Литвинов не появился ни на геометрии, ни на русском. Ян встревожился не на шутку. Попробовал позвонить. Естественно, «аппарат абонента выключен». Шабуров решил прогулять последний урок и отправился искать друга. В первую очередь проверил их любимое место на реке, однако, Феди там не было. Ян бродил по набережной часа два, пока наконец не увидел Литвинова, одиноко сидящего в старой лодке. Шабуров перемахнул за ограждение, спустился вниз по крутому откосу берега. Сел напротив.
— Федь, ты… извини, глупо как-то получилось. Я сам не знаю, как у меня эти слова вырвались.
— Ян, уйди. Я не хочу об этом говорить.
— Слушай, я же не совсем идиот. Просто она сказала об этом цирке, и, ты знаешь, мне кажется, это был не просто намек, а прямой текст. Просто даже неприлично было сказать в ответ что-то другое.
— Особенно по отношению ко мне звучало очень прилично, — огрызнулся Федя.
— Что же ты сам тогда молчал? Она, может, хотела именно от тебя это услышать.
— Слушай, Шабуров, не говори глупости.
— Федя, ну извини! Что мне сделать, чтобы ты понял? Я ведь просто не подумав это сказал!
— Ян, перестань. И вообще, это моя проблема. Не грузись, все нормально.
У Феди действительно отлегло. Доверие возвращалось, но боль до сих пор не уходила. Ребята долго сидели в лодке и смотрели на солнечные блики, выстраивавшие дорожку на прозрачной водной глади. Еще оставалось что-то недосказанное. В воздухе незримо висело напряжение. Молчание тяготило. Наконец Ян понял, в чем заключалась эта недосказанность:
— Федь, я хочу чтобы ты знал: я к Рашевской отношусь абсолютно спокойно.
— Ян…
— Нет, подожди, я чувствую, тебя именно это беспокоит. Так вот, пусть не беспокоит. Она, конечно, классная девчонка и не может не нравиться. Но имей в виду: с моей стороны — все ровно. И совсем не потому, что я вижу, как ты к ней относишься. Да и Светка… еще… все равно я… Да ладно, — Ян помрачнел. Ему неприятно было об этом вспоминать.
Спустя полчаса друзья брели по набережной, беспечно болтая ни о чем. Снова все было хорошо.
— Литвинов, вот ты объясни мне одну вещь. Если тебе так нравится Рашевская, почему ты никаких шагов вперед не делаешь? Сегодня такой шанс был, а ты сидишь и молчишь.
— Ян, давай не будем об этом, — Федя произнес эти слова настолько раздраженно, что Шабуров лишь поднял брови и картинно развел руками.
Вечером того же дня Денис, наэлектризованный до предела, буквально влетел в гараж:
— Слушайте! И приготовьтесь упасть! Я договорился о нашем первом концерте! Ребята тут же сбежались к Кремлеву, на лицах загорелось радостное волнение.
— Короче, через две недели будет школьная дискотека, и нам дают сорок минут перед началом, чтобы выступить. В твоей школе, Литвинов, заметь!
— Круто!
— Здорово!
— А что играть будем?
Оживленное обсуждение затянулось часа на два. И начались долгие, многочасовые, каждодневные репетиции.
Девятнадцатое апреля. Суббота. Вечер. В полумраке актового зала, украшенного к школьному празднику, уже не протолкнуться. Денис, не успев вовремя подключить гитару, возился с проводами. Тоня, в узеньких джинсах и шикарной фиолетовой блузке — выглядела она потрясающе, — сидела за столиком, рядом со сценой, и, надо сказать, заметно волновалась. Стоящие рядом Старков и Нестеренко, с видом бывалых ветеранов, перекидывались шутками.
Федя поднялся на сцену, к синтезатору, еще раз проверил настройки. Он пытался скрыть волнение, и ему это неплохо удавалось. Играть было не страшно, здесь он чувствовал себя как рыба в воде: собственные композиции, синтезатор, поддержка всей группы… Да и после конкурса уже все нипочем. Появилась наконец возможность одеться так, как он считал нужным. Это ведь здорово: выступать в старых потертых джинсах! Куда больше юношу беспокоило, как воспримут его музыку ребята: это был первый его выход в свет как автора и стихов, и музыки, и аранжировок. Казалось, сейчас он достанет собственную душу и выложит ее перед всеми. Хотя, в принципе, об его авторстве все равно никто не узнает.
