– Думаю. Здесь.
Годов ткнул пальцем в направление потолка. Все дружно задрали головы вверх, словно намеревались пронзить взглядом десяток метров земли и железобетона. Поддался общему порыву и я. Способности комбинатора позволили мне увидеть в толще перекры-тий путаницу труб, бронированных кабелей, части каких-то машин – древних, будто ске-лет зауропода, и странные резервуары, заполненные то ли жидкостью гадостного вида, то ли просто грязью. На память пришло читанное когда-то выражение «утопить в шламовой яме». Наверное, это и были они – места, где взбунтовавшиеся рабочие топят своих угнета-телей.
– Вообще-то. Сборочные участки. Есть в каждом цехе, – прохрипел Годов. – Но этот. Специализированный. Раньше тут было. Самое лучшее. Оборудование. И персонал.
– Ну так пойдём да посмотрим, – сказал Конёк-Горбунок и первый зашагал к прохо-ду, над которым висела табличка с человеком, бегущим по ступеням вверх.
Наверху нас ждало страшное разочарование. Сначала мы попали в довольно просто-рный тамбур и уж совсем, было, обрадовались окончанию подземных странствий, однако… Дверь, отделяющая тамбур от солнечного света, оказалась заперта снаружи. Лица с наде-ждой обратились к Годову, но тот медленно помотал головой:
– Там кроме запора. Висячий замок. Мне его. Не открыть.
– Вот чучело! – укоризненно прогудел дядя Миша. – Раньше-то не мог сообразить, что так получится?
Годов молчал.
– Ладно, придётся ломать. Ох, бедное моё плечо… – Дядя Миша показал жестами, что нужно освободить ему место для разбега, и добавил: – Stand aside!
Американцы начали шевелиться, с сомнением поглядывая то на дверь, то на Конька-Горбунка. Дверь хоть не была стальной и герметично запираемой, как та, что стояла меж-ду тамбуром и лестницей, но выглядела внушительно. Выбить её плечом мог разве что терминатор.
Отец следил за приготовлениями с нескрываемой иронией, а когда Конёк-Горбунок принял позу низкого старта, хлопнул его по согнутой спине.
– Попридержи геройство, Миша. Я выйду другим путём и открою снаружи.
– Вы тоже здесь работали? – спросила Сильвия. Надежда на то, что Коньку-Горбунку не придётся рисковать целостью своих костей, её определённо обрадовала.
– Вроде того, – ответил отец. – Паша, пойдём. Поможешь мне.
Мы спустились на три пролёта вниз и остановились.
– Полезешь насквозь? – спросил я.
– А что делать. Придётся. А то ведь этот придурок в самом деле начнёт таран изо-бражать. Шуму наделает. Сам поломается.
– Бать, за что ты его недолюбливаешь?
– Мишку-то? – отец усмехнулся. – Да был у нас случай один. Из-за женщины. Она, выражаясь изящно, ко мне благоволила, но и Мишку про запас держала. Потом у меня на-чались неприятности. Сперва с Опричной Когортой, потом с Сулейманом. Сам понима-ешь, стало не до амуров. Ну а когда всё наладилось, Мишка её уже того… Приголубил. Не сказать, что я сильно горевал, однако осадочек остался. Такие дела. – Отец повернулся к стене и положил на неё ладони. – Взгляни-ка, за нами никто не увязался?
Я взбежал на несколько ступенек вверх и наткнулся на Жерара. Уши у него были на-сторожены, да и вообще и вся поза выражала острейшее внимание.
– Стерегу вот, – ворчливо сказал он. – Пока вы там лясы точите.
– Молоток, – похвалил я.
– Безусловно. Двигай обратно. Родитель-то уже, поди, разделся. Пусть ныряет в зем-ные недра без опаски. В случае чего подам голос.
Я запрыгал по ступенькам назад, ломая голову, как отец собирается объяснять вы-пущенным наружу детям подземелий свою наготу. Заявит, что пробирался через узкий лаз, где в одежде не пролезть? В том, что он сумеет открыть замок, сомнений у меня не было.
Он ничего не собирался объяснять. Он вошёл в бетон как был – в одежде и знамени-тых шнурованных галошах. Да он даже пояс с оружием и боевыми гаджетами опричника не снял! Это был высший класс транспозиции, недоступный мне даже в мечтах. Я воочию увидел, как действует Великий Комбинатор. И, чёрт возьми, им был мой отец!
Яростно завидуя и тихо гордясь, я вернулся к Жерару. Увидев мои пустые руки, он быстро всё сообразил и присвистнул.
– Оказывается, Владимир Васильевич ещё круче, чем я предполагал. Тебя можно по-здравить, чувачок. У тебя отличная генетика и блестящие перспективы. Уверен, в старос-ти ты сможешь ходить сквозь стены, даже не вынимая вставную челюсть!
Никак не комментируя подколки маленького негодника, я на ходу подхватил его за шкирку и вернулся к нашей странной команде.
Ждать пришлось недолго. Минут через пять снаружи загремел замок, потом раздался резкий щелчок лопнувшего металла, и дверь открылась. Отец скромно отступил в сторон-ку. В открывшемся проёме виднелись конструкции огромного цеха. Сквозь прямоуголь-ные окна в крыше падали столбы света. В одном из них, как головастик в ручье, извивался человек, подвешенный за ноги к мостовому крану.
Не сразу, но я узнал его. Это был один из телохранителей Допа-Хайдарова.
ГЛАВА 22
МАРК, ПАВЕЛ
Из-под высоченного потолка цеха свисал на железных тросах огромный крюк. На крюк была наброшена цепь. На цепи вниз головой висел сбежавший от расправы бодигард Хайдарова. Изо рта у него торчали концы кляпа – грязной замасленной тряпки. К связан-ным, опущенным вниз рукам была подвешена железная болванка. Бодигард мычал и рас-качивался, но увидев появившуюся из подземелья миссис Вольф, затих.
– Вот, языка взял, – небрежно заметил капитан Иванов. – Надеюсь, будет разговор-чивей, чем наш дорогой проводник. Да и информированней. Лицо уж больно знакомое. Взгляни-ка, Дарья, не он ли у твоего супружника старшим телохранителем числился?
– Он самый, – сказала миссис Вольф. Подошла к пленнику, несильно ткнула его стволом дробовика в область паха и спросила: – Потолкуем, Семёныч?
Понимая, что разговор будет не из тех, которые описываются в детских книжках, Марк отошёл в сторонку. Чувствовал он себя крайне неуютно. Пожалуй, хуже, чем в сты-лых катакомбах бомбоубежищ. Цех его подавлял своей абсолютной чужеродностью. Это был настоящий храм физического труда. Фишеру попросту не было в нём места – как Декстеру в мечети или Тузику «нудиста» в синагоге.
Ещё в детстве Марк пришёл к выводу, что руки у него растут, по грубому, но метко-му русскому выражению, из задницы. Глубокому осознанию этого скорбного факта по-могли уроки труда в российской школе. На них маленький Марк раз за разом получал ра-ны и ссадины, марал и рвал одежду. А напоследок, почти накануне отъезда в США, лихо отпилил вместо доски последнюю фалангу безымянного пальца левой руки. С тех пор лю-бая мысль о том, чтобы приложить эти скверно сконструированные конечности к орудиям производства вызывала у него недомогание. Вплоть до мигреней и расстройства желудка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
