— Вам нельзя с ним видеться. И передачи тоже нельзя, — сказал он наконец. — Только по прибытии к месту наказания…
Он по-прежнему смотрел на меня своими огромными глазами, в которых было отчаяние.
— А записку? — спросил я. — Просто, чтоб он знал.
Младший лейтенант молча покачал головой. Швец из угла выкрикнул:
— Какого черта ты унижаешься перед этим мракобесом?!
После долгой паузы младший лейтенант ответил:
— Я не мракобес… Я службу несу.
Он сказал это тихо-тихо, почти беззвучно.
Я достал листок, написал карандашом: «Я здесь» — и протянул младшему лейтенанту. Тот проглядел записку со всех сторон, а потом закрыл оконце. Я услыхал шаги по кафельному полу. Где-то лязгнула железная дверь, и стало по-особому тихо. Все эти десять минут, что мы провели в приемной камере, было то очень громко, то ужасно тихо: до звона в ушах. Только кто начинал говорить, — все ухало, сотрясалось вокруг, а как ждали ответа из окошка, — становилось мучительно, предсмертно тихо, даже уши закладывало.
Я ждал ответа, опершись спиной о холодную стену. Вдруг молчащую громадину тюрьмы разрезал высокий, кричащий плач. Никто еще ничего толком не понял, а меня прижало к подоконнику. Я почувствовал себя крохотным, руки у меня заледенели и к горлу подступила тошнота.
— Ишь, балует, словно ребеночек воет, — сказала русая красавица.
Я бросился к двери, через которую нас сюда впустили, отбросил щеколду и закричал:
— Старик, я тут!
Плач прервался, и я услышал страшный, совсем незнакомый мне, но такой родной отцовский голос:
— Пустите, не затыкайте рот! Сын пришел! Пустите же!
— Папа!
Отец глухо завыл.
Я бросился в тюремный двор.
— Назад! — крикнул с вышки охранник.
Я почувствовал, как кто-то мягко схватил меня сзади за шею и больно, тисками, за ноги. Я вырывался и орал что-то, а отец выл в камере.
— Да что ты?! Да погоди! — слышал я снизу сопение Швеца, который держал меня за ноги.
— Миленький, миленький, успокойся, — шептала русая красавица, повиснув у меня на шее. — Ну, золотенький мой, ну маленький, успокойся, — твердила она и вся вздрагивала, словно от ударов.
— Па-па! — кричал я что было сил, потому что меня уже почти затащили в камеру Швец, женщина и две старухи с сильными и длинными руками. И в это время тюрьма загрохотала, завопила, заулюлюкала. Слышно было, как в камерах стучали чем-то деревянным по стенам, топали ногами и вопили визгливыми, длинными голосами:
— Дайте свиданку! Дайте им свиданку, псы! Старика пустите, пустите его, свиданку дайте!
Я увидел, как на сторожевую вышку выскочили еще три охранника, щелкнули затворы автоматов, услышал быстрые команды, на Волге начали басить баржи, заглушавшие вопль тюрьмы, — и меня затолкнули в камеру.
Швец упал возле двери, тяжело дыша; в легких у него тонко свистело, и видно было, как возле кадыка пульсировала артерия.
— Там и мой кричал, — шепнул он. — Константин. Я его голос узнал.
Прибежал младший лейтенант, распахнул свое оконце и крикнул мне:
— Ну?! Вот твоя записочка! Он сознание потерял, а мне отвечай?! Все вы только об себе думаете, совести в вас ни на грош!
— Это он прав, — тихо согласился полковник Швец. — Совести в нас ни на грош. Скоты и есть скоты, только тешимся.
— Разговорчики! Кто получил справку — очистить помещение! — приказал младший лейтенант.
В комнату к нему кто-то зашел, потому что младший лейтенант вскочил со своего места и вытянулся.
В оконце показалась седая голова капитана со шрамом через весь лоб.
— Поди сюда, — сказал он мне.
Я подошел.
— Иди завтра к подполковнику Малову в областное управление. Я ничем помочь не могу, у твоего батьки запрещение на свиданку.
— Как он сейчас?
— А ты что, не слыхал? — вздохнул седой капитан.
— Швец Константин, тридцать третьего года рождения, осужден особым совещанием, — начал выкрикивать с пола безногий полковник.
— Знаю, знаю вашего Константина, — ответил капитан, — он в карцере за нарушение режима.
— Что он сделал? — спросил Швец.
— Да так, — ответил капитан и посмотрел в глаза Швецу, — ничего особенного, только строптив, не сломался б…
Швец просиял лицом и полез за сигаретами в нагрудный карман.