Народ уже гудел. Пора начинать. Кремлев, бледный как смерть, спустился со сцены, слабо улыбнулся ребятам, пытаясь их подбодрить.
— Кремлев, не дрейфь, — Старков хлопнул Дениса по плечу, — все будет о'кей.
Денис судорожно кивнул. Тоня прокашлялась, на всякий случай.
На сцене появился приглашенный диджей, быстро собрал вокруг себя публику, объявил дебют группы.
— …Итак, приветствуем! Группа «Connection»!
Ребята выбежали на сцену. Литвинов почувствовал, как зашкалил адреналин. В зале раздались скромные аплодисменты. Из угла донесся дружный свист. Естественно, Бочков с командой. Но то, что произошло в последующие несколько секунд, совершенно выбило Федю из колеи. Денис, как руководитель проекта, вышел к микрофону:
— Сегодня мы исполним музыку, которую еще никто и никогда не слышал. Я хочу представить вам автора всех песен и инструментальных композиций. Прошу приветствовать: за синтезатором наш незаменимый клавишник, Федор Литвинов!
Федя чуть не упал вместе с синтезатором. «Ну, Денис! Я тебе это припомню после концерта!» — Федя готов был убить Кремлева. Он вообще не собирался светиться и говорить, что это его музыка! Свист из угла усилился. Покраснев до корней волос, быстро и сухо поклонившись, Федя метнул на Дениса такой взгляд, что тот сразу понял, какую глупость сделал, хоть и из лучших побуждений.
Начали играть. Тоня запела уверенно и ярко, вмиг приковав к себе внимание всего зала. Федя с удивлением наблюдал за девушкой. Будто и не было никакого волнения, точно она всю жизнь провела на этой сцене. Невероятно красивая, пластичная, стильная, Тоня с первых же минут завоевала публику, и теперь сотни глаз смотрели на нее с восхищением и обожанием. Мягкий и глубокий голос, отточенные, уверенные движения… После первой же песни разразились бурные аплодисменты.
В этот миг Федя осознал: сцена для него — наркотик. Без сцены вся дальнейшая жизнь не будет иметь ни красок, ни смысла. Снова вспыхнуло то особое состояние, появившееся тогда, на конкурсе. Только сейчас все было по-другому, еще круче.
С каждой новой песней аплодисменты становились громче и продолжительнее. Свист больше не раздавался. Кто-то догадался Бочкова заткнуть. В зале все уже танцевали, на медленных композициях быстро образовывались пары. Федя не ожидал такого успеха. Каждую песню, каждую композицию принимали на ура. Успех кружил голову, и ребята зажигали по полной.
Последняя песня. У микрофона — Денис, Тоня на бэк-вокале.
Вечер, гаснут огни.Ты, душа, извини…Это странно и грустно,Что на сердце так пусто…Не решиться опятьДаже взгляда поднять.В одиночестве вечномОт любви умирать…Знаешь, ты — все, чем наполнена жизнь.Страстной надеждой души,Что лишь мечтою жива… Но все жеТы так далека, как звезда…Слезы — ведь просто вода.Огонь под водою гореть не сможет…Дни все летят.То рассвет, то закат.Ты уходишь с другим,Оставляя мне Ад.Знаю, сам виноват.Только чувства не спят,Знаешь, сердце живое,И оно лишь с тобою…Знаешь, ты — все, чем наполнена жизнь.Страстной надеждой души,Что лишь мечтою жива…Но все жеТы так далека, как звезда…Слезы — ведь просто вода.Огонь под водою гореть не сможет…
Это была одна из самых любимых Фединых песен. Он играл сейчас, полностью погрузившись в себя и отдавая музыке все, без остатка. Под конец зал взорвался овациями. Ребят не отпускали, песню пришлось повторить еще раз. Федя вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Невольно оглядел зал… Рашевская?! Ириша сидела за столиком, почти рядом со сценой. На пушистых ресницах застыли слезы, она поняла… Литвинов чуть не забыл мелодию: так много он прочитал в бездонных карих глазах. Юноша сильно смутился, внутри поднялась буря эмоций. Попытался сосредоточиться на музыке. Руки играли сами, а взгляд все возвращался к тому заветному столику, где сидела Она. А она, потрясенная до глубины души, задумчиво смотрела на юношу, не отрываясь, и слушала, и слышала. Слышала сердцем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
