Пераспера подошла к котлу и палочкой помешала содержимое, проверяя. Потом она обернулась к нам.
— Я думаю, это должно нам помочь решить нашу ближайшую проблему, — она выразительно посмотрела на Сириуса. — Моя прабабушка, земля ей пухом, успела меня многому научить. То колдовство, которое мы сегодня попробуем, я раньше применяла только на мелких животных, когда была совсем маленькая…
У меня чуть глаза на лоб не вылезли. В книгах по волшебству разъяснялись особенности колдовских плетений. Во-первых, количество углов у рисунка должно быть нечётным. В идеале — простым. Рисунки с чётным числом вершин — гексаграммы, октаграммы и так далее — просто рисунки, и магической силы в них нет совсем. Далее — с ростом числа вершин количество управляющих рун, каждая из которых может быть расположена либо при вершине, либо при дуге вписанной или описанной окружности, растёт пропорционально, а значит — растёт сложность и управляемость колдовства. Но! При этом количество энергии, необходимое для запуска процесса, растёт экспоненциально — если пентаграмму может запустить первоклашка, впервые получивший в руки палочку, то септаграмма меня уже выкачивает досуха. Маленьких девочек, самостоятельно активирующих узор из двух нанограмм, я боюсь…
— Таким образом, я впервые попробую этот рецепт на человеке, — рассказывала тем временем миссис Гринграсс. — Он позволяет изготовить Дублёра.
— Какого дублёра? — поинтересовался я.
— Не просто дублёра, — поправила Пераспера, — а Дублёра. С большой буквы. Это будет твоя точная копия, которая получит твой разум и знания. Вы сможете отправиться в разные места и заниматься там разными делами, но ночью, когда ты и он ляжете спать, пусть даже за тысячу километров друг от друга, твои воспоминания станут его воспоминаниями, а его знания — твоими знаниями. Если Дублёр умрёт, то его воспоминания, включая самый последний момент, вернутся к тебе.
— А если я умру? — спросил я. Мама вздрогнула, и папа нахмурил в мою сторону брови.
— Срок жизни дублёра — четыре недели со дня сотворения, — грустно сказала Пераспера. — То есть, некоторое время после твоей смерти он протянет, а потом развеется, как ему предписано.
— А… — снова попытался я задать вопрос, но вопросов было слишком много, и я так и остался стоять с открытым ртом.
— Дублёр — это ты до мельчайших деталей, — продолжила миссис Гринграсс. — Но он — порождение тебя и твой слуга. Что ты ему ни скажешь — он сделает без страха и угрызений совести. И через четыре недели с момента создания его не станет. Именно про это ты должен помнить, терзаясь сомнениями, посылать ли его на смерть или нет.
— Я понял, — кивнул я.
— Тогда — вперёд, — скомандовала она, кивком указав мне на пустую нонаграмму.
— Почему я? — спросил я. — Мы же пытаемся спасти Сириуса.
— Потому, что ты чаще взаимодействуешь со Сценарием, — пояснила Пераспера. — Мы сможем скорее понять, удастся ли нам подменить Сириуса в ключевых событиях, — прочитав сомнения на моём лице, она добавила: — К тому же, на него нам потребуется в два раза больше весьма ценных ингредиентов.
Родители подбодрили меня, улыбнувшись. Мне, конечно, было до чёртиков страшно становиться в центр этого рисунка, который уже не выглядел столь прекрасным, а походил, скорее, на ловушку, готовую меня сожрать. Дафна украдкой сжала мои пальцы. Это, что, она думает, что я боюсь, что ли?! Да чёрта с два! Я вообще ничего не боюсь — ни Дамблдора, ни Волдеморта, ни чёрта в ступе!!! На подгибающихся ногах я подошёл к свободной нонаграмме и стал в центр, краем глаза заметив, как мама уводит девочек из лаборатории. Пераспера, внезапно из Богини превратившаяся в самую настоящую Чёрную Колдунью с заострившимися чертами лица и какой-то жуткой маской на лице, встала рядом с накопителями, взмахнула крючковатым посохом, в который вдруг превратилась её палочка, и приступила…
Она начала нараспев читать какую-то тарабарщину — не тот бред на квази-латыни, что мы обычно используем в качестве заклинаний, а добротную, первосортную тарабарщину, каковую даже при магрибском дворе не каждый день услышишь. Весь рисунок озарился мягким светом. Руны с нонаграммы, в которой я стоял, начали медленно подниматься вверх, словно снежинки в стеклянном шарике, при этом уменьшаясь в размерах до небольших светящихся точек, и медленно закручиваться вокруг меня. Ещё, и ещё, и ещё. Это было красиво и завораживающе — через несколько минут я стоял будто в вихре из этих снежинок, широко разведя руки в стороны.
