Не было надежды и на всенародные референдумы — оккупанты в 2002 году провели закон о запрете не угодных высшей власти референдумов. Они демонстративно расписались в том, что отныне демократами не являются даже формально. Еще ранее они заявили о своем полном подчинении Западу, и таким образом они окончательно провозгласили себя прозападными диктаторами. Вновь стали необычайно актуальными сказанные еще в середине прошлого века слова Сталина о том, что знамя демократических свобод выброшено за борт, и его предстоит поднять коммунистам. И, действительно, к концу 2002 года лишь коммунисты остались настоящими демократами без кавычек и патриотами. Только коммунисты из всех реальных политических сил выступали тогда за великую и независимую державу.
Что касается губернаторов-коммунистов, то у них были крайне ограниченные возможности влиять на социально-экономическую ситуацию в регионах — в лучшем случае они могли добиться более высоких темпов роста и более мягкой социальной политики. А в наиболее богатых и влиятельных регионах губернаторами вообще были только агенты режима и даже сырьевые капиталисты-компрадоры — как Хлопонин в Красноярском крае и Абрамович в Чукотском автономном округе. Принципы федерализма были узурпатором Путиным нагло отброшены. Губернаторы были лишены прежних политических прав и полномочий, у них была отобрана значительная часть регионального бюджета, они должны были подчиняться оккупационным федеральным законам. Да и вообще — большинство тех, кто пришел к власти при поддержке коммунистов, потом изменили «быдлу» и поклонились «сильным», продались им, стали проститутками. Наиболее известные из тех, кто стал служить «сильным», — это Тулеев в Кемеровской области и Ходырев в Горьковской. А многих из принципиальных губернаторов-патриотов Путин свергнул силовым террористическим путем — как в Воронеже и Смоленске… «Ссученные» губернаторы никак не могли быть опорой коммунистов. А те немногие, кто остался верен своим принципам, располагали в рамках оккупационного права крайне ограниченными возможностями.
Не могло быть и речи о допуске коммунистов на Центральное телевидение. Когда враги в период Советской власти визжали о «свободе слова», они хотели свободы слова только для себя и лишения этой свободы слова коммунистов. В открытом двустороннем диалоге они всегда терпели поражение — надо было только, выявив несоответствие между их аргументами и заявленными целями, публично вскрыть их истинные цели — стремление к собственному эгоистическому дегенеративному наслаждению за счет других. Поэтому коммунистов в свободный эфир не допускали. Более того — несмотря на то, что у партии было достаточно средств на покупку общероссийского телеканала, они не могли его приобрести. Преступная власть понимала, что если такой канал возникнет, то народ будет игнорировать все остальные. И поэтому режим откровенно наплевал на принципы «рынка» и «свободы слова». На средства массовой информации, таким образом, также никакой надежды не было.
Не было надежды и на директорский корпус промышленных предприятий и коммерческих фирм — самое большее, что могли и хотели сделать немногие из них, — это профинансировать избирательную кампанию коммунистов.
Митинги оппозиции проходили строго в праздничные дни, все было по шаблону, все было предсказуемо и контролируемо со стороны властей. А акции протеста на предприятиях и по поводу антинародных действий местных властей, как правило, организовывались не коммунистами.
И хотя Ленин в начале двадцатого века настаивал на недопустимости увлекаться только одной из сторон борьбы и утверждал, что большевики не победят, если не втянут в борьбу многомиллионные массы трудящихся, но взаимного дополнения парламентских и внепарламентских методов в начале двадцать первого века не было — господствовало ошибочное представление о том, что раз компартия не запрещена, то и внепарламентской борьбой заниматься не следует. В компартии господствовал гипертрофированный парламентаризм, она фактически жила от выборов к выборам, а вся пропаганда была подчинена интересам предвыборных кампаний. Не было средств эффективного управления социальными процессами в гуще народа. Но все же у нее был достаточный потенциал — после очищения 1991 года в партии в большинстве своем были достойные люди, хотя порой и немощные по причине старости, и не оправившиеся от страшного предательского удара в спину, и просто уставшие от напряженной борьбы…
Когда появилась новая технология, то среди коммунистов поначалу произошел водораздел, но не раскол. Многие критиковали это, считали наивностью, но сами ничего лучше предложить не могли — та же циклическая активность, привязанная к графикам выборов, и парламентская борьба, что и раньше. Но игнорировать это уже было никак нельзя. Можно было только исправлять и уточнять отдельные детали. Те коммунисты, которые не боялись реальной работы, особенно молодые, с энтузиазмом взялись за новое дело. Отношение к новой технологии и стало той лакмусовой бумажкой, с помощью которой выявились отличия между настоящими коммунистами и просто членами партии, создававшими массовость. Это даже само по себе ускорило процесс естественного обновления в коммунистической среде — настоящие активисты, работавшие в реальном деле, постепенно, но верно вытесняли пассивных и бесполезных.