— Ничего, — сказал он, — не сломается.
И как-то странно подмигнул капитану, а тот так же странно ответил ему: ничего в его лице не дрогнуло, а все равно ответил, и не просто так, а по-человечески, с болью.
— Продолжайте работу, товарищ Сургучев, — сказал капитан младшему лейтенанту и вышел.
Старуха с лепешками, мать троих Сургучевых, услышав фамилию младшего лейтенанта, стала медленно приближаться к окну. Она утерла ладонью слезы с коричневых, морщинистых щек и спросила:
— А ты не Гришки ли сын, Сургучев? Ты не Гришки ли сын, а? С Колодиш?
Младший лейтенант внимательно и с ужасом посмотрел на старуху.
— Кто следующий, граждане? — сказал он скороговоркой. — Вопросы прошу задавать по существу.
— Гришкин, — уверенно сказала бабка. — И нос, как его, — с горбой, и чуб с крутью. Господи, господи, брат на брата, и отец на сына, толь небо пока не раскололось, когда ж? Когда, господи?!
И, словно слепая, бабка пошла из камеры вон. Следом за ней поехал на жужжалках Швец, а за ним я. В тюрьме было тихо, потому что разносили ужин.
Та ночь в Ярославле
После того как в тюрьме нам со Швецом отказали в свидании с родными и посоветовали пойти к подполковнику Малову в областное управление, мы отправились в гостиницу.
Швец поджужжал на своей платформочке к окошку администратора и постучал по нему деревянным утюжком, которым отталкивался от земли, чтобы быстрее катиться.
Администраторша оказалась пожилой женщиной с маленькой головой на большом теле, но на ее крошечной головке как-то странно умещалось огромное количество крохотных бело-коричневых куделек, что делало ее похожей на барашка.
— Заполняйте бланк, — сказала она Швецу. Мест у нас нет, но уж вас-то я устрою, — как орденоносца и инвалида.
— Мы вдвоем, — сказал Швец, кивнув на меня.
Женщина ответила:
— Я дам номер люкс из исполкомовской брони.
Швец вернулся к столу, и мы начали заполнять длинные бланки анкет, которые выдают администраторы гостиниц перед тем, как вручить гостю ключ от номера.
Напротив графы — «с какой целью приехал, куда, к кому, кем выписана командировка и на какой срок?» — я написал: «прибыл как член-соревнователь Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний, для обмена опытом лекционной работы». Меня действительно приняли в общество «Знание», когда отец был еще дома. Тогда я учился на втором курсе и довольно бойко излагал разные истории про те муки, которые испытывает национальная буржуазия в странах Среднего Востока, и как она постепенно уничтожается буржуазией компрадорской.
И сюда, в Ярославль, я, понятно, приехал с красной книжечкой общества, которая так успокоительно действовала на гостиничных администраторов и вокзальных дежурных.
Взяв мою анкету с красной книжечкой, Швец покатил к администратору. Сунув в окошко наши документы, он закурил и, оглядевшись по сторонам, задержался глазами на картине «Утро в сосновом лесу», вздохнувши, как-то изумленно заметил:
— Кругом одни медведи, — куда ни глянь…
Администраторша, не отрывая глаз от наших анкет, спросила:
— Молодой человек, а вы, собственно, с кем едете обмениваться опытом?
Разыскивая отца, я проехал уже восемь городов, в которых были пересыльные тюрьмы, и всюду устраивался ночевать под маркой обмена «лекторским опытом»; ответил поэтому фразой, которая действовала безотказно:
— С группой начинающих товарищей…
— А командировочка где?
— Идет по фельдъегерской связи, — ответил я туманно.
— Ах, так, — понятливо кивнула администраторша, — что ж, хорошо…
И — отложила мои документы в сторону. Взяв анкету Швеца, она бегло просмотрела ее и — скорее для проформы — поинтересовалась:
— Что же вы не указали причины приезда, товарищ полковник?
— Прибыл в ваш замечательный город, — начал рапортовать Швец, — надеясь получить свидание с сыном, находящимся в пересыльной тюрьме…
— Где, где?!
— В пересыльной тюрьме.
— Какая досада, — сказала администраторша, поправив свои мелкие бараньи букли на крошечной головке, — оказывается, тот номер, который я собиралась вам дать, только что заняли. Придется немножко обождать.
— То был свободен, а то заняли? — набычился Швец.
— Нет, он, собственно, не был совсем свободен. Он должен был освободиться, — запутавшись, пробормотала администраторша.
