проложенным курсом, тем самым, что помог нам подавить мятеж Каммингса, по которому мы теперь двигались обратно.
– Так, – сказал Берроу. – Хорошая новость: мы достигли выхода из межостровного пространства. Мы находимся тут. – Он поставил карандашом точку на карте. – От открытого океана нас отделяет около мили. Здесь не было льда, когда мы входили сюда, значит, его нанесло, после того как мы прошли это место…
– Странное дело, сказал Ситтон. – В это время его не должно быть здесь, он должен подходить сюда не раньше ноября. И я специально обратил внимание, что никаких признаков его приближения не было, когда мы подходили к архипелагу. Даже наоборот, все указывало на полное его отсутствие.
– Эти места непредсказуемы, сэр, – ответил Метью со своим обычным сарказмом. – В одном месте, что южнее, лед может только-только вскрыться, а в другом, что севернее, в то же время встанет намертво. Ранней зимы в этом году никто не предсказывал, а вот факт… Однако, черт меня подери, и я сам должен признать, что такая холодина в конце августа даже в этих местах – из ряда вон выходящая вещь. Да и столько льда в это время здесь неимоверная редкость.