Вообще, и до этого с каждым годом медленно, но необратимо всем становилось ясно, что главным должен быть именно внепарламентский путь борьбы. Все вышеперечисленные средства — выборы, парламентская борьба, деятельность губернаторов, забастовки, митинги, пропаганда, акции протеста — должны были быть вспомогательными сопутствующими элементами в рамках единой технологии. А стержнем и главным звеном этой технологии должно было стать нечто принципиально новое.
Надо было действовать не на поле противника и не по его правилам. К этой истине неизбежно приходили многие. Многие напряженно искали это «принципиально новое» и были недалеки от истины. Истина буквально витала в воздухе…
Еще в первой половине двадцатого века выдающийся ученый-философ, руководитель Итальянской компартии Антонио Грамши разработал теорию «молекулярной революции». Он все это написал, сидя в тюрьме. И трагедия его состоит в том, что его разработками воспользовались враги социализма для его ликвидации. Изменники в СССР, контролировавшие идеологию, намеренно запретили распространение трудов Грамши под клеветническим предлогом противоречия его учения ленинизму. А в это самое время они активно реализовывали план Даллеса — из этой самой области… Грамши писал, что власть держится не только на насилии, но и на активном согласии управляемых — власть стремится к тому, чтобы массы желали именно того, что выгодно ей. Направление этой «коллективной воли» определяется структурой так называемого «культурного ядра» — мировоззренческих представлений людей.
Социальная динамика описывается не только в аспекте межклассовых столкновений и процессов в экономическом базисе. Общественное бытие определяет общественное сознание, и наоборот. Так же как и разум отдельного человека является отражением объективной реальности, но человек не только отражает и познает — его воля является фактором целенаправленного преобразования мира. И трансформация культурного ядра общества также влечет за собой потерю социального равновесия. Изменения ядра можно добиться путем постоянных информационных воздействий на сознание каждого человека через СМИ, через книги, из уст в уста и так далее. Между людьми существует множество перекрестных связей, и те, кто уже воспринял какую-то истину, будут транслировать ее и дальше. Если множество людей — сторонников социализма — будут постоянно «капать на мозги» своих знакомых, то можно запустить процесс постепенного «разъедания» антинародного строя. Но этого явно недостаточно — надо наряду с вмешательством в общественное сознание осуществлять прямое вмешательство в общественное бытие.
В проекте Юлии Ивановой «Изания», изложенном в художественно-философской повести «Дремучие двери», раскрывался механизм построения некоей общественно-экономической организации, сущность которой состояла в том, что все те, кто не хотел жить по человеконенавистническим законам нового строя, объединились в общину, жили в особых поселках, работали на предприятиях, принадлежавших этой организации, и устанавливали независимые от мафии экономические связи. Недостатком этого проекта было то, что для его реализации необходимо было привлечь множество талантливых организаторов и управленцев, которым на самом деле было гораздо более выгодно, обладая такими способностями, участвовать в паразитической системе. Даже если бы и удалось их найти, то слишком много сил и средств надо было потратить на чисто экономические цели. Не было начального капитала, достаточного для того, чтобы запустить процесс. И если создавать новые предприятия такого типа, то они никогда не будут по своей совокупной мощи перекрывать ранее созданные хозяйствующие субъекты капиталистической экономики. На это предполагалось потратить очень много времени, а конечный результат был бы проблематичным. Максимум того, что смогли бы добиться при таком подходе, — проживание и работа ограниченного числа граждан в более благоприятных условиях, достижение относительной личной независимости от мерзостей капитализма, хотя и это немало.