Пераспера развернула посох горизонтально и прокричала что-то на другом языке — клокочущем и захлёбывающемся. Снежинки разлетелись в стороны, застыли на мгновение, а потом все сразу дружно устремились ко мне. Я было зажмурился, но ничего не произошло — я даже не почувствовал, как они все пролетели сквозь меня и вышли с другой стороны. Светящиеся частички выписывали восьмёрки, вылетая из меня, разворачиваясь, и снова пронизывая меня насквозь, чтобы вылететь с другой стороны. Они наливались светом, и скоро сияние стало уже нестерпимо ярким.
Пераспера вытянула посох перед собой горизонтально и затянула какую-то удивительно печальную и в то же время жизнерадостную песню на третьем языке, который звучал тягуче и напевно, легко и переливчато. Снежинки стали покидать меня, пролетая сквозь перемычку между двумя нонаграммами, и собираться вокруг котла. Когда все до последней перелетели туда, они закружились, пронизывая котёл и постепенно тускнея. Пераспера опустила посох, и я вздрогнул от неожиданности — её голос стал таким мощным и низким, что, казалось, начали дрожать стены и пол. Снежинки начали опадать, у самого пола превращаясь снова в руны и укладываясь точно в предназначенное им место. Я тянул шею, пытаясь разглядеть окутанный тьмой силуэт, возвышающийся над котлом, но — бесполезно. Песнь смолкла, узор потух, и облако тьмы развеялось. Передо мной стоял голый я — мускулистый и поджарый — и улыбался.
20. Каникулы
Было очень интересно глядеть на себя со стороны. Всё-таки, в зеркале не видно, как ты двигаешься или держишь себя, а тут — как на ладони. насколько я мог судить, за четыре месяца я сильно изменился — и это только начало. Мышцы, конечно, не бугрились, но я стал жилистым и — как бы это сказать… Резким, что ли? Кости уже не так торчали, на плечах появились какие-то уплотнения. Наглый насмешливый взгляд. Правда, что ли? Это я так со стороны выгляжу? Теперь понятно, отчего Снейп в последнее время так бесится.
Подошёл папа и подал Дублёру одежду. Пераспера, бледная и осунувшаяся, выжатая, как лимон, опёрлась на руку подоспевшего Дэниела, а потом и вовсе повисла на нём. Я подошёл к Дублёру, натягивающему на себя такую же одежду, как та, что была на мне.
— Круто, — сказал он. — То я стоял в том круге, а потом — бац! И я в котле, да ещё и голый!
— Это я стоял в круге, — заспорил я. — А тебя только что сделали.
— Это лишь вопрос точки зрения, — заявил он. — По мне, так я трансгрессировал оттуда сюда, а откуда ты взялся, я ни сном, ни духом. Тебя, кстати, как зовут?
— Для тебя я — Хозяин либо Повелитель, — скромно представился я.
— С чего бы это? — заартачился он.
— Дублёр, знай своё место, — устало сказала миссис Гринграсс.
— Ладно, ладно, можешь звать меня Поттер, — поник он и вылез, наконец, из котла, поскольку уже совсем оделся. — Ну, я пошёл?
— Куда это? — поинтересовался я.
— На Гриммо, куда же? — удивился он. — Там же тебя с собаками ищут, — и он повёл глазами в сторону Бродяги.
— Постой, — придержал я его и протянул ему очки. — Возьми-ка. Но сначала — правила.
— Да что ты волнуешься, — отмахнулся Дублёр. — Девок не трогать, на гидранты не писать.
— Второе — это для Дублёра Сириуса, скорее, — заметил я. — Да и ему самому не помешало бы… Да, кстати, если девушки приставать будут…
— Сначала скажу, что я — Дублёр, потом буду спасаться бегством, — закончил он за меня. Я кивнул:
— Если убежать не удастся — самоликвидируйся, — я повернулся к Пераспере: — Он ведь может?
— После того, как он получил такой приказ — да, — подтвердила она.
— Ну, давай, беги, — махнул я ему рукой.
— Слушай, — посмотрел он на меня изучающим взглядом, — нам бы с тобой смахнуться как-нибудь!
И этот туда же! От Гойла, что ли, набрался?
— Мы — мирные люди, — заметил я.
— Но кто к нам полезет — получит, — отозвался он. — Ну, ладно, пока… Повелитель, — усмехнулся он, по очереди поклонился всем присутствующим и вышел. Снаружи послышались его панические вопли:
— Я Дублёр! Я Дублёр! Пока, мам! Я Дублёр! — и удаляющийся топот ног.
В лабораторию первой зашла расстроенная Астория.
— Ну вот, убежал! — пожаловалась она. — Только я собралась…
— Да вы все собрались, — рассмеялась мама, заходя после Панси и Дафны. — Тоже мне, игрушку нашли!
Точно! Я придумал, как буду спасаться от Астории — улепётывать с криками “Я Дублёр! Я Дублёр! Не целуйте меня, а то я растаю, как Снегурочка!” Я вздохнул, глядя на мелкую Гринграсс. Кто это придумал — “счастья много не бывает”? У меня, к примеру, ровно на одно счастье больше, чем нужно. Вот оно, ко мне подбежало и радостно повисло на руке. То, что я этому счастью улыбаюсь — это не оттого, что я рад её видеть, а потому, что я просто такой вежливый.
