стала их поправлять. Ей нечего скрывать и стыдиться.
– Что я могу сделать для тебя?
– Побудь со мной. И не пытайся утешить.
– Я рядом, – сказал он, сжимая ее ладонь, словно в доказательство своего присутствия и телесности. Больше не призрак, ускользающий от нее.
Лишь тогда Флори позволила себе заплакать – горько и бесстыдно, как маленький ребенок, захлебываясь от рыданий. Она не знала, как долго это длилось, но постепенно истерика стихла, оставив тупую боль в висках. Усталость от бессонных ночей разлилась по телу расплавленным металлом, а тот медленно стал застывать в мышцах, делая их невероятно тяжелыми.
– Тебе нужно отдохнуть, – сказал Дарт, когда последний всхлип сорвался с ее губ, и Флори послушно плюхнулась на матрас, выбив облако пыли.
По полу тянуло сквозняком – влажный воздух проникал на чердак через трещину в окне. Сразу же пробрал озноб, но шерстяной плед так и остался лежать на досках, похожий на кучу пепла. Кончиками пальцев Флори ухватила Дарта за рукав в немом приглашении составить ей компанию. На его лице мелькнула странная растерянность, будто в момент столкновения с чем-то необъяснимым, неправильным, и все же возразить он не посмел. Флори была благодарна, что ей не пришлось ничего объяснять. Она искала успокоения и обрела его рядом с Дартом, как и в тот вечер в саду, на празднике. Тогда они боялись даже прикоснуться друг к другу, а сейчас она, не задумываясь, нырнула к нему в объятия и закрыла опухшие от слез веки, наслаждаясь мгновением, когда монотонный шум дождя звучит глуше, чем стук Дартова сердца.
Сон опутал сознание, оставив в своем коконе редкие просветы реальности: прикосновения, дробный стук капель над головой и его нежный шепот, складывающийся в странное, отдаленно знакомое слово… Мысль ускользнула прежде, чем Флори разгадала его.
В ту ночь она спала спокойно и без сновидений, а очнулась в тех же объятиях, какими запомнила их. Окольцовывая ее плечи и смыкаясь на спине, руки Дарта обнимали так крепко, что любое неосторожное движение могло потревожить его сон. Она осторожно запрокинула голову, чтобы увидеть его лицо – безмятежное, совсем мальчишеское. Сложно устоять, чтобы не коснуться. Но едва она поднесла палец к губам, они изобличающе дернулись в ухмылке.
– Ты не спишь! – выпалила Флори. – Притворяешься.
– Позволяю тебе созерцать, – самодовольно проговорил Дарт. Ресницы дрогнули, брови причудливо изогнулись, но глаза остались закрыты. Его лицо ожило, и от былой безмятежности не осталось следа.
– Ты не картина в музее, – проворчала Флори, пытаясь скрыть смущение.
– А разве любоваться можно только картинами?
– Кто ты сегодня? – спросила она, почувствовав влияние какой-то личности. Он лениво приоткрыл веки, жмурясь от утреннего света. – Художник?
Дарт улыбнулся краешками губ, и Флори не смогла понять, угадала она или нет.
Он заворочался, устраиваясь поудобнее, невольно поморщился от того, что мышцы за ночь онемели. Она не знала наверняка, а могла лишь предполагать, что его тело чувствует те же тысячи мелких иголок под кожей, что и ее. Внезапно осознав, где она и с кем, Флори испуганно подскочила, хотя волноваться было не о чем: вся одежда осталась на них. Дарт попытался ее успокоить.
– Сейчас раннее утро. Никто не заметит нашего отсутствия. Скажем, что вернулись поздно из-за грозы.
Флори спешно отвернулась, пряча запылавшие щеки.
– Ты можешь чувствовать себя спокойно рядом со мной, – добавил он.
– Я чувствую.
На несколько мгновений они замолчали, заново привыкая друг к другу. Что-то изменилось между ними теперь, когда он знал всю правду о ней. Лишь в одном она так и не решилась признаться: что сегодняшняя ночь была самой откровенной в ее жизни. Это откровеннее, чем остаться без одежды, чем доверить обнаженное тело его рукам.
Безлюдь крепко спал, когда Дарт и Флори вернулись. Они тихонько проскользнули в дом и тут же наткнулись на Бо. Почуяв их раньше, пес уже поджидал у двери, нетерпеливо поскуливая и виляя хвостом с белой кисточкой. Флори присела, чтобы погладить Бо, и тот с радостью подставил голову под ладонь.
– Лучше задобрить его, чтоб никому не проболтался, – усмехнулся Дарт и отправился на кухню, надеясь подкупить свидетеля утренней кормежкой.
Не дожидаясь, пока другие обитатели дома застанут их, Флори подхватила коробку с вещами и прокралась в спальню, которую делила с сестрой. Офелия крепко спала, обняв подушку и закутавшись в одеяло.
Минувшая ночь выдалась холодной – с этого обычно начиналось угасание лета. Вначале вечера становились зябкими, а дожди – суровее и продолжительнее; затем гардероб начинал заботливо подсовывать платья с длинными рукавами. В одном из таких Флори спустилась на кухню, где уже никого не застала. Тогда она проверила внутренний дворик, но увидела там лишь пару плетеных кресел, потемневших и разбухших от влаги. После ночной грозы стеклянная мастерская еще больше напоминала аквариум. Застыв у прозрачной стены, Флори задумчиво созерцала двор, а потому не заметила, как рядом появился Дарт, и вздрогнула, когда он заговорил.
– Мой безлюдь медленно превращается в общежитие. – В его голосе слышалось нескрываемое раздражение.
Так он представил новость о том, что по соседству с хартрумом поселился Ризердайн. Неизвестно, что вызвало у Дарта больше негодования: появление нового постояльца или сомнительный выбор комнаты. Хартрум считался самым главным местом безлюдя, почти святыней, которую нужно чтить и оберегать. Даже лютен не позволял себе таких вольностей, в то время как столичный домограф легко обосновался под боком у хартрума. Это дико, неправильно, не по закону, – вот что читалось в глазах Дарта, сверкающих от злости. Какие бы мысли ни посещали его бунтарскую голову, но он оставался преданным и честным лютеном. Присутствие посторонних и их наглость вызывали в нем столько эмоций, будто раздражение безлюдя передавалось Дарту и вымещалось через него.
Это предположение казалось слишком надуманным, и все же Флори не спешила отметать его. Что, если микстуры Илайн не избавляли безлюдя от эмоций, а лишь переправляли туда, где они могли найти выход. Встречаясь с преградой, вода не исчезает, а стремится обойти ее, просочиться насквозь; она прибывает и скапливается, пока не обретет достаточно мощи, чтобы разрушить барьеры и вырваться на свободу. Возможно, в методике Илайн был один существенный недостаток: она не учитывала взаимосвязи лютенов и безлюдей. После реформы в поле зрения столичных инженеров остались только дома: Риз строил их, Илайн дрессировала. Но Пьер-э-Металь жил по другим правилам.
Флори вспомнила приступ Франко в зале суда: он стал задыхаться, когда его безлюдя охватил пожар. И раз его пример доказывал, что лютены связаны с безлюдями физически, то и эмоциональная связь наверняка
